Just Tonight (гет)

— А как же Блэк? — Северус, с видимым усилием растягивая чуть дрожащие губы в улыбке, что должна казаться лукавой, ехидной, колкой, но вопреки всему выглядит жалко, вымученно, фальшиво как нюхлерское золото, пристально смотрит мне в глаза, ожидая ответа.

— Что Блэк? — отвечаю я устало, желая лишь одного — закончить очередной неловкий разговор, безмолвный спор, в котором не родиться даже самой бессмысленной истине, прервать эту бесконечную комедию абсурда. Или трагедию? Нет, на трагедию эта нелепость не тянет. Скорее уж трагикомедия бесталантного автора-графомана, пораженного вирусом жесточайшего творческого кризиса.

Северус ехидно приподнимает бровь своим коронным жестом, заставляющим любого его собеседника невольно сжиматься и ерзать под прицелом черных глаз, а особо пугливых и робких — замирать подобно кролику, что в страхе прижал ушки перед удавом. Только на меня это отточенное движение никогда и прежде не оказывало должного воздействия, а сейчас и подавно вызывает одно лишь чувство. Жгущее, болезненное раздражение, из-за которого я чувствую себя котлом, что вот-вот взорвется, окатив всех вокруг горячей ядовитой желчью.

— Я же видел, как ты смотришь на него…

Северус, пожалуйста. Мне кажется или я слышу в твоем голосе нотки давно опостылевшей мне мольбы?

— Северус…

— Вы же дружили.

Ты издеваешься, шутишь, провоцируешь или просто не понимаешь?

— Мерлин, — страдальчески возвожу глаза к потолку, прекрасно знаю, что не мне соревноваться с ним в театральности, — какая это к Мордреду дружба?

— Но он же нравится тебе, — больше Северус и не пытается казаться ехидным и равнодушным, сейчас все его существо, от колебаний голосе до жадного блеска в глазах, почти рычит от ревности.

— Северус, — бросаю я, жалея, что мы вообще встретились сегодня, — это чушь.

— Но ведь ты…

— Северус, да я просто боюсь к нему прикоснуться.

На этот раз ни мне, ни Северусу не нужно ничего изображать, уверена, что мое собственное лицо до последнего штриха отражает шок Северуса, не ожидавшего получить такое признание. Хотя какое это к черту признание?

— Вся наша так называемая дружба — одни лишь дифирамбы его дорогому Джеймсу и чуть ли ни слезные мольбы обратить на него немного внимания. Ты, правда, думаешь, что мне хочется это слышать?

Северус, получив свою порцию безотказного бальзама на душу, расслабляется, а я корю себя, что вообще согласилась прийти на встречу с ним. Нет, на первый взгляд все выглядит мило, пасторально, даже приторно. Теплая встреча двух старых друзей в уютном кафе кофейно-сливочных тонов, дымящийся яблочно-коричным дымом вкусный глинтвейн в высоких стаканах, прикосновение к которым согревает озябшие на осеннем ветру руки. И разговоры, которые недалекие зеваки, пожелай кто-то нас слушать, посчитали бы ностальгическими воспоминаниями бывших одноклассников, теплыми и сладкими. Сладкими настолько, что меня от них тошнит, а сахар всех сказанных слов и потаенных, но столь очевидных мыслей скрипит на зубах.

Я с надеждой смотрю на часы, почти умоляя стрелки двигаться быстрее, и почти не скрываю облегчения, когда они занимают заветное положение.

— Пойдем, Северус, — как можно беззаботнее говорю я, — время настало.

Я вскакиваю с места, прихватив бутылку с вином, а Северус поднимается будто нехотя, медленно плетясь за мной, с преувеличенным энтузиазмом марширующей к лихо закрученной лестнице на крышу, откуда открывается прекрасный вид на звездное небо.

А ведь все так прекрасно начиналось. Падающая комета, уникальное и редкое явление неземной красоты, разве можно такое пропустить? Как же не согласиться на невинное предложение друга детства посмотреть на звезды? Нужно быть святой наивностью, чтоб не увидеть сквозь кривые, дрожащие строчки, так непохожие на привычный каллиграфический почерк Северуса его истинные мотивы, которые он не доверит бумаге. Или же законченной и жесткой эгоисткой.

Я эгоистка. Но я не жестока. Слухам как всегда свойственно быть куда красочнее, нежели реальность. Ах, как же я порой мечтаю стать той, кем меня считают. Коварной соблазнительницей, хитрым стратегом, а по словам особо одаренных товарищей — обычной шлюхой. Мечтаю. Будь я такой, то не билась бы душа в сети обжигающих разрядами высоковольтного тока ударов, бросающих меня в жар. От неловкости. От вины.

Обстановка меняется. От карамели кафе до серого шифера крыши, где мы сидим, наведя на глаза особые оптические чары, вдали от других любителей звездного неба.

— Уже скоро, — я улыбаюсь, сжимая наколдованный стакан с теплым вином до хруста костей.

— Да, — произносит Северус отрешенно, вызывая у меня желание обжечь его этим напитком, лишь бы отвлечь от его мыслей, что, к моему сожалению прозрачны и ясны мне, вырвать из его глупых грез, разозлить, лишь бы он не был столь печален и покорен, несмотря на показную колкость.

— Загадаешь желание? — кажется, я впервые готова согласиться с Петуньей, что в минуты ярости называла меня рыжим клоуном, ибо чувствую себя полной дурой, жизнерадостной идиоткой, оптимисткой, тонущей в болоте с веселым бульканьем.

— Ты знаешь, чего я хочу, — тихо произносит Северус, а я почти разрываюсь от жалости и злобы.

Обнять, поцеловать, заняться любовью на шероховатой крыше? Легко, но смысл? Не будет иных итогов, кроме жгучего сожаления — моего — и ложной, горячей как лава надежды — его.

Ударить по щекам? Уколоть? Задеть? Не могу. Друг. Вопреки всему, я хочу называть его другом.

Передружба. Недолюбовь. Не стоило и начинать. Но в школе все казалось столь простым и логичным. Лучшие друзья, наплевавшие на разноцветные предрассудки извечной борьбы факультетов. Сидящие за одним столом на любом зельеварении, в котором оба желают достичь успехов. Кто же знал, что все так будет?

Я не знала. Но чувствовала. Что ж, стоило довериться шестому чувству. Но, увы и ах…

— У меня есть иное предложение, — улыбаюсь я, делая вид, что не замечаю в его голосе тоски.

Северус смотрит вопросительно, эта маска давно приклеилась к нему, но кажется, я впервые за этот почти бесконечный день вижу искренний интерес.

Мы выросли среди магглов, так почему бы нам и не перенять у них часть опыта?

Северус, мне надоела эта заезженная пластинка, на которой есть лишь несколько записей. О нас. Мне надоела эта игра, и я устала объяснять тебе, что я не та, кто нужен тебе. Северус, я и ты… О, нет, я не хочу этих штампованных, бездарных, затертых до дыр метафор, что никогда не упомянула бы в своих рассказах даже в тринадцать лет, когда сам Мордред толкает детей на идиотские рифмы «любви-крови». Солнце-луна, день-ночь, свет-тьма… Нет, не надо, избавьте. Это не о нас. Кто бы что не думал, я вовсе не хочу выставлять себя ангелом, нежным и невинным, я не желаю быть твоим светом в беспредельной тьме. Я не прекрасная фея из колдовских лесов, а ты, вопреки своей отвратительной репутации, вовсе не гадкий мрачный тролль, что боится солнца.

Нет же. Мы не противоположности. Мы просто разные. Как две планеты с разными траекториями, две линии. Даже на наши точки соприкосновения, пересечения мы смотрели под разными углами. Меня манила магия, тебя — наука. У тебя были сотни исписанных вдоль и поперек листочков с экспериментальными чарами, формулами заклятий и реакций. А я… А что я? Зелья были для меня любимым хобби, но я никогда не была человеком науки. Я никогда не грезила взорвать привычные законы и кровью вписать в учебники свои. Талант у меня был. Но интуитивный. Не более.

— Так насчет небольшого тоста?

— Какого?

— Давай же пожелаем друг другу, — я чувствую, как вся моя решительность тает, но отступать уже некогда, — найти любовь.

— Лили.

Я эгоистка. Но разве это имеет значение?

— Да, Северус, — невозмутимо отвечаю я, пряча лицо в волосах.

Глинтвейн, что я прихватила из кофейни, покорно льется в хрустальный бокал, который я протягиваю недоверчивому Северусу.

Звезда вот-вот сорвется с небес.

— Я желаю, — я начинаю тести торжественную, но лишенную магии чушь…

Я желаю тебе быть счастливым. Желаю тебе встретить подходящую спутницу. Тебе нужна твоя копия — влюбленная науку фанатичная девушка, которой снятся формулы. А не я, витающая в облаках. Со мной ты не добьешься ничего. Ты погубишь нас обоих.

Мои мысли снова становятся похожи на бездарный дамский роман, которые с жадностью голодного соплохвоста глотала сестра, или же на дневник малолетки, но в голове так и кружат сотни глупых и пафосных выражений. Я не хочу кидаться словами, но Северус… Я не скажу, но ты и сам знаешь, с тобой я погибну. Я захлебнусь в твоих экспериментальных зельях, задохнусь в густом дыме замкнутого пространства лаборатории, что давно стала тебе домом, завязну как муха янтаре. Я умру, скованная твоими интересами, а ты — моим безразличием.

Мы друзья. Так будет всегда. Но не больше. И не меньше.

— Я желаю, — повторяю я, вкладывая бокал в руку Северуса, — чтоб каждый из нас обрел любовь. Каждый.

Северус вымученно улыбается, а я безмятежно ударяю свой бокал об его, замечая, как хрустальный звон сливается с ослепительным светом падающей с неба звезды.

Дождались.

— Пусть твое заклятье сбудется, — шепчет Северус, любуюсь холодным блеском перламутра, что расцвечивает осенние небеса, прежде окутанные иссиня черной дымкой тяжелых облаков.

— Да, — улыбаюсь я, делая глоток.

— Лили, — я чувствую на своем плече его руку и привычным — своим на этот раз — жестом уворачиваюсь от его губ, подставив щеку. Извечная женская хитрость.

— Все будет, — одобряюще шепчу я, содрогаясь от собственного лицемерия, и, выскользнув из объятий, поднимаюсь и прошептав пару прощальных слов, аппарирую, радуясь, что на этой крыше не стоит запрет.

* * *

Кто бы мог подумать, что холодный ветер — дитя поздней осени — окажется мне куда более желанным спутником, нежели вязкое яблочное-корично-кофейное тепло кафе? Его ароматное тепло укутывает мягким шарфом, что оказывается паутиной, из которой можно вырваться, лишь порвав чужие нервы. А ветер ласкает, унося лишние мысли в заоблачную даль звездных небес, даря ощущение свободы.

Я свободна. Свободна… сколько? Ах, да откуда мне знать? Я всегда ненавидела математику, даже учась в маггловской школе, я не помню ни одной важной даты. Я не помню дату нашего выпускного — день моего долгожданного освобождения от липких взглядов и идиотских намеков Джеймса Поттера. Я не помню день нашего расставания с Северусом, хотя уверена, спроси я его об этом, он назовет мне точную дату.

Ах, как же я хочу, чтоб мое пожелание сбылось. Я хочу быть свободной, как ветер, что треплет мои волосы и развевает полы плаща. И я так рада оказаться сейчас в незнакомом мне районе Лондона в полном одиночестве. В конце концов, меня никто не ждет, я рассталась с Северусом, съехала от родителей, а в моих руках глинтвейн и волшебная палочка. А в сердце — гриффиндорская безрассудность и желание приключений.

И почему я думаю о факультетах? Ведь мы давно закончили школу. Северус стал подмастерьем в лавке с зельями, я — ассистентка в Мунго. Джеймс, кажется, ушел в профессиональный спорт. А Сириус? О Мерлин, зачем я думаю о них?

Я же ненавижу математику. И геометрию. Так почему моя жизнь всегда оборачивается каким-то любовным многоугольником, сложной конструкцией, сути которой мне не понять?

Впрочем, в чувства Джеймса, несмотря на все жаркие слова Блэка, я не верю. А вот Северус…

Я могла бы и переспать с тобой сейчас, дорогой мой. Нет я вовсе не прекрасная принцесса, а ты не отвратительная жаба. Просто я об этом забуду спустя пять минут, а ты еще пять лет не забудешь. Эгоистично? Самовлюбленно? Дай Мерлин, что б это было так. Дай Мерлин, чтоб твоя любовь ко мне прошла. Лучше б в твоем сердце остались лишь детские игры, запах ромашек и луговых трав. Но увы, я не слепа. Я не математик, но на твоем лице написаны отнюдь не заумные теоремы. Я не музыкант, но слышу в голосе дрожь. Я не художник, но вижу, как лихорадочно смеются в твоих глазах оттенки черного.

Лучше б ты и правда был бесчувственной тварью, черным магом без сердца и души. Так говорили за твоей спиной первокурсники, но я им не верю. Я знаю тебя иного. Я не хочу верить. Но верю.

Наверно, не надо было и начинать. Не надо было поцелуев под Ивой и секса в выручай-комнате. Нежности и признаний. Мне не жаль. Я сокрушаюсь лишь о том, что ты мечтаешь вернуть время назад. Хотя Хогвартс и позади.

Мерлин, Моргана, дайте же мне ошибиться.

Интересно, а где сейчас Блэк?

Проклятье, Северус, что ты сделал со мной. Теперь к моим сожалениям добавились и арии Сириуса. Оды и дифирамбы Джеймсу. Джеймсу, нашему герою, золотому мальчику, восходящей звезде квиддича.

Я сажусь на первую подвернувшуюся лавочку, отхлебывая глинтвейн.

А ведь Северус отчасти, на самую малость, прав. Не были мы с Блэком, друзьями. Но могли бы стать. Если бы не эта забота о бедняге Джеймсе, что не пропустит ни одной юбки.

Если бы все наши разговоры не сводились к нему. Иные темы мелькали преступно редко. А жаль. Неужели мне нравился Блэк? Да кому я вру? Здесь, наедине с обжигающим теплом и ветром, я могу не лгать себе самой. Разве есть на свете девушка, что устояла бы перед Сириусом? Дерзкий и наглый, такой притягательный с его резкими фразами, бесшабашной смелостью и прекрасными длинными волосами? Может и нравится. Но не более, чем всем остальным. Наверно…

Интересно, а где сейчас он?

Я понимаю, что еще немного и в груди заколет сожаление, однако резкий возглас мешает мне утонуть в пучинах бесполезной ностальгии.

— Лили! — Сириус, будто явившись из темноты на зов моих путаных мыслей, приветственно машет мне.

— Сириус! — наплевав на все свои суждения, я почти подбегаю к нему, не веря глазам.

А он лишь безмятежно улыбается. Почти тот же. Будто и с выпускного, дикого, шумного, неадекватного, за который нас впору было лишь всех баллов и кубков лет этак на десять, не прошло аж два года.

Вот помяни черта к ночи! Хотя надо признать, сейчас в облике Сириуса, гордо восседающего на своем зачарованном Харлее, и правда есть что-то дьявольское. И пусть на нем сейчас не мантия, а обычная проклепанная кожанка, я бы никогда не приняла его за обычного мотоциклиста.

— Привет, — улыбаюсь я в ответ, невольно любуясь его развевающимися на ветру черными волосами.

— Гуляешь?

— Как видишь, — глупо хихикаю, не понимая, что со мной происходит. Глинтвейн? Желание? А может, просто тоска по живому общению? Но я и правда рада видеть Сириуса. И он, кажется, тоже.

— Одна? — удивляется Сириус.

— Мы ходили с Северусом смотреть на комету. Но я немного устала от его общества, — неожиданно честно признаюсь я.

— Вы все еще вместе? — мне кажется, или Сириус слегка хмурится.

— Нет, что ты. Просто встретились по старой памяти. Не самая удачная идея была, сказать по правде.

— Это почему же? — усмехается Сириус.

— Зачем же ворошить прошлое? — неопределенно бросаю я. — Хочешь? — я протягиваю Сириусу бутылку еще теплого вина.

— Так ты свободна? — в глазах Сириуса зажигаются искорки лукавства, будто он сейчас замышляет какую-то шалость. Шалость и только шалость?

— Да, — смеюсь я. — И ни слова про Джеймса!

— Совсем я тебя достал разговорами о нем в школе? — усмехается Сириус в ответ.

— Еще как! Все еще живете вместе?

— Нет, дядя мне помог, оставил дом в наследство. Хотя я почти все время провожу в Аврорате.

— Так ты пошел учиться на Аврора, а Джеймс гоняется за гарпиями.

— О да, во всех смыслах, — фыркает Сириус.

— Ну кто бы сомневался, — хмыкаю я.

— Хорошего же ты о нем мнения.

— Мое мнение со школы не поменялось.

Губы Сириуса, блестящие от глинтвейна, растягиваются в понимающей, но в тоже время хитрой улыбке, а я чувствую необычную легкость, разговор льется свободно и стремительно, как шумный горный родник, смывающий с мыслей липкую тяжесть от неудачной встречи с Севом. Слова рассыпаются брызгами хрустального смеха, а темы сменяют друг друга одна за другой, затягивая нас в свое бурное течение.

— Как там у вас с Марлин? — усмехаюсь я, вспоминая еще одну причину, по которой мне стоило держаться от Блэка подальше.

— Никак, — беззаботно отвечает Сириус. — А разве вы не общаетесь?

— Редко, — с сожалением вздыхаю я.

А ведь закончив школу, мы виделись с ней практически каждый день, а после встречи стали все более и более редкими, а потом их заменили столь же редкие письма. От бесконечных разговоров обо всем на свете до скупых посланий.

Мерлин, как я соскучилась по обычному общению! И зачем я заперла себя в четырех стенах в обществе одних лишь котлов, книг, реактивов и сушеных тварей? Очередное последствие романа с Севом. Очередные бессмысленные жертвы. Ему не нравились мои друзья с Гриффиндора, мне — его, с их опасным увлечением темной магией. В итоге мы оба остались почти одиноки, но если Северусу было комфортно в этой добровольной изоляции, то я чувствовала себя пленницей. Но ведь мы хотели как лучше. Но, как известно, благими намерениями…

— Почему же?

Неожиданно я рассказываю Сириусу все, чувствуя, как рвутся путы одиночества и неприкаянности, а легкие наполняются ветром свободы, которого мне так долго не хватало. Слишком долго я глотала книжную пыль и едкий пар.

— О Мерлин, — присвистывает Сириус, — да тебе необходимо развеяться. Ты когда-нибудь каталась на мотоцикле?

Я смущенно закусываю губу, потупив глаза.

— Не довелось.

— Как так?

— Родители бы меня с потрохами съели.

— Не стоило быть такой хорошей девочкой, — подмигивает Сириус, искорки в его глазах взрываются фейерверками, а я заливаюсь смехом.

— Так давай же это исправим, — кажется, одна его улыбка заражает меня легкостью и азартом.

— Садись, — жестом Сириус указывает мне на сидение позади него. — Не бойся. Обними меня.

Я покорно соглашаюсь, обвивая его торс руками, зарываясь в его мягкие волосы и вдыхая запах кожи.

— Держись крепче, — шепчет Сириус, а после резко стартует, взрывая ревом мотора тишину ночи.

А после я будто переношусь в иную реальность, где не существует ничего, кроме бьющего в лицо ветра, бесконечной монохромной ленты дороги, сияющих линий ночных фонарей, бешеной скорости, от которой перехватывает дыхание, безграничной свободы, которую я готова пить жадными глотками, не боясь захлебнуться, тепла тела Сириуса и мягкости его волос. Весь мир будто поблек, исчез, оставив нас, охваченных восторгом, наедине. Будто в этом мире есть только мы. Я и Сириус. И мотоцикл.

Я счастливо смеюсь, жалея, что не знала этого ощущения раньше, гадая, что ждет меня дальше. Ведь мы еще на земле, а Сириус провел немало времени, чтобы заколдовать мотоцикл так, чтоб он мог летать.

— Приготовься, — говорит Сириус, будто в такт моим мыслям, — взлетаем.

Когда мы отрываемся от земли, мне кажется, что мое сердце, стучащее в едином ритме с рычащим мотором, вот-вот разорвется, вылетит из груди, да так и останется среди мириадов звезд, что пролетают мимо нас, такие поразительно яркие, такие близкие. А я чувствую, что будто таю в этом сиянии, распадаюсь на вспышки, пульсирующие от восторга и удовольствия, дикого пылающего возбуждения и ослепительного счастья. И так хочется остаться здесь навсегда, среди этих звезд, свободных и вечных.

Звезды, исполните ли вы мое желание?

Время перестает существовать, и даже когда мы оказываемся вновь на земле, а мотор затихает, я все еще мысленно витаю в облаках, а перед глазами пляшут звезды в дикой шаманской пляске, первобытной и неистовой, полной чистого, концентрированного восторга, щекочущего нервы, пронзающего их насквозь зарядом электрического экстаза.

— Потрясающе, — выдыхаю я, не желая отпускать Сириуса и лишь сильнее прижимаясь к нему. — Теперь ты обязан прокатить меня еще раз. Просто обязан.

— Конечно, — отвечает Сириус, накрывая мою ладонь своей, — и не раз.

— И зачем я только следовала правилам? — я будто растворяюсь в море этих не отпускающих неземных чувств. — Это нечто!

— Теперь, — я чувствую, как плечи Сириуса дрожат от смеха, — жалеешь, что постоянно снимала с нас балы за их нарушения?

— Да, — признаю я.

А я ведь и правда на редкость ревностно относилась к обязанностям старосты, постоянно пытаясь приструнить этих вечных шутников, неукоснительно следуя школьному уставу.

И не только ему. Кроме четких указов существовали и иные неписанные правила, нарушить которые не решались ни я, ни Сириус. Правила чести. Правила дружбы. Правила преданности. Ведь у меня был Северус. А у Сириуса… Нет, не Марлин. И не одна из стайки его преданных поклонниц. А Джеймс. У Сириуса всегда был Джеймс. У которого не было меня.

Очередная проклятая хитрая конструкция, углы которой так остро колют и ранят.

Отсюда и вечные придирки и снятые баллы. Показная холодность и царство самообмана в мыслях. И взгляды, которые замечал лишь бесконечно преданный Северус.

— А ведь Джеймс пытался вести себя лучше, чтоб ты обратила на него внимание.

Сириус! Ты что, читаешь мои мысли? Так знай, если я еще раз услышу это имя, то взорвусь!

— Сириус, — произношу я твердо, слегка отстраняясь, — запомни раз и навсегда, мне не нужен Джеймс.

Сириус разрывает объятье, и на миг мое сердце проваливается вниз с отвратительным свистом, но он тут же поворачивается ко мне лицом, обнимая за талию.

— А кто нужен тебе? — шепчет он, а его губы так близко, что я снова чувствую аромат гвоздики, корицы и яблок.

— Быть может, — отвечаю я, пропуская сквозь пальцы прядь шелковых волос, — ты?

Едва померкшие вспышки неземного света снова искрятся, обжигая, затмевая весь мир, когда его губы касаются моих, а я нагло сажусь к нему на колени, не желая отпускать ни на миг. Сознание разлетается фейерверком давних, но тщательно отрицаемых чувств, лентами наших разговоров, серпантином случайных прикосновений, а где-то за кадром звучат слова моего собственного тоста, произнесенного будто сотни лет назад.

Ночь взрывается от его близости, о которой и не подумать не могла всего лишь час назад, готовая до хрипоты доказывать Северусу его неправоту.

Неужели нелепое заклятье сбылось?

— Лили…

— Ты. Мне нужен ты, — шепчу я, пытаясь унять сбившееся дыхание.

— Ты тоже нужна мне, — отвечает Сириус, запуская руки под мой плащ, жадно гладя мои ключицы, грудь, живот, опускаясь все ниже. — Всегда была нужна мне.

— Я понимаю, — улыбаюсь я, играя с его волосами, — но у тебя был Джеймс.

— Он мой лучший друг, — кивает Сириус, выдыхая слова в мои губы, — я не мог и посмотреть в сторону девушки, которая ему нравится.

— А я так хотела, чтоб однажды ты перестал уговаривать быть с ним, — вздыхаю я, смущаясь от собственной обжигающей смелости, толкающей меня на глупые признания, — и обнял меня сам.

— Я тоже этого хотел. Ты нравилась мне всегда.

— А мне ты. Только я думала, мы никогда не будем вместе.

— Мы потеряли слишком много времени.

— Тогда не станем повторять эту ошибку сейчас, — я снова целую Сириуса, будто желая выпить его дыхание, оглохнуть от стука сердца, растаять в его руках, в этой волшебной ночи, где сияют бриллиантовые звезды, исполняющие желания.

Сириус. А ведь ты носишь имя звезды. Быть может, я встретила тебя не случайно в эту ночь? Быть может, сама судьба перенесла меня сюда, вняв моему зову? А Северус сейчас сидит в компании прекрасной незнакомки, с жаром обсуждая последние научные открытия?

Кто знает. Время покажет, что будет завтра. Быть может, волшебство погаснет, растворившись в лучах рассвета. Но сейчас для меня есть лишь миг, имя которому вечность. Звездная вечность, где сбываются самые давние несмелые мечты и нереальные грезы. Сейчас мое место здесь.

~ 2013 ~