I will be (гет)

Висящие над барной стойкой часы мерно тикали, отсчитывая время до начала Праздника. Разумеется, лысоватый бармен, чем-то неуловимо смахивающий на незабвенного хозяина «Дырявого котла», ни о каком Празднике и слыхом не слыхивал; для него это был самый обычный день, и парень, сидящий у окна, тоже был самым обычным, разве что чуток подуставшим. «Наверное, подружка опаздывает,» — подумал бармен, заметив, что парень неотрывно смотрит на циферблат, и проникся к молчаливому посетителю чем-то вроде сочувствия.Мимо прогрохотал поезд; парень вздрогнул, но глаз от часов не отвел. Губы его беззвучно шевелились, и бармену показалось на мгновение, что он слышит тихий голос, отсчитывающий секунды: «Четыре тысячи восемьсот три... Четыре тысячи восемьсот четыре... Четыре тысячи восемьсот пять...». Бармен тряхнул головой, прогоняя наваждение — кому в здравом уме придет в голову считать секунды, да еще и столько времени? Он еще раз покосился на парня — тот молчал, отрешенно глядя уже не на часы, а в окно. Бармен облегченно выдохнул и принялся протирать следующий стакан.

...Глаза, карие, яркие до невозможности; непокорная грива волнистых волос, стянутых в пучок на затылке, темная ткань мантии со следами книжной пыли на рукавах. Холодный ветер, завывающий за поворотом каменного коридора, и виноватое выражение лица:— Ты мой лучший друг...

Смех.

Гарри услышал его так четко, что уверился на долю секунды, что он прозвучал на самом деле. Сердце замерло на мгновение — и мелко-мелко задрожало, сбиваясь с размеренного ритма. «Не может быть...» Не может. Может? Она была там, за окном, стояла на пустой железнодорожной платформе и смотрела на него с мягким укором, а ветер волочил под её ногами обрывки вчерашней газеты. Пронесся мимо очередной поезд, вгрызаясь в уши холодным стальным ревом, и Гарри задохнулся от разочарования, проклиная про себя все поезда, какие только есть на свете, начиная от маггловского метро и заканчивая Хогвартс-экспрессом. Потому что её на перроне не было. Кружившийся под ее ногами шмат газеты уцепился за острый выступ кособокой мусорной урны, сообщая всем желающим о необычайно сильной буре, разыгравшейся в горах на севере Шотландии.

Парень закрыл глаза. Четыре тысячи... Сколько? Забыл...Один... Два... Три...

...Туго натянувшийся матерчатый бок палатки, хрипящий радиоприемник, из которого в кои-то веки звучало что-то получше Селестины Уорлок; удивленно распахнутые ресницы, золотистый отсвет свечи на тонкой коже, острые ключицы в распахнутом вороте великоватой рубашки. Плотно сжатые губы вот-вот дрогнут в улыбке...

— Гарри...

К черту Праздник. С него вполне хватило Похорон, чтобы отметить великую победу.

— Гарри, не дури...

К черту...

— Гарри, — рука друга легла на плечо, встряхивая. — Ты вообще меня слышишь?

Гарри устало закрыл глаза:

— Да, — собственный голос плохо слушался после многочасового молчания и хрипел, как у курильщика с двадцатилетним стажем.

Предпочел бы не слышать...

— Пойдем, Гарри. Тебя все ждут.

Парень бросил короткий взгляд на часы и вспомнил, что снова сбился со счета.

— Я не пойду, Симус.

— Гарри, ты не можешь не пойти!

Не можешь, не должен... К черту. Бармен, успевший было углубится в чтение, дернулся от резкого хлопка, едва не упав со стула. Молчаливого посетителя, на встречу с которым опаздывала подружка, в помещении больше не было; он исчез, оставив после себя только недопитый кофе, пару банкнот на пластиковой столешнице, и растерянно мигающего светловолосого мальчишку.

...Мир замер, застыл, подчиняясь прикосновениям теплых рук, всего на мгновение; короткий решительный взгляд, отблеск зеленого пламени — и Вселенная взорвалась, полыхнула огнем по оголенным нервам, и яркие вспышки пролетающей над его головой смерти тускло отражались в застывших темных глазах. Её глазах...

На детской площадке — шумно и весело, несмотря на хмурое небо; от радостного детского смеха звенело в ушах, но ноги наотрез отказывались двигаться дальше. Старая парковая скамейка чуть скрипнула, принимая на себя уставшее тело; Гарри подумал, что сейчас где-то там, разыскивая его, бегают перепуганные чинуши, всю Войну проторчавшие в своих надежных укрытиях, как тараканы; губы скривились в подобии усмешки. Похоже, он еще не скоро сможет улыбаться...

Яркий резиновый мячик, подпрыгивая, подкатился ему под ноги; желтый цвет резанул по глазам, вызывая кучу воспоминаний — тех, которые он так старательно загонял подальше последние сутки. Гарри наклонился, подобрал мячик.

Свист ветра в ушах, развевающаяся алая мантия за спиной — чем не супермен? Трепещущие серебряные крылышки в кулаке, «Молодец, Гарри!» — каштановым шелком по щеке, и сто пятьдесят очков Гриффиндору...

Тонкие детские ноги в смешных розовых ботиночках, сползший белый носок, царапина на левой коленке. Настороженный взгляд исподлобья:

— Можно взять мячик, сер?

Карие. Невероятные. Ребенок мигнул, удивленно глядя на странного взрослого, судорожно сжимающего в руке мяч.

Не такие... Гарри вернул девочку игрушку, встал и, ссутулившись и шаркая, как древний старик, поплелся вглубь парка.

...Острые грани камня впиваются в кожу, костяшки побелели от напряжения; тонкие полупризрачные пальцы скользнули сквозь ладонь в попытке прикоснуться, а невозможно карие глаза смотрят очень серьезно и так знакомо, что к горлу подкатывает колючий ком — впервые за все время.— Обещаю, я буду с тобой. Я буду...