Последний (джен)

Илья перевернулся на другой бок. Вот так всегда, надо спать, а ни в одном глазу. Завтра, что будет завтра? Нет, что будет конкретно завтра, Илья знал, а вот, скажем, через неделю… Организм предательски выдал очередную порцию адреналина, ударившую куда-то в грудь.

«Надо как-то успокоиться». Илья опрокинулся на спину. Решено было считать овец. Но овцы, твари, никак и не появлялись. А считать невидимых баранов было как-то…

Наконец, промучившись еще некоторое время, Илья заснул.

Третья, четвертая… седьмая. Хи-хи, а вот рядом плюхается еще одна. А я все строчу из своего АК. А они все бухают и бухают рядышком.

— Да, брат, это тебе не хухры-мухры, — слышится сбоку.

И я с этим согласен.

Патроны кончились… Как там нас учили. Перезаряжаю.

Выглядываю из окопа. «Ой, мама!». Бегут, их много, наверное, сотня. “Духи”.

Повернулся, а он лыбится, да мы умрем через пару минут, а он лыбится.

Две очереди…

Оглядываюсь — майор, тоже палит, нет, вот как он же нам говорил?... Страшно.

Да как так, сколько же их?

— Держаться, сынки, — ну зачем он вылез?

Три, нет, пять пуль, падает. Хочется запрятаться, залезть куда-то. Нельзя.

Вон “смерть” идет. Вскакиваю… две очереди.

— Пробьемся, — Леха.

Кровь, мозги. Да это неважно — Леха-а-а-а-а.

Грызу землю. Уже не страшно, уже все равно. Две очереди.

Осматриваюсь. Никого. Неужели?..

Смотрю на ящик. Месяц — через месяц дембель. А там поступление в институт, там Ленка, ы-ы-ы. Ленка.

Беру две гранаты. Чеки вон… Встаю…

Алексеев Вадим Леонидович 1966-1985 гг. Погиб, исполняя интернациональный долг. Награжден посмертно.

Вот же “чукчи”. Правда, я в живую настоящих чукчей не видел, но эти… натуральные “чукчи”. Да и похожи — в каком-то журнале картинки были.

И ведь на тренировках все так ладно было, летали как веники. Или это были не те? Чтоб их, все на одно лицо. Вьетнамцы, одно слово.

Строим-то всего-навсего муляж СА-75. Ловушечка, так сказать — "сюрпрайз" нашим американским "френдам". Дело нехитрое, но тонкое. С одной стороны, “нас” должны заметить, при этом свято поверить, что мы честно маскировались, но недомаскировались, а они, такие молодцы, нас вычислили, и сейчас как разбомбят. А неподалеку в “кустиках”, ха-ха, в кустищах таких нехилых, САшки уже настоящие. А дальше все так, как мы пацанами кино пересказывали — тут они сюда, а мы их КАК, а потом БАБАХ! Отличная тактика — без шуток.

Блин, опять бревно уронили. Подбегаю к ближнему:

— У вас что, руки из жопы растут?

Что вылупился? Ну да, ну да — “Моя твоя не понимать”.

А где их так называемый командир? Тот хоть русский с букварем знает.

— Ли Си Цын! Ли Си Цын!

Выныривает откуда-то. У-у-у, вояка.

— Какого хрена вы тут телитесь?! — успокаиваюсь, перевожу. — Быстрее, времени мало.

Глазками хлопает, сука. Сам ведь должен понимать, не успеем, накроют наш парк аттракционов вместе с нами — клоунами.

Вроде осознал, ух как орет, молодец. Забегали — могут же, когда захотят.

Любуюсь процессом — лепота. Зря я так бесился, теперь точно потом изойду. Жара тут, конечно, знатная, просто вешайся. Хотя, нет, не жара, духота. На учебном полигоне под Ташкентом температура и повыше была, и ничего, терпимо, а тут...

Но все это бытовуха, главное, я здесь. А что это значит? Многое, я вам скажу, это значит. Во-первых, карьера, с такой командировкой шансов на… да на все — очень много. Боевой опыт, опять же. Во-вторых, деньгу тут платят, ни чета… хорошую, такую, длинную. Вернусь домой — куплю “москвич”. Ну, и в-третьих, очень хочется вставить пистон янки. Мелочь, а приятно.

Что-то я задумался не о том. Пора бы сворачиваться. Нам еще марш-бросок по этому ботаническому саду до укрытия.

Надо собирать этих зябликов. Вроде успели — не фонтан, конечно.

Э-э-э… Что за гул? Оборачиваюсь. Как так, у нас же еще есть время? Зачем-то смотрю на часы, хотя понимаю — глупо, времени у нас осталось, чтобы только обделаться.

Звено F-4 уже начинает пикировать.

Бомбы сброшены.

Вьетнамцы бегают, суетятся, один даже спрятался за дерево, хе-хе.

С каким-то нездоровым любопытством наблюдаю за несущимися на нас бомбами. Такое ощущение, что одна летит прямо в меня. Бред, конечно.

Сколько еще осталось? Секунд пять?

Пять. Четыре. Три… Не будет у меня “москича”.

Алексеев Леонид Егорович 1945-1965 гг. Погиб во время учений. В 1993 г. признан погибшим в время конфликта во Вьетнаме.

Вы знаете, как я их ненавижу? Да, конечно, вы знаете, вы сами их ненавидите. Но это не то. Когда сидишь, вот конкретно здесь, в грязи, вот тогда…

Там, летом, я был счастлив. Как может быть несчастен парень, уже практически закончивший обучение и без пяти минут трудовой элемент? Я буду работать на благо нашей Родины, а не как некоторые... И еще есть она — очень, очень скоро я решусь и сделаю ей предложение. И она, безусловно, согласится.

А потом было двадцать второе июня.

Чертово болото. И ведь ползти еще километра два. Но я обязан, связь на фронте — это святое. Бухта, собака, тяжелая. Одежда, естественно, промокла, аж до самых портянок.

Ползти, ползти.

О, а там, наверное, возвышение. Кусты какие-то, даже пара березок.

Сейчас выберусь — отдохну чуток. А то точно сдохну.

Ничего себе, прямо по центру островка воронка от взрыва. Ну, как говорится, снаряд в одну… Там и отсижусь.

Уже почти подползаю к “убежищу”. Стон… Откуда? Из кустов. Кого-то, значит, накрыло.

Стон. Ползу туда.

Он смотрит на меня и затихает. Смотрит. Что это — страх? Правильно, бойся.

Поднимаю лежащий около него MP, сажусь рядом. Надо бы отдышаться.

Почему он один? Отбился от группы? Или не отбился? Нервно оглядываюсь. Все тихо. Хех, понятно — кто ж по таким болотам с раненным таскаться то будет.

— Что, фриц, бросили тебя твои?

Глядит на меня затравленно. Парень-то, наверное, моложе меня. Да, пожалуй. На Ваську, сына тети Любы, похож. Ой, как похож. Меня бросает в жар. Если бы не форма, то…

— Вот зачем ТЫ сюда пришел? — голос дрожит.

А у самого в голове кавардак. Наш дворик, листья на деревьях только появились, утро. Тот самый Васька идет, держа за руку свою… как же ее там?.. миленькая. Смеются.

— Гулял бы сейчас со своей фрау. Мороженку бы кушал, — горечь и обида.

Не могу больше на него смотреть. Отворачиваюсь.

Что же мне с тобой делать?

Ладно, плен — не смерть. Надеюсь, доползем.

Так, а вот это — верчу MP в руках— мы выбросим подальше. Вон хотя бы в ту топь.

На брюхе ползти неохота, вокруг все равно заросли, кто меня увидит. Поднимаюсь, ствол в руках… Парень весь сжимается. Чего это он? А-а-а.

— Не дрефь. Застрелить я тебя и сидя мог.

Не понимает, весь аж…

Пытается отползти. Ну-ну. Переставляет левую ногу. Мой взгляд цепляется за след от его сапога. След его сапога… у меня темнеет в глазах.

Наш отряд входит в деревню. Вернее, в бывшую деревню. По обе стороны дороги стоят остовы сгоревших домов. Тишина, только грязь под ногами хлюпает. Сил смотреть по сторонам просто нет, взгляд только вперед, на дорогу. Десятки, сотни абсолютно одинаковых следов. В глазах рябит. Следы, следы, следы. Ненавижу их все вместе и каждый по отдельности. И этот, и тот, и вон те. Хочется стереть, замазать, убрать их отсюда. Останавливаюсь, смотрю на один, как бы хотелось найти того, кто его оставил. И я найду.

И вот я опять вижу “тот” след. И того, кто его оставил.

Руки сами поднимаются.

— Мрази.

Палец давит на курок.

Вдох, выдох, вдох, выдох. Казалось бы, уже месяц на войне — смерть повидал. А вот ведь как оно, самому… Мутит страшно.

Треск за спиной выводит из оцепенения. Резко оборачиваюсь.

Очередь. Боль. Еще очередь. Боль. Еще… Падаю.

Через пелену вижу, наверное, вижу, три серых силуэта. Наверное, приближаются.

— Nachrichtensoldat, — беспристрастно так.

Рот наполняется чем-то гадостным. Теперь понятно, какой у крови вкус. Непроизвольно откашливаюсь. Поди, вся рожа в крови? Странная мысль.

Голова заваливается на бок. Вот, значит, что последнее я увижу — глаза. Открытые глаза мертвого паренька. Он тоже “смотрит” на меня.

Эх, “Васька”.

Алексеев Егор Петрович пропал без вести летом 1941 г. В 1999г. останки были обнаружены и перезахоронены с воинскими почестями. 1920-1941гг.

Резкое пробуждение. Илья всеми силами попытался сбросить наваждение. «Что за дебильный сон». Он сел на край койки и потер лицо руками.

— Алексеев, ты чего, — послышалось с соседней кровати, — давай, спи.

Илья медленно лег и укрылся с головой. Но воспоминания о странном сне продолжали вертеться в голове.

Его отец — Алексеев Вадим Леонидович, действительно воевал в Афганистане и даже получил Звезду Героя СССР. Как рассказывал отец, в том бою на их заставу напало более пятисот моджахедов. Он уже успел попрощаться с жизнью, когда подоспела помощь. После боя выяснилось, что он остался единственным выжившим.

Дед Ильи — Алексеев Леонид Егорович, всю жизнь прослужил в войсках ПВО. Он часто травил байки о своих заграничных командировках. Особенно нравились деду рассказы, о том как они во Вьетнаме дурили америкосов. Чаще всего он вспоминал тот случай, когда они в последний момент успели "слинять" перед бомбардировкой, и как уже из укрытия наблюдали падение подбитого Фантома. В это году у деда юбилей — его “москвичу” исполняется 35 лет.

Прадед не очень любил вспоминать о войне. Алексеев Егор Петрович всю Великую Отечественную Войну прослужил связистом, был дважды ранен. В 1944 году, после второго ранения был демобилизован. На 50-ую годовщину Великой Победы, после очередной рюмки, прадед все же разоткровенничался. Он рассказал, что свою первую награду он получил, когда в начале войны, прокладывая провод связи, умудрился притащить в расположение части “языка”. Что на тот момент было редкостью.

Илья только сейчас осознал, как он по ним соскучился.

«Нет, все-таки какой же дебильный сон».

Его рота стоит на перроне в ожидании отправления. Командир ненадолго отлучился оформлять какие-то документы. Бойцы, воспользовавшись случаем, вполголоса о чем-то переговариваются. Илья не участвует в разговоре. Он даже отошел на несколько шагов от шумных сослуживцев, и теперь, “с интересом” рассматривает свою обувь.

— Я тебя обязательно дождусь, — Настёна кладет голову на его плечо.

— Конечно, дождешься. Где ты еще найдешь такого красавца? — он обнимает ее за плечо.

— Дурак ты.

— Я знаю.

— Ильюх, ты чо такой смурной, — его пихают в бок. — Да не боись ты. Надерем “чехам” задницу. Вернешься весь такой герой. Женишься на Настюхе. Все будет зашибись.

Алексеев Илья Вадимович 1986-2005 гг.