Пять минут одного вечера (джен)

02.05.2018, 20:07-20:12

Гарри выскользнул на террасу и прикрыл дверь, оставляя за спиной шум праздника. Вечерний воздух мазнул по разгоряченной коже, и Гарри с наслаждением подставил лицо прохладному ветерку.

Он ненавидел приемы министерства — шумно, жарко, нудно. Обычно он попросту игнорировал приглашения — и старался потом пару дней не попадаться на глаза Кингсли. И не надоело же тому за все эти годы ныть о "недопустимости столь открытого пренебрежения официальными мероприятиями". Только когда Джинни очень уж хотелось побывать здесь, Гарри сдавался и тоскливо тащился за ней, мечтая о том моменте, когда можно будет стянуть с себя неудобную парадную мантию и, заглянув к спящим детям, устроиться в уютном кресле у камина.

Он бы и сегодня не пошел, но решил, что это и в самом деле будет неловко. Двадцатилетие победы, как-никак. В последние годы, когда горечь от потерь немного утихла, этот день стал ощущаться чем-то, похожим на праздник. Цинично, наверное, так думать, но Гарри все равно думал, стоя на могилах Фрэда, Ремуса и Тонкс, что жертв могло быть намного больше, и это самое настоящее чудо, что никто не погиб после того, как Волдеморт ворвался в Хогвартс. И даже не был серьезно ранен — у Невилла, к примеру, и ожогов на лице не осталось, хотя Шляпа на его голове полыхала страшно. Странно как-то… Впрочем — Гарри усмехнулся — не более странно, чем то, что Невилл теперь профессор.

— Гарри! — раздался позади знакомый голос, и Гарри чуть не застонал. Скитер. Ну что за невезение! Хорошо хоть этой улыбаться не надо.

— Рита, — холодно поприветствовал он, хотя больше всего ему хотелось развернуться и уйти. На днях он прочитал отрывок из ее новой книги — "Хроники Большой битвы". Точнее, пытался прочитать, но, дойдя до издевок в адрес Молли, — "Уж не кулинарными ли заклинаниями домохозяйка расправилась с Беллатрисой Лестрейндж?" — смял газету и долго бушевал, несмотря на попытки Джинни его успокоить. Может, и правда уйти? Но от одной только мысли о духоте и толкотне праздничного зала становилось дурно, и он остался.

Не обращая внимания на его тон, Скитер подошла ближе и протянула ему полный бокал шампанского.

— Спасибо, я не пью, — процедил Гарри.

Скитер нацепила на лицо скорбную маску.

— А, ну да, извини, — пробормотала она, — я забыла.

Забыла она, как же. Это после того-то, как целый месяц смаковала подробности его пребывания в Святого Мунго? Ну да, конечно. Скорее уж, нашла удобный повод, чтобы заговорить о его болезни. Пиявка.

И точно — помолчав с кислой миной на лице, Скитер заботливо поинтересовалась:

— Как себя чувствуешь, Гарри? Все же сердечный приступ — это не шутка.

Гарри вздохнул и промолчал. Неужели она и правда рассчитывает, что он ответит? Впрочем, ей и вздоха хватит на целую статью, непременно полную трагизма.

Он ни с кем не разговаривал о том, что случилось месяц назад, когда сердце вдруг забилось как бешеное — и замерло, а в груди растекся жидкий огонь боли. Он тогда отчетливо понял, что умирает, и ему почему-то стало так легко, словно с плеч свалился тяжелый груз. Он не думал ни о Джинни, ни о детях, только о том, что скоро все наконец-то закончится. И долго пытался понять потом, лежа на больничной кровати, что "все" и почему его это так обрадовало.

— Тебе ведь всего тридцать пять, — задумчиво произнесла рядом Скитер, — инфаркт в таком возрасте…

— Тридцать семь, — перебил он ее.

— Хотя с твоей-то работой, — словно не услышав его, продолжила Скитер, — и с твоим-то начальством…

— Послушай, Рита, — не выдержал он, — я вообще-то хотел побыть один.

Скитер хищно улыбнулась, и Гарри обреченно подумал, что теперь-то уж полной трагизма статьи точно не избежать. Сдержав недостойный Главного аврора порыв досадливо сплюнуть, — желательно кое-кому на мантию — он развернулся и все же отправился назад, туда, где шумел праздник. Сейчас он найдет Джинни, уткнется носом в пахнущие травами волосы, не обращая внимания на недовольное "Прическу испортишь", и в который раз подумает о том, что все хорошо.

02.05.2018, 20:07-20:12

Он ушел, не выдержав и получаса. Выскользнул на балкон и закрыл за собой дверь, отрезая веселую суматоху праздника. Задумчиво вгляделся в огни Лондона перед собой, привалившись к холодной стене.

Подумать только, почти сбежал со своего собственного торжества. Двадцатилетие победы, такой долгожданной и сладкой.

Все получилось так, как он хотел. Маги наконец-то заняли в этом мире то место, которое должны были занять давным-давно, вместо того, чтобы трусливо играть в прятки. Было бы хоть с кем — с тупым маггловским быдлом, которое и слизывать пыль с их ботинок недостойно.

Лорд Волдеморт вдохнул полной грудью прохладный воздух и закрыл глаза. Скучно. Он никогда не думал, что все будет так скучно. Слишком легко. Этот безумный мальчишка, возомнивший себя его победителем, и то был интереснее. Даже жаль, что он умер тогда в лесу. Глупо и недостойно умер, как жертвенный барашек. Интересно, почему он хотя бы не попытался поднять палочку? Не то чтобы ему это помогло, но все же?

Дверь скрипнула, и Нагайна обвилась вокруг его ног. Волдеморт обернулся.

Люциус.

— Мой Лорд, — почтительно сказал он, — вам не понравился праздник?

В глазах — беспокойство. Нет, даже страх. Трусливая скотина, хоть и чистокровная. Полезная, правда — на кого еще взвалить всю нудную бумажную работу, как не на него?

— Все хорошо, — лениво отозвался Волдеморт. — Умеешь ты сделать все по высшему разряду, министр.

Люциус самодовольно улыбнулся и тут же сник, стоило Волдеморту лишь глянуть на него с насмешкой. Но почему-то не ушел, так и остался стоять рядом, опершись на трость.

— Тебе что-то нужно, Люциус? — поинтересовался Волдеморт с напускным благодушием.

— Ну что вы, мой Лорд, вы и так щедры, — пробормотал тот и тут же спросил: — Вы подумали о моей просьбе?

А, точно. Разрешить назначить его никчемного сыночка помощником министра. Как предсказуемо. Нет, определенно с мальчишкой было интереснее. Тот хоть изредка был способен на неожиданные поступки.

— Ты меня торопишь, Люциус? — спросил Волдеморт, и Нагайна подняла свою узкую голову. Умная девочка.

Люциус попятился и торопливо заверил:

— Нет, что вы, мой Лорд, я…

Волдеморт махнул рукой, и Люциус, так и не рискнув повернуться к нему спиной, наконец-то ушел.

Приятно все же, что он до сих пор может держать эту свору в узде. Несмотря на то, что глупая оболочка стала его в последнее время подводить. Месяц назад ему даже показалось, что его снова вырывает из тела, как тогда, давным-давно. В груди заполыхало адским пламенем, и он, с трудом доковыляв до шкафчика с лечебными зельями, влил в себя несколько пузырьков сердечного снадобья. Ну надо же — сердечного снадобья! Большинство людей в этой проклятой стране уверены в том, что сердца у него вообще нет.

Потом, пару дней спустя, он проверил на всякий случай хоркруксы. Нет, он не сомневался в их сохранности — на этот раз он запрятал их в совершенно не связанных со своей жизнью местах. Да и вряд ли среди всего этого стада баранов найдется хоть кто-то, кто осмелится бросить ему вызов. Но проверить все же стоило. Умирать не хотелось. До сих пор не хотелось, несмотря на скуку.

Наверное, стоит наконец подыскать себе другую оболочку, более надежную. Хоть какое-то развлечение.

Волдеморт вздохнул и, взглянув в последний раз на мерцающие внизу огоньки, отправился обратно в зал. Он побудет здесь еще немного, забавляясь страхом окружающих, и уйдет. А завтра же засядет за тяжелые древние фолианты и подыщет подходящий обряд для смены тела. Разгонит скуку хоть на пару дней.

Толпа приветственно загудела при виде своего господина, и Волдеморт в который раз подумал, что, не считая скуки, все хорошо.

02.05.2018, 20:07-20:12

Гермиона вошла и закрыла за собой дверь. Добралась до кровати, не зажигая Люмос — за двадцать лет здесь ничего не изменилось, и она выучила эту комнату наизусть. Села на неудобный жесткий стул, вслушиваясь в редкое дыхание лежащего на постели мужчины, и с облегчением стащила с себя тесные туфли.

Двадцатилетие победы, традиционный праздничный прием в министерстве. На таком же ей когда-то вручали орден Мерлина первой степени. Ей и Рону. Она сбежала тогда, и сегодня сбежала тоже, только показалась перед журналистами. Она делала так каждый год. Быть в этот день здесь намного лучше. Правильнее. Тем более что от пафосных речей ее тошнило, сейчас даже больше, чем раньше. Раньше она хотя бы думала, что за ними есть хоть что-то кроме пафоса.

В этом году министерство в очередной раз рассматривало вопрос о сокращении финансирования ее исследовательского отдела. За месяц до празднования победы. Всего за месяц до того дня, как чествовать Гарри Поттера, чинуши опять предлагали фактически убить его. Гермиону это уже даже не удивляло. Хотя поначалу она никак не могла понять, как одни и те же люди могут возмущаться тем, сколько средств уходит на поддержание жизни в теле героя, а потом на официальном приеме пускать слезу, вспоминая о том, что он сделал для всех их. Не сказать чтобы поняла теперь, просто привыкла.

Впервые этот вопрос подняли семь лет назад. И речь в тот раз вообще шла о полной реорганизации ее отдела. Если бы не доклад артефактолога о свойствах хоркруксов…

С Гермионой тогда случилась истерика. Отвратительная, бабская истерика, за которую, правда, ей так и не стало стыдно, несмотря на ехидные взгляды в министерстве и снисходительный шепоток: "Женщины есть женщины, чего от них еще ожидать?" Ей было плевать. Лишь бы вернуть Гарри в этот мир.

Они нашли его в ночь битвы на опушке Запретного леса. Рядом с телом Волдеморта. Вначале Гермионе показалось, что оба мертвы, и у нее потемнело в глазах от ужаса. Она толком и не помнила сражения с Пожирателями, разгоревшегося вокруг, только безумный крик Беллатрисы, прикрывавшей своим телом неподвижное тело Волдеморта. Все было как в тумане. Гермиона тогда даже не поняла, почему вдруг Невилл упал рядом с ней, словно наткнувшись на невидимую стену, и что то темное, хлещущее из горла Кингсли, — это кровь.

Она просто пробиралась к Гарри — и никогда так не радовалась, как в тот момент, когда нащупала пульс на холодной руке. Он был жив. Без сознания, но жив.

Тогда она не знала, что без сознания он проведет целых двадцать лет. Хотя, наверное, все равно радовалась бы, даже если бы знала.

Хорошо еще, что тому, кто нащупал пульс на руке Волдеморта, не пришло в голову сразу же его добить. Потому что потом, просмотрев воспоминания профессора Снейпа в директорском думосборе и исследовав тела, светила магической науки предположили, что состояние Гарри напрямую связано с состоянием Волдеморта. Пока жив один, жив и другой.

Что ж, месяц назад это предположение подтвердилось. Через день после того, как чиновники снова решали судьбу Гарри, его сердце дало сбой. И сразу же, прорываясь сквозь плотный слой защитных куполов, тревожно запищали диагностические чары за ширмой, где лежало тело Волдеморта.

Чинуш это напугало, о да. Не то, что умрет Гарри — так наивна Гермиона уже давно не была. Их напугало то, что умрет Волдеморт. Вернее, не умрет — Нагайну ведь так и не нашли. Пока цел хоркрукс, они будут бояться очередного воскрешения Темного лорда и, как бы ни возмущали их расходы, не позволят жизни покинуть его тело. Особенно сейчас, когда стало набирать силу движение, эхом повторяющее волдемортовские идеи.

Гермиона ненавидела этих людей всей душой. Ее трясло, когда она видела браслеты-змеи, обвивавшие запястья. И в то же время она была благодарна этим идиотам — за то, что они пугали министерство своей одержимостью и давали ей тем самым шанс вытащить Гарри из забытья. Она верила, что рано или поздно справится.

Она нащупала в темноте его ладонь и сжала тонкие пальцы. Интересно, он что-нибудь чувствует? Где вообще сейчас его сознание? В полной темноте или в плену каких-нибудь иллюзий? Иногда, когда глаза за закрытыми веками начинали слегка двигаться, ей казалось, что он видит сны, и она надеялась, что Гарри в них счастлив.

Она склонилась, бережно прижалась губами к худой руке и в который раз прошептала:

— Все будет хорошо.