Не говори "Гоп", пока не увидишь, во что впрыгнул (гет)

Действие происходит в Минске в наши дни. Вернее, автор очень надеется, что это, всё же, альтернативная реальность [1]

Крестики, нолики, фантики,

Стали теперь солдатики,

Стали теперь служивые,

Каждому вышел срок.

………………………

Холмики, крестики, нолики.

Где вы теперь, соколики?

Где вы теперь, служивые,

Спите в какой земле? [2]

— Да, щас буду, не надо нервничать! — парень разговаривал по мобильнику неприлично громко для общественного транспорта. — Я на якобы Коласа уже, мне до Мавзолея раз-два и здеся! Спакуха, начальник, кто чё здесь просекёт?! Не психуйте! — говоривший был по виду около двадцати лет от роду с самой заурядной внешностью: в джинсах, чёрной недлинной куртке и, несмотря на октябрьские холода, в летней кепке; по всей видимости, беречь каким бы то ни было головным убором ничего не приходилось, широкое лицо выражало злобу и скуку, но не обнаруживало мысли, задняя часть головы образовывала с шеей одну линию, затылочной выступ отсутствовал совершенно. Вполне себе заурядный гопник, к тому же, почти трезвый, значит не опасный. На него никто не обращал особого внимания и уж тем более не смотрел на зубы; а стоило: не то, чтобы они были жёлтые, или золотые, просто клыки выступали из остального ряда несколько дальше, чем следует.

Несмотря на уверения вышеупомянутым гопником своего собеседника, их разговор не остался незамеченным. Александр слышал всё и быстро отослал SMS: «Объект едет на Октябрьскую. Сир должен быть там». Именно сир, а не этот получивший становление лишь несколько недель назад недовампирчик [3] интересовал всё местное отделение ордена Леопольда, [4] видным представителем которого являлся Александр.

По сравнению с предыдущим днём было не холодно, хотя свежо. Моросил дождик настолько мелкий, что вполне мог сойти за влажность воздуха. Площадь ограничивалась широченным проспектом, узенькой улочкой и двумя зданиями, выглядевшими очень по-разному днём, теперь же в десять вечера, подсветка делала их донельзя похожими: огромные квадратные колонны поддерживавшие две плоские, как столешницы, лежащие друг на друге плиты и увеличенный до нелепости древнегреческих храм представали двумя бесформенными громадинами в столпах жёлтого света. Обширная площадь продувалась всеми ветрами, но, несмотря на это, она была полна кучками похожих на недавно описанного молодых людей с поголовным отсутствием затылочного выступа на черепе и мыслей в глазах, державших в руках полутора литровые бутылки из тёмно-коричневого пластика.

Александр, подняв воротник чёрного пальто и надвинув на лоб шапку, шёл на некотором отдалении от объекта, не упуская последнего из виду. Вскоре предстояла схватка с самим Иолантом, матёрым бруджа. [5] Конечно, он со своим отпрыском окажется в меньшинстве, ведь за зданием с квадратными колоннами уже наверняка тихо припарковались несколько неслучайных машин, но дело всё равно не плёвое. Однако леопольдит неожиданно для себя понял, что думает совсем не о нелюдях, а о встрече, предстоявшей на рассвете. Поняв это, он попытался перевести мысли в нужное русло, но не смог….

Александр шёл по проспекту недалеко от той самой площади. Теперь на улицах не было ни души, фонари, натыканные через каждые несколько метров горели словно зазря, освещая пустынные асфальтово-бетонноплиточные пространства. Впереди на холме возвышался вырванный из темноты лучами прожекторов серый высоченный столб, похожий не то на идол посреди капища, не то на фаллический символ. Слева от оного в чёрном небе висели светящиеся платформы: просто у высоких домов-башен подсвечивалась только самая верхушка. В одном из этих домов вампирогонитель жил, но шёл он сейчас не домой. Довольно сложная успешная операция была позади, до рассвета оставалось совсем немного. Он шёл на ту самую встречу, про которую думал всю ночь, и если бы только эту ночь.

Собственно, ничего конкретного он себе не представлял, не было мечтаний, не было, как выражались раньше, алканий, но для него, дававшего все соответствующие обеты иезуита, [6] сами постоянные мысли о женщине были грешны, тем более о монахине.

За свои почти сорок лет жизни Алексаедр повидал многие уголки мира. Ещё в детстве объездил Францию, в которой рос, и многое в Европе, потом уже в качестве иезуита и инквизитора выполнял разные миссии по всему свету. Но его всегда тянуло в страну, откуда бежал его прадед (пусть ныне здесь умещается сразу несколько государств, страна все равно осталась единой). Он вроде бы успел вжиться в местную обстановку, даже избавился от небольшого акцента, который поначалу присутствовал, несмотря на то, что русский в их семье никогда не забывали, и дети учились говорить вначале на нём, а потом уже на французском. В то же время многое до сих пор его поражало или не уставало поражать. К таковому относилось обилие и постоянство местных ремонтов дорог, труб и т. д.: невозможно было угадать, в каком месте на этот раз будет разрыто; складывалось такое впечатление, что город восстанавливают после масштабных боевых действий. Входила сюда повсеместность памятников Ленину и названий его имени. В любом городе можно было спросить, как найти площадь Ленина (и иногда получить закономерный оттает: «Нужно длину Ленина умножить на его ширину»). И, конечно, самым удивительным была встреча с Елизаветой.

С этой двадцатичетырёхлетней монахиней одного из монастырей под городом и леопольдиткой Александр пересёкся по работе, собственно, он стал её начальником, непосредственным куратором в ордене. Привлекала в этой девушке не столько даже красота в классическом понимании слова, хотя и такая, безусловно, была, а внутренняя притягательность, светившаяся в глазах. Смотря в её глаза, он видел великое множество неведомых чарующих миров, в которых хотелось очутиться и раствориться; миры ничего общего не имели с каноническим раем, но почему-то вспоминалось первое, детское очарование от церковного оргaна.

Александр свернул с проспекта к реке, медленно пошёл по деревянному пешеходному мостику, вслушиваясь в свои шаги — на каждый доски отвечали гулом, особенно звучным в окружающей тиши. Встреча была назначена возле памятника, только не Ленину, а Пушкину. От монумента они поднялись выше по холму, оба долго молчали. Тот холм полукругом омывала река, спереди от них расширявшаяся до размеров озера. На островке, как-то сиротливо в сравнении с высоким и длиннющим домом на берегу стоял памятник в виде небольшой церквушки, памятник воинам, а, по сути, молодым ребятам, вынужденным стать воинами, погибшим в далёком от родных мест Афганистане в бессмысленной мясорубке, не нужной никому, кроме горстки политиков. За «озером» на другом холме располагался центр города, отсюда он был виден, казалось, весь. Во вступавшем в свои права рассвете всё отчётливее проступало скопление разномастных домов, включая шпили барочных костёлов. У композиции не было центра, настолько пестрило в глазу чередование крыш; зато было несуразное пятно, контрастирующее своей прямоугольностью с окружающей пикообразностью — плоская чёрная крыша с подпирающими её квадратными в сечении колоннами, отсюда, издалека здание ещё больше, чем обычно напоминало Московский мавзолей.

Заговорить, всё же, пришлось.

— Сестра Елизавета, вы готовы? — каким-то словно чужим голосом спросил Александр.

— За дело веры готова, — немного дежурно ответила сестра. Неужели она до конца не осознала, на что идёт?

— Операция в районе В, теперь это точно известно.

— Прежний план?

— Да.

— Почему во главе группы я, а не, скажем, брат Владимир? Он на год дольше служит ордену, — при этих словах Елизаветы Александру стало неимоверно тоскливо. Во главе группы он планировал идти сам, именно он разрабатывал вылазку. Елизавета, как раз, не должна была участвовать в столь опасном предприятии. Но начальство решило иначе: посчитали, что потери будут слишком большими, но вместо того, чтобы отменить «пекло», приказали послать одних новичков, они, мол, своей гибелью за веру внесут неоценимый вклад в общее дело, но завершать работу должны опытные отцы.

— Вы обладаете самой сильной верой, [7] это важнее всего, когда борешься с кровопийцами, — он, Александр, написал на самый верх о небывалом феномене Елизаветы, а теперь не мог ослушаться прямого распоряжения и не пустить её всё же.

— Поймите, — снова заговорил иезуит, — это очень важно.

— Помню, вы рассказывали: на Кровавый пир соберутся все видные местные вампиры вместе с главой, как они его называют, архиепископом, [8] отметить ежегодный праздник и завоевание шабашем этого города. [9] Мы сможем уничтожить сразу всю их верхушку, тогда с разрозненными остатками справиться будет просто, и город наш освободиться от вампиров, — по-прежнему слишком уж спокойная речь, будто всё это не касалось её никаким образом.

Они продолжали смотреть на усеянный домами холм на другой стороне «озера» и на памятник в виде маленькой церквушки.

— Я не могу быть с вами, но моя молитва поможет вам, — никто со стороны не сможет им помочь, Александр это знал и знал, что говорил это ей, когда ещё планировал сам идти в дело.

Иезуит почувствовал какой-то интуицией, что она обернулась к нему, обернулся сам и невольно заглянул ей в глаза, хотя всю дорогу повторял себе, что сейчас нельзя этого делать.

— Знаете, отец, есть фраза «Делай, что должен и будь, что будет». Вам приказано остаться в стороне. Делайте, что должны.

Александр издал приглушённый крик, развернулся и кинулся вниз по склону, снова на мостик. Он увидел в её глазах всё: она отлично понимала, что отправляется на почти неминуемую гибель. Он даже не смог бы объяснить достаточно чётко, почему, от чего побежал, просто хотелось бежать, не останавливаясь, подальше от того места. В голове крутился, постоянно повторяясь, отрывок из песни:

Возвращаются все,

Кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых

И преданных женщин.

Возвращаются все,

Кроме тех, кто нужней.

Я не верю судьбе,

Я не верю судьбе,

А себе ещё меньше. [10]

Вроде он не мог бы сейчас сказать таких слов про себя и Елизавету, не те между ними были отношения, но с другой стороны это было про него, про него….

Александр бродил по парку и дальше вдоль реки несколько часов, не подходя сколько-нибудь близко даже к старой плотине, не то, что к холму, на котором оставил Елизавету. Теперь он вернулся домой, в квартиру на последнем этаже (так было стратегически выгоднее, особенно если учесть тайный люк в потолке на чердак), прошёл в свою комнату, делая всё это больше механически, совершенно не представляя зачем. Комната окном выходила во двор. Леопольдит пристально смотрел на игравших там детей. Возможно, именно их спасут ближайшие события, они не станут очередными жертвами уничтоженных нелюдей. Он понимал, что ради охраны стольких жизней можно пожертвовать несколькими воинами, которые со дня вступления в орден должны были готовить себя к подобному. Но подсознание, нутро с такой позицией не соглашалось; если бы шёл он сам, было бы гораздо легче.

Со своей молниеносной реакцией (на тренировках ловил летящие ножи) инквизитор успел заметить разлетавшиеся в разные стороны от чёрной точки осколки оконного стекла. В следующий миг пуля вошла ему ровненько промеж глаз, а потом глубоко засела в стене за ним.

Именно Елизавета назначила встречу в этом месте, с любимым её видом. Смерти она не боялась, просто хотела попрощаться с местом и с родным городом перед разлукой. Поспешный уход куратора был даже кстати — позволил остаться наедине с мыслями; хотя, конечно, человек никогда не остаётся наедине с собой, людей вокруг может и не быть, но присутствие высших сил остаётся. Колокольный звон ближайшей церкви напомнил не об их существовании, а о самой церкви и близости утренней службы. Церковь была тоже не простая. Вернее, с точки зрения формальных критериев вполне ординарная: конца девятнадцатого века, в советское время приспособленная под Архив кинофотофонодокументов, восстановленная в начале девяностых. Особенной церковь была исключительно для Елизаветы, здесь она чувствовала что-то сверхъестественное, особую атмосферу, дух молитвы, разлитый в пространстве. Когда-то, в самом начале пути она именно здесь лучше всего могла обращаться с Господу по-своему: не читать написанные другими тексты, а от себя благодарить, просить, в виде прямого обращения к Творцу.

Поздним вечером группа относительно недавно посвящённых леопольдитов пробиралась по окраинам города. Они должны были отсыпаться весь предыдущий день, правда, не у всех это получилось, но таких поддерживал адреналин, а некоторых и выпитый тайком «стопарик» для храбрости (объём «стопарика» в реальности сильно варьировался). Район В занимал некоторую территорию. Группа должна была сначала выяснить, в каком именно здании засели нелюди, потом заложить мощную взрывчатку, занять позиции по периметру (конечно же, на безопасном расстоянии) и в буквальном смысле слова рубить чудом вырвавшихся в мелкий винегрет. [11] Простые обыватели были далеко и не могли ни пострадать, ни вмешаться в происходящее сразу же (хотя бы вызовом милиции). Конечно, столь мощный взрыв должен был привлечь внимание всей страны, обычно общество Леопольда работает гораздо более скрытно, но и цель на этот раз была экстраординарной. В теории всё выглядело просто, но иллюзий не было, похоже, ни у кого.

Здания проверяли по одной схеме. Подходили к двум смежным сторонам сразу ко всем окнам, вначале прислушивались к происходящему внутри, а потом уже осторожно одним глазом заглядывали внутрь. При этом трое братьев во главе с Владимиром оставались позади, прикрывая тылы. Владимир, лучший среди них на тренировках, державшийся на равных со многими опытными бойцами в рукопашной, отчасти слышал, отчасти интуицией улавливал всё, что происходило кругом.

В окно очередного стоявшего в некотором отдалении от других коттеджа с уютным садиком вокруг Елизавете можно было даже и не заглядывать: присутствие за ним вампиров она почувствовала со всей определённостью. Однако она заглянула для полной уверенности. И уверенность эта была получена. О клане Цимицше [12] она слышала, но впервые увидела такое в реальности: у человекоподобного существа голова до рта была разделена на две половинки, разведённые в стороны градусов на шестьдесят, а вместо левой руки из рукава высовывалась зелёная щупальца. Но смотрела Елизавета как заворожённая не на это чудище, а на «докладчика». Перед «собранием» стоял её бывший одноклассник Серёжка, когда-то очень близкий друг, а в конце и не просто друг. Он сильно изменился. Развязный, хулиганистый, обаятельный в этом хулиганстве, вечно неряшливый пацан теперь держал себя с подчёркнутым достоинством, одет же был дорого и пёстро, немного напоминая эстрадного певца из некого шоу. Стриженные до этого всегда ёжиком волосы теперь были отпущены до плеч и дополнялись надвинутой на брови шляпой. Поверить увиденному было сложно. И когда только он успел?

— Так вы говорите, что видели, как убивали падре [13] Иоланта? — спрашивал Сергея «председатель», — тогда как же Вам самому удалось спастись?

— Не буду скрывать, меня спасла прыть и невнимание со стороны леопольдитов к столь незначительной особе. Надеюсь, меня извиняет моя молодость.

— По вашим словам судя, — снова заговорил «председатель», — нападением руководил небезызвестный здесь отец Александр.

— Вероятно, вы правы. Именно так назвал его один из подчинённых.

— Тогда Вам, как и всему собранию, будет отрадно узнать, что оный отец убит несколько часов назад моим гулем. [14]

— Неужели! Замечательно! Каким образом?! Удача с нами! — посыпалось со всех сторон.

— Аббат, [15] представьте нам, пожалуйста, этого гуля! — покрыл остальные голоса бас из раздвоенной головы.

Вперёд вышел человек с тщательно причёсанными, прилизанными волосами, в подчёркнуто аккуратном костюме и с заискивающим взглядом.

— Я засел со снайперской винтовкой в квартире напротив его окон, через двор. Ну, а дальше оставалось только дождаться, — произнесённая нерешительным голосом речь была встречена бурными овациями.

Из-за живой изгороди, где остался брат Владимир с помощниками, послышалось совиное уханье — хрестоматийный, передаваемый всем новичкам условный знак «все сюда». Группа быстро и бесшумно устремилась в самую густую часть садика. Елизавета даже не поняла, что именно произошло, просто увидела «прикрывавших тыл» распростёртыми на земле, а потом потеряла сознание.

Очнулась она в кромешной темноте со связанными за спиной руками и ногами и кляпом во рту, судя по ощущениям, животом на холодном бетонном полу. Сбоку что-то скрипнуло, вероятно, дверь. Елизавете распутали ноги и частично повели частично потащили её по полу в сторону, а потом по лестнице наверх.

— Как говорится, между первой и второй перерывчик небольшой! — раздался из-за массивной двери с настоящей кожаной обивкой голос, ему ответил многоголосый недобрый смех.

Её ввели в ту саму залу совета.

— Нижайше прошу прощения, — уже полностью очнувшаяся Елизавета узнала в говорившем Сергея, теперь сомнений не осталось никаких, — вначале я хотел бы рассказать братьям один секрет, который помог мне прошлой ночью спастись. Пусть она тоже напоследок послушает, как её отродье давить можно, — «оратор» схватил её за шиворот и швырнул о противоположную дверь, на удивление, удар получился не сильным и не больным.

Собрание сразу притихло. Елизавета не могла сказать, что выражают эти светящиеся красным огнём глаза, но обращены они все были в одну стороны. Сегрей резким движением сорвал шляпу и крепившийся к оной парик: на его лбу красовался третий глаз. [16] Салубри стоял к монахине с разворотом на три четверти, но ей показалось, что глаз смотрит именно на неё. Бывший одноклассник сгрёб Елизавету в охапку и, крикнув остальным «Не советую рыпаться!!», почти вынес её в коридор, там она опомнилась и резво побежала со спасителем через двор.

Беглецы не видели, что окрика шабашиты не послушались. Цимицше ринулся вперёд первым, аббат отставал от него значительно и только миновал дверь, когда первый был уже посреди сада. И вдруг архиепископ, наводивший на подчинённых ужас не столько своей изменчивостью, сколько своими действиями, неожиданно и резко взлетел в воздух и упал на землю уже по частям. Между деревьями мелькнула страшная тень в высоту как показалось аббату 4-5 метров. После такого о погоне никто и не помышлял.

Машина сделала очередной круг, чтобы убедиться, что за ней нет хвоста, и остановилась возле какого-то офисного с виду здания. Несмотря на глубокую ночь, на первом этаже горел свет.

В комнате сидело четверо заметно нервничавших молодых людей, они облегчённо вздохнули и явно обрадовались при виде вошедших.

— Ну что, Сергун, сработала фиговина? Кстати кто это с тобой? — спросил сидящий за компьютером парень из породы помешанных на своём деле и потому почти не видящих солнечного света программистов.

— Знакомьтесь, ваша коллега сестра Елизавета, — говоря это, Сергей вынимал из глаз красные линзы.

— Общая наша коллега, — поправил программист.

— Я в общество не записывался, — ответил Сергей.

— Да ты уже на нас работаешь. Не заметил?

— А штучка и впрямь ядерная, — «герой» достал из кармана и положил на стол прямоугольный предмет величиной с мобильник, — застращались все поголовно.

— Па-па-подождите минуточку! — Елизавета уже давно ровным счётом ничего не понимала, но теперь её непонимание резко усилилось, — Серёжа, кем ты стал за шесть лет, что я тебя не видела?!

— А-а, Лизочка, тогда ты обо мне задумывалась, а просто кинула и сбежала в свой монастырь.

— Но-о несерьёзно всё было, я решила, служение Господу важнее…. Я никогда не забывала поминать тебя в молитвах.

— Не знаю, с моей стороны всё было очень серьёзно.

— Так всё-таки?

— Как был человеком, так им и остался. И ты тоже купилась на мой блеф? А согласись, неплохо сыграл!

— СВАПГЭМИ [17] — снова подал голос программист, — это замечательная штука. Как известно, вампиры распознают друг друга не только по внешнему виду, но и по так называемой ауре, природа которой схожа с биополем человека; биополе же иногда после смерти остаётся в нашем мире в виде приведения, кое есть суть сгусток электромагнитной энергии, именно поэтому оно видно на фото и видео плёнке как белое свечение, — говорил он с жаром увлечённого человека и с гордостью изобретателя, — значит, и аура вампира есть электромагнитное излучение особого вида. СВАПГЭМИ генерирует вампирскую ауру, обеспечивая маскировку. Только малкавиан и, соответственно, дочерей Какофонии [18] эмитировать пока не удаётся, но это временно.

— Только вот отец Александр запретил применение его до конца испытаний, — впервые заговорил молодой человек с видом начинающего интеллектуала, могущего всё решать в мозгу, но неспособного воплотить придуманное в жизнь. — И, по-моему, правильно. Такое оружие надо бы держать в секрете, пока не сможем его применить в полную силу.

— У нашего начальника, вечная ему память, всегда были какие-то свои, непонятные другим мотивации, — подала голос девушка в углу, водившая карандашом по листу бумаги. — Ты нам лучше, Сергей, расскажи, большая ли была стая? [19]

— Какая стая??!! — Елизавета снова не верила своим ушам. — Да там был Кровавый пир, вся местная вампирская элита!!

— Кровавый пир??!! — теперь четвёрка блюдцевидными глазами смотрела на монахиню и своего недавнего засланца.

— А разница-то какая? — Сергей явно наигранно рассмеялся. — Сценарий оставался тот же. Вот когда они Лизку притащили, как жертву, тогда пришлось импровизировать. Третий глаз прокатил только так. Маришка, respect тебе и уважуха за твой body-art.

— Знаешь, body-art это немного другое, — Маришка начала постепенно оправляться от шока, — но я и сама горжусь: создать эффект преследующего взгляда на коже было не так уж просто.

— Ты, кстати, чего щас карандашом делаешь? Нас рисуешь? — обратившаяся к художнице блондинка с недлинным хвостом, видимо, давно порывалась сказать хоть что-нибудь, но до сих пор было нечего.

— Именно. Зарисовываю этот исторический момент. Знаешь, карандашный набросок иногда передаёт эмоции лучше снимка и видео.

Сергей старался улыбаться, но было видно, что от недавних переживаний ему становится физически плохо. Через несколько секунд он спешно и молча устремился к выходу с надписью «Только для сотрудников! Посторонним вход воспрещён!», резко чуть не снеся художницу открыл дверь и, не закрыв её за собой, устремился направо.

— Женя, ты, может, за ним присмотри, а то, как бы не упал лицом куда не нужно, — Маришка обращалась к интеллектуалу. Тот послушался и вышел вслед за героем.

Блондинка подошла к электрочайнику на табуретке у стены, заглянула в него и вышла с оным агрегатом в ту же дверь, но свернув налево.

— Выключите, наконец, это своё устройство! Постоянно кажется, что рядом кровопийца, — Елизавете действительно было неуютно от этого ощущения.

За стеной что-то упало.

— Неужели и впрямь в обморок повалился?

— Да нет. Небось, Женич опять что-нить нечаянно смахнул. А на Вас это тоже действует? — теперь программист обращался к недавно спасённой. — Странно, я рассчитывал только на вампиров, — он взял со стола прибор. — Да оно выключено!

Вдруг резко потухли свет и компьютер. Только уличные фонари светили через окна. В комнате повисла недоумённая пауза. За стенкой раздался непонятный звук, немного похожий на приглушённый женский вскрик. Программист застыл, хорошо видный на фоне окна со своим изобретением в руке. В следующую секунду просвистел и столь же чётко вырисовался у него во лбу нож. Елизавета перевела глаза в угол. Там она смогла различить Сергея, впившего зубами в Маришкину шею. Глаза его светились хищническим красным светом.

Допив последний из четырёх сосудов, [20] Сергей пошёл на Лизу, пошёл медленно. Как вампир он хорошо видел в темноте, а её лицо ещё и освещали фонари с улицы. Она пристально в него вглядывалась. Он отлично помнил эти глаза. Тогда они смотрели иногда со смешинкой, иногда тоже пристально, но не так напряжённо, а порой в таком же полумраке сладостно закрывались и снова открывались, лишь на мгновение прерывая обращённый глубоко в самую душу взгляд.

Теперь она смотрела без страха, без угрозы, просто очень пристально; не крестилась и не молилась, но почему-то он не мог подойти. Истинная вера неприятно чувствовалась, но останавливала получше любой стены не она.

— Серёжа, ты как таким стал?

— Случайно. Когда ты от меня сбежала, я чуть в петлю не полез, — он остановился посреди комнаты, говорил размеренно и приглушённо, — потом передумал и чтоб забыться, поехал с Андрюхой и компанией в алкотур по стране. В одном из городов и получил становление как положено, с лопатой по голове и зарыванием в землю до первого питания. [21] Мы об операции вашей заранее знали. Прослышав, что ты там командир, я не смог в стороне остаться. А на этих гавриков случайно набрёл, подробности о смерти Иоланта от них узнал тоже случайно. Будто кто неведомый мне помогал всё время. Хрень их работает только если неожиданно, как вспышка света, да и ауру салубри никто из саббатитов толком не знал. Продержаться пол ночи на их агрегате было бы нереально… — пару секунд он находил в себе силы говорить дальше. — Я обрёл вечную жизнь! Не сопротивляйся! Я хочу дать её и тебе, хочу снова быть вместе с тобой!

— Это не жизнь, это существование. Вернись, встань на истинный путь…. Вампиры могут спастись, снова стать людьми….

— И смотреть на любимую через монастырскую ограду?! Нет, я зубами вырву тебя у святош!

— Не думаю, что барышня будет рада становлению, — возле входной двери на фоне светлых обоев чернела подпиравшая потолок звероподобная громадина, только прямо хождением напоминавшая человека.

— Имшраэ?? Ты-то здесь откуда взялся? — Сергей при виде оборотня [22] удивился, но не испугался.

— Нутром почуял: тебе подмогчи нужн?.

— Тогда спасибо, конечно, но ты опоздал: с опасностью я справился в одиночку.

— Ну да, как же. Как ты мыслишь, чо это за вами не гнались?

— Все слишком испугались салубри.

— Ды нет. Гнались, просто я маленько покромсал самого резвого, тода остатние и впрямь испужались. Потом насилу вас нашёл, обратно по чутью. А вы, девушка, чего так на нас смотрите? Не идёт в голову, что вампир с оборотнем сдружились? — Лиза стояла на том же месте, видимо, от пережитого за последние часы она просто потеряла способность пугаться.

— Я вообще удивляюсь, что столетиями живя в чащобах вы говорите по-нашему.

— Да мы ж с лесниками да охотниками, бывает, говорим. В человечьем обличии, само собой, таму язык знаем, хоть он нам и не р?дный. А с хлопцем этим — лапища показала на Сергея, — мы сколки месяцев тому раззнакомилися. Они тода у двоих с сиром через лес промеж городами ехали, а я от двух своих сбегал. Ну, получилось так, что Саньяум погиб, ну, несчастный случай, а сказали все, будто я повинен. Нарвалися те двое на Сергея с сиром, сир пал, как кажуть, смертю храбрых, ан обоих ранил, я их добил, чтоб труды чужие даром не пропали. А он меня схоронить обещал. Привёз, город показал, а потым поселил в деревеньке: туда наши носа не кажут, бо город близко, и ихния не появляются, бо чащоба недалеко.

— Знаешь, друг мой, — Сергей будто очнулся от тяжёлых дум, — такие истории за чаем у камина надо рассказывать, а не сейчас. Пойдём отсюда, только обратись человеком, не стремай народ. Я понимаю, что тебе так привычнее и роднее, но всё же.

Оборотень принял форму двухметрового ядрёного мужика со спутавшейся копной волос и бородой по самые глаза, они с вампиром пошли к выходу.

— Сережа….

— Да, Зайка, — он остановился, но оборачиваться на лизин голос не стал.

— Не пропадай совсем. Дай весточку, где ты. Обещаешь?

— Обещаю.

Во впервые за несколько дней прояснившемся небе висел месяц. Оборотень повернулся к вампиру:

— Ты тока щас ухлопал стока ихних и веришь ей?

— А гори оно синим пламенем! Сдаст, значит сдаст!

2008 г.