Do you know what you're fighting for? (гет)

В комнате висел удушливый запах грязных носков, слежавшегося табака, скисшего перегара и отсыревшего постельного белья с плесенью.

Гермиона привыкла к этому запаху — они возвращались сюда после всякой аврорской вылазки на Пожирателей-недобитков, и парни впоследствии отмечали успешное завершение дела так бурно, что потом могли отсыпаться целые сутки.

Вот и сейчас Гарри, Рон и Джордж Уизли вповалку спали на сваленных на полу матрасах — пожалуй, в таком состоянии даже новость о воскрешении Вольдеморта не сумела бы пробудить их.

Гермиона сидела на подоконнике, притянув колени к груди, и отстраненно разглядывала следы копоти на стенах и потолке. Давным-давно, когда Фред был еще жив и близнецы обитали в этой комнате постоянно, они без конца проводили свои эксперименты, впоследствии получившие название «Ужастики Умников Уизли». Фред и Джордж однажды спалили кровать, подобрав неправильные пропорции ингредиентов для «Пастилок-тошнилок», а зелья, которые они смешивали в старом проржавевшем котле, то и дело норовили улизнуть наружу и прожечь пол насквозь.

Теперь же здесь смешивали только алкогольные напитки, и Джорджу, по большей части, было плевать, кто спал в его комнате вместо Фреда: Джорджу редко случалось быть трезвым в последнее время.

Рон храпел. Вонь стояла невыносимая, и Гермионе неудержимо хотелось открыть окно и впустить в помещение спасительный свежий воздух, но было нельзя: зима. Парни, чего доброго, еще простуду подхватят — и так ведь спят на полу, хоть Гермиона и не раз предлагала перенести кровать из комнаты Перси: тот давно уже перебрался в Лондон, и трудно было представить, чтоб он вдруг вздумал вернуться в родительский дом.

Миссис Уизли поначалу ругалась и пыталась отучить парней от такого образа жизни, но ее увещевания были не менее тщетны, чем попытки Филча запретить студентам Хогвартса писать на стенах туалетов похабщину, и вскоре Молли, бессильно махнув рукой, перестала подниматься в комнату близнецов.

Гермиона, вздохнув, от кончика волшебной палочки подожгла сигарету. Алкоголь она не переносила ни под каким видом, а после огневиски, которым так увлекались парни, болела целые сутки, да так, что даже антипохмельное зелье мало чем могло тут помочь, зато курила охотно и много.

Когда Гермионе было одиннадцать, она мечтала найти друзей и стать лучшей по всем предметам.

Когда Гермионе было пятнадцать, она мечтала окончить школу с отличием, подарить эльфам права и, возможно, понравиться какому-нибудь красивому мальчику.

Когда Гермионе было восемнадцать, она думала только о том, чтобы одержать победу над Вольдемортом и сделать этот мир хоть чуточку лучше.

Теперь Гермионе было двадцать три, и она совершенно не представляла, что делать со своей жизнью.

Она сидела на облупленном подоконнике и курила, пуская колечки дыма. С тех пор, как они с Гарри, Роном и Джорджем пошли в Аврорат, сигареты стали ее постоянным спутником, неотъемлемым атрибутом, без которого Гермиона не выходила из дома. Голос ее загрубел и охрип, пальцы пожелтели от никотина, а волосы настолько пропитались табачным запахом, что никакого другого Гермиона уже не чувствовала. Она вообще перестала чувствовать запахи и ощущать вкус еды, а родители-стоматологи, если б Гермиона появлялась у них достаточно часто, наверняка пришли бы в ужас от состояния ее зубов.

После третьей сигареты в комнате создалась дымовая завеса, и Гермиона, затушив бычок о край подоконника, запихнула его в переполненную жестяную банку с окурками, которую когда-то притащила с работы.

Джордж громко всхрапнул и, пробормотав во сне что-то невнятное, перевернулся на спину.

Гермиона задумчиво обвела глазами его отросшие пряди, высунувшуюся из-под одеяла ногу с курчавыми рыжими волосками и остановила взгляд на губах.

Где-то с полгода тому назад, когда они задержались в Министерстве до ночи, разбираясь с бумажной работой, Джордж пришел к ней в кабинет с бутылкой вина, и Гермиона, не употреблявшая алкоголя, сделалась дурной после первого же бокала.

Она помнила волосы Джорджа, щекотавшие ее шею, и собственные ноги, обвившиеся вокруг его талии, в то время как он вколачивал Гермиону в заваленный бумагами стол.

Кончилось тем, что Джордж забрызгал спермой важные документы и опрокинул на них бокал с недопитым вином, после чего нетвердой походкой ушел, а Гермиона осталась одна в темноте — со спущенными штанами и чувством странного опустошения внутри.

Следующим же вечером Джордж по пьяни выболтал все Гарри и Рону, и последний, обозвав Гермиону шлюхой, не разговаривал с ней несколько дней. Потом, конечно, пришлось, — они в команде работали как-никак, — но любовные отношения на этом закончились; впрочем, они давно уже трещали по швам и не развалились раньше только потому, что не находилось достаточно веского повода.

Рон раздражал Гермиону буквально во всем — от того, как оставлял липкую ложку в банке с вареньем, до того, как пускал ветры под одеялом, думая, что она не слышит, а их мелким склокам и ругани по пустякам конца и края не было видно. К тому же, Гермиона давно уже не спала с ним — в последний раз, когда они это сделали, она немало времени провела в туалете, извергая наружу остатки обеда.

Ничего не вышло и с Джорджем: больше он не делал никаких поползновений в сторону Гермионы, и она была скорее рада, чем наоборот — в качестве боевых товарищей братья Уизли, надо сказать, гораздо больше ее устраивали. Чем меньше неожиданностей, тем лучше.

Даже хорошо, что в этом фарсе под названием «Охота на Пожирателей-недобитков» не участвовала Джинни — она решила целиком посвятить себя квиддичу и вместе с «Холихедскими гарпиями» колесила по свету, бывая в «Норе» лишь наездами. Такой образ жизни — вкупе с образом жизни Гарри — никак не способствовал развитию отношений, и они завершились быстрее даже, чем отношения Гермионы и Рона.

Наверное, это к лучшему.

С трудом впихивая в жестяную банку четвертый бычок, Гермиона думала, что так продолжаться не может, иначе лицо ее пожелтеет, как у Рона, а голос совсем охрипнет. Перед мистером и миссис Уизли тоже было неудобно немного, потому что запах просачивался на первый этаж. Впрочем, они, должно быть, привыкли, к тому же, Артур постоянно пропадал на работе. Они определенно как-нибудь это переживут.

Гермиона перевела взгляд на Гарри — тот распластался на животе, одну руку закинув на Рона, а другой обнимая подушку. Гермионе нравилось смотреть, как он спал.

Она делала это бессчетное количество раз — в Хогвартсе, когда Гарри время от времени обретался в больничном крыле, и позже, в палатке, когда ушел Рон, чей поступок Гермиона до сих пор не могла простить. Не столько из-за того, что он нанес ей обиду, сколько из-за Гарри, которому потом стало вдвое тяжелее, чем прежде. В то время он особенно плохо спал.

Наиболее внимательно наблюдала Гермиона за спящим Гарри в те жуткие часы, когда он пострадал от змеи. Теперь об этом даже вспоминать не хотелось, но Гермиона, как назло, помнила все, помнила в мельчайших деталях — Гарри тогда находился в подвешенном состоянии, на грани жизни и смерти, он метался по койке, выкрикивая заклинания и призывая на помощь давно умерших родителей; свешивался с кровати, не приходя в сознание, и Гермиона спешила подставить ведро, чтобы рвота не приземлилась на пол.

Она дежурила у постели целые сутки, забыв и про еду, и про отдых; обтирала Гарри мокрым полотенцем, когда он обмарался, и успокаивала, когда он кричал, а потом все вдруг закончилось: Гарри затих, дыхание его выровнялось, и он погрузился в глубокий, спокойный сон.

Только прежде произнес это — тихо, отчетливо и уверенно, словно находился в здравом уме.

«Гермиона», — сказал тогда Гарри, не открывая глаз.

«Гермиона».

Она вздрогнула, но Гарри по-прежнему спал. Он ничего не вспомнил, когда очнулся, а Гермиона сказала себе, что ничерта-то это не значило — Гарри звал ее, потому что видел во сне дом Батильды и беспокоился, как бы Гермиона тоже не повстречала змею.

В конце концов, это нормально для друзей — беспокоиться.

Тряхнув головой, Гермиона решительно прогнала скверные воспоминания прочь и вновь посмотрела на Гарри — он по-прежнему спал, только уже перевернувшись на бок и отлепившись от Рона. Так как лежал он к ней лицом, Гермиона могла разглядеть каждую складочку между бровей. Гарри всегда хмурился, даже когда ему снилось что-то хорошее.

Впрочем, Гермиона по своему опыту знала, что после возлияний человеку обычно вообще ничего не снится.

Складочки дрогнули, брови сошлись на переносице.

Гермиона знала, что это значило, и действительно — в следующую секунду Гарри медленно разлепил глаза и, сделав глубокий вдох, тут же закашлялся.

— Ты в порядке? — озабоченно поинтересовалась Гермиона.

— Гх... Да... — хрипло выдавил Гарри. — Просил же... Не курить... В комнате...

— А где еще? — она пожала плечами. — Внизу миссис Уизли, а на улице такой лютый дубак, что носа наружу не высунешь.

Пробурчав что-то неопределенное, Гарри нашарил рядом с лежанкой очки, переступил через неподвижное тело Рона, храпящее, точно бульдозер, и первым делом двинулся к стоящему на столе котлу — всякий раз, когда парни отмечали очередную удачную вылазку, Гермиона варила антипохмельное зелье и оставляла на видном месте. Оно никогда не бывало лишним.

Посмотрев на нее с благодарностью, Гарри выпил две поварешки и заметно взбодрился.

Они спустились на завтрак — к этому времени миссис Уизли, как правило, уже накрывала на стол, но на сей раз он был пуст. Нигде не наблюдалось и самой миссис Уизли.

Гарри беспомощно оглядывался по сторонам — готовить он не умел ничего, кроме яичницы, которую научился делать еще у Дурслей, а Рона с Джорджем, когда они встанут, придется чем-то кормить; Гермиона же даже хлеб умудрялась нарезать так, что потом его уже нельзя было есть.

— И что делать? — Гарри озадаченно почесал лохматый затылок, и Гермиона почему-то подумала, что ему чертовски идет мешковатая футболка кузена, из-под которой выставлялись не менее огромные застиранные семейники в клеточку, которые, как она предполагала, раньше принадлежали толстому дядюшке Гарри. Он так и не научился следить за своим гардеробом и по привычке носил старые вещи.

— Я не знаю... — нахмурилась Гермиона, лихорадочно соображая. Она назубок знала шесть простых и два сложных рецепта антипохмельного зелья, но во всем, что касалось готовки, чувствовала себя так же беспомощно, как, например, ощущал бы себя Снейп в балетной пачке. — Погоди-ка... Кажется, у миссис Уизли есть яйца в курятнике — ну, по крайней мере, должны быть. И вон там на столе я вижу три помидорки. Еще морковка и зелень в погребе...

— Хм... Можно попробовать.

Им пришлось пересечь засыпанный снегом двор, чтобы оказаться в курятнике, где действительно обнаружились свежие яйца, при этом одна из куриц так клюнула Гарри в ладонь, что он залил кровью кухонный стол и несколько капель уронил в сковородку.

Нарезав помидоры, морковь и петрушку (теперь уже Гермионе пришлось срочно перевязывать руку платком, чтоб не забрызгать овощи), они смешали все это с жидким яйцом, и Гарри всерьез задумался, можно ли разводить в доме огонь.

— Ты волшебник или кто? — возмутилась Гермиона, взмахом палочки поместив пламя внутрь пустого котла.

На котел они поставили сковородку с ее содержимым, и поначалу процесс шел на лад, но спустя десять минут сковородка вдруг начала плавиться, капая жидким чугуном на горящий огонь.

Гарри с Гермионой едва успели броситься на пол, когда котел со всей силы рванул, разлетевшись на куски, а испорченная яичница, перемешанная с расплавившимся металлом, брызнула на стены.

На грохот и запах горелого прибежала миссис Уизли — в халате и непричесанная, что было совсем не характерно для нее в половине одиннадцатого. Потушив из волшебной палочки вспыхнувший стол, она с ужасом оглядела разгром на кухне, осколки котла на полу, почерневший от копоти потолок и Гарри с Гермионой, которые по-пластунски уползали в сторону лестницы.

— Что здесь случилось? — упавшим голосом спросила хозяйка дома.

— Нападение Пожирателей, — пробормотал Гарри, зная, что она совершенно точно ему не поверит.

В тот день они остались без завтрака, а Гермиона впервые закурила в присутствии миссис Уизли.

И та ей ничего не сказала.

* * *

А на следующее утро неожиданно объявился мистер Уизли и велел им выметаться вон.

— Па, ты не можешь выгнать нас из собственного дома! — возмутился Рон, высунувшись из-под вороха одеял, в то время как Джордж только криво усмехнулся, не сделав никаких попыток спрятать от отца стакан огневиски, который держал в руке.

— Вас выгонять не буду, хотя и следовало бы, а вот их — да, — отрезал мистер Уизли, махнув ладонью в сторону Гарри и Гермионы, которые чинили дыру в матрасе и, услышав его вердикт, изумленно вскинули головы. — Мы, разумеется, всегда рады видеть вас к ужину, но ведь всему есть предел! Вы четверо устроили тут свинарник, прокурили весь дом, разнесли кухню к чертям и едва не учинили пожар! Молли с вами уже замучилась! И если с этими, — он поочередно ткнул пальцами в каждого из сыновей, — уже ничего не поделаешь, то у тебя, Гермиона, есть собственная квартира в Лондоне, а у тебя, Гарри, дом на Гриммо в отличном жилом состоянии! Почему бы вам там не взрывать котлы?!

Они промолчали, сконфуженно переглянувшись.

Мистер Уизли вздохнул, немного смягчившись:

— Не то чтобы я был против, но Молли... В общем, мы оба не считаем это нормальным.

Откашлявшись, он немного потоптался на месте и, не найдя, что бы еще сказать, направился в коридор, после чего в комнате — впервые за долгое время — повисла непривычная тишина.

* * *

В доме на Гриммо всегда было холодно, поэтому Гермиона часто сидела у камина, пила чай с корицей и куталась в длинный шерстяной кардиган темно-серого цвета, идеально гармонировавший с тусклыми, выцветшими обоями и невыразительной мебелью.

В остальном, впрочем, бывшее родовое гнездышко Блэков ее устраивало: здесь никто не мешал читать книгу, в любом уголке дома можно было курить, а Кричер умел готовить еду, что оказалось особенно кстати при кулинарных способностях Гермионы и Гарри.

На Денмарк-стрит, не так далеко отсюда, у нее была собственная квартирка, которую Гермиона пока сдавала: находиться там в тишине, один на один со своими мыслями, казалось невыносимым, и она старалась как можно чаще бывать в компании — не обязательно для того, чтобы разговаривать, но и погружаться в чтение было гораздо спокойнее, когда Гермиона знала, что в доме, помимо нее, находился кто-то еще.

На Гриммо всегда был Кричер, и почти всегда — Гарри.

Он и сейчас обретался здесь, и Гермиона была уверена, что недавно слышала его шаги на старой рассохшейся лестнице, что вела на второй этаж. Впрочем, даже если сейчас Гарри куда-то ушел — не беда, он непременно вернется к обеду или, по крайней мере, к ужину. Он никогда не приходит позднее ужина.

Гермиона сидела в кресле перед камином и сбрасывала пепел от сигареты в опустевшую чайную чашку. Раскрытая книга лежала на столике рядом, но сегодня почему-то не удавалось как следует увлечься процессом чтения. Гермиона думала о том, что, когда много работы, жизнь идет проще, но вылазок пока не предвиделось, а с бумажной волокитой они более-менее разобрались и теперь вынуждены сидеть без дела, покрываясь плесенью, как отсыревшая мебель.

Такое состояние Гермионе не нравилось. Скорей бы уже, что ли, Гарри пришел... С ним хоть поговорить можно всегда. Но Гарри, как она и предчувствовала, не появился к обеду.

Когда Гарри не пришел к началу ужина, Гермиона начала ощущать смутное беспокойство, а когда он не показался и на самом ужине, она встревожилась не на шутку.

— Кричер! — громко позвала Гермиона, отставив пустые тарелки.

Старый эльф материализовался перед ней с громким хлопком.

— Чего желает грязно... мисс Грейнджер?

— Не знаешь, где Гарри? — торопливо спросила Гермиона, не обратив внимания на его оговорку.

— Молодой хозяин здесь, гряз... мисс Грейнджер, — ответил эльф слегка удивленно.

— Да? — Гермиона бросила взгляд на входную дверь, словно ожидала, что она немедля распахнется и на пороге возникнет Гарри с нагруженными пакетами в обеих руках. — Что-то я его здесь не вижу.

— Молодой хозяин на чердаке разбирает коробки.

Она резко вскочила на ноги.

— Спасибо, Кричер! — и бросилась прочь из кухни, краем уха уловив бормотание эльфа, который все-таки снял с языка так просившееся наружу слово.

Но Гермионе было уже не до того.

Взлетев по лестнице, потом еще по одной, и еще, она оказалась перед узкой невзрачной дверью, которая была слегка приоткрыта. Несильно толкнув ее, Гермиона очутилась на чердаке, представлявшем собой невероятно пыльное помещение, заставленное коробками, деревянными сундуками, древней, покрывшейся паутиной мебелью и гобеленами в позолоченных, местами облупившихся рамах.

Гарри сидел на полу, склонившись над одной из коробок. На постороннее присутствие он никак не среагировал, и Гермиона сама двинулась в его сторону, с трудом обходя завалы и груды прокисших тряпок.

На коробке, которой заинтересовался Гарри, было от руки нацарапано «Орден», из нее торчали какие-то старые папки в толстых кожаных переплетах, пузырьки с маскировочными чернилами и перевязанные лентами пачки черно-белых фотографий — некоторые из них Гарри развязал и за ненадобностью раскидал по полу; фигурки копошились и размахивали руками, явно недовольные подобным обращением, причем многие настолько выцвели, что стали почти неразличимы.

Гермиона обратила внимание на фотографию, которую разглядывал Гарри — Джеймс и Лили Поттеры, улыбаясь, держались за руки, и глаза их светились спокойным, искренним счастьем; рядом, молодые и беззаботные, смеялись Римус и Сириус, а чуть поодаль, на фоне темных бархатных штор, пристроился коротышка с неприятными водянистыми глазками.

Гермиона заметила, что на матери Гарри было чрезмерно свободное платье — это могло говорить о том, что она в то время носила ребенка, и Джеймс смотрел на жену с тем особенным обожанием, которого не стерли ни годы, ни скверное качество фотографии.

— Они точно знали, за что сражаются, — сказал вдруг Гарри, заставив Гермиону невольно вздрогнуть — она упустила момент, когда он успел заметить ее присутствие.

Впрочем, наверное, он знал все еще с тех пор, как она переступила порог.

Гарри поднял голову, повернулся к ней.

— А мы, Гермиона?

— Что — мы?

— За что мы сражаемся?

Она растерянно встретилась с его вопросительным взглядом, не зная, что на это ответить.

— Наверное, за добро. И за мир.

— Но что есть добро и мир — теперь, когда нет ни зла, ни войны? — в его голосе слышалась плохо скрытая горечь.

Гермиона снова задумалась и произнесла первое, что пришло ей в голову:

— Мы должны найти всех Пожирателей-недобитков, которые сбежали после битвы за Хогвартс. Мы должны отправить их в Азкабан, чтоб они не спровоцировали восстание, чтобы никого больше не покалечили и не убили.

— А что потом? — Гарри отложил фотографию в сторону. — Что, если после них появятся другие негодяи, которые тоже захотят нарушить спокойствие?

Гермиона уселась рядом, выбрав наименее пыльное место.

— Гарри, к чему ты клонишь?

— К тому, что недобитки — это мы.

Она нахмурилась:

— Поясни.

— Да ты посмотри на нас! Мы живем от вылазки до вылазки.

— И... что? — осторожно уточнила Гермиона.

— А то, что мы не можем иначе, — Гарри нервно смял в кулаке ощипанное павлинье перо. — Как только где-то появляется хоть малейший намек на опасность, мы уж тут как тут, а в остальное время пьем или загибаемся от безделья. Мы должны были остаться там, где и война с Вольдемортом — в глубоком прошлом, но мы здесь, и мы этим прошлым живем. Скажи, разве нет?

Она молчала, не находясь с возражениями.

— Разве нет? — настойчиво повторил Гарри. — За что ты сражаешься, Гермиона? За что ты всегда сражалась?

Она снова молчала.

Гарри понимающе усмехнулся:

— Ты не знаешь.

— Да, не знаю, — помедлив, произнесла Гермиона. — Знаю только, что надо жить дальше, как бы ни было трудно.

— Это все, что ты знаешь?

— А разве этого мало? До сих пор я как-то справлялась. Просто... иногда нужно на что-то отвлечься, внести разнообразие... Наверное, поэтому я читаю книги и много курю.

— И поэтому ты переспала с Джорджем? — неожиданно спросил Гарри. — Чтобы отвлечься, внести разнообразие?

Лишь потому, что в его голосе не было упрека, а только упрямое желание знать, Гермиона ответила честно:

— Отчасти да. Но дело не только в этом. В глубине души я надеялась, что Рон все узнает и бросит меня. Потому что... — она замялась. — Потому что...

— Потому что тебе не хватало духу порвать с ним самой, — закончил за нее Гарри.

— Да, — Гермиона благодарно кивнула. — Хотя эти отношения давно мне обрыдли, да и Рону, наверное, тоже.

Он вздохнул.

— Хорошо, что у нас с Джинни все вышло проще.

— Насколько проще?

— Ну... — Гарри криво усмехнулся. — Она любила квиддич, я — свою работу... Никто не остался в обиде.

Они помолчали. Гермиона полезла в карман кардигана за сигаретами, запоздало вспомнив, что они остались на кухне.

— Вот черт. Я забыла...

— Тебе это и не нужно, — заметил Гарри, наблюдая за ее действиями.

Гермиона нахмурилась, ощутив неожиданную досаду и возмущение. Откуда он знает, что ей нужно? Со своими-то тараканами разобраться не может!

Словно прочитав ее мысли, Гарри поспешил уточнить:

— Я к тому, что тебе стоит побеспокоиться о здоровье.

— Как будто сам ты у нас такой правильный, не пьешь и не куришь, — язвительно произнесла Гермиона.

— Ну... — он почесал репу, изображая задумчивость. — Такой вот я молодец!

— Да неужели?! — она медленно, но верно начала закипать. — Я недавно видела, как ты дымил — как Хогвартс-экспресс дымил, ей-Мерлин!

— Так это всего пару раз и было — и то по пьяни, — Гарри сложил ладони в умоляющем жесте, изображая саму невинность, и Гермиона, окончательно выведенная из себя, бросилась на него, принявшись колотить всем, что попадалось под руку.

Они обрушились на коробки с треском и грохотом, из-за чего внизу наверняка всполошился Кричер. Несколько чернильниц выпали на пол и разбились, во все стороны полетели осколки, и Гермиона, сердито усевшись на Гарри, вынула палочку и процедила: «Репаро».

Осколки запрыгали по полу, вновь собираясь в единое целое.

— Вот бы и нашу жизнь можно было так починить... — отстраненно произнес Гарри, обхватывая Гермиону за бедра и усаживая поудобнее.

— Эм... — она попыталась отлепить его ладонь от своей ноги, но ничего не вышло. — Можно узнать, что ты делаешь?

— А на что это похоже? — ладонь скользнула под кардиган, соприкасаясь с горячей кожей спины. — Ты же не против, правда?

— Разумеется, против! — Гермиона сделала попытку встать — не слишком успешную.

Пальцы проехались по пояснице, залезли под резинку трусов и сжались на ягодице.

— Гарри, если ты не заберешь свою конечность назад, я тебе глаз этой палочкой выколю.

— Ага, — согласился он как-то очень покладисто.

Рука продолжала свое путешествие.

— Гарри...

— Ты можешь уйти, если хочешь.

— Знаю.

— И уйдешь?..

— Нет, — коротко ответила Гермиона, потянув за молнию его брюк.

* * *

Утром она обнаружила, что Гарри куда-то пропал — его не было ни в спальне, куда они перебрались с чердака, ни на самом чердаке, ни где-либо еще, и Кричер утверждал, что не знает, где молодой хозяин, при этом он искренне старался выразить Гермионе свое почтение и не называть ее грязнокровкой, но слово, давно отпечатавшееся на подкорке сознания, так и рвалось с языка.

Она не обижалась, понимая, что старые привычки искоренить не так просто, — да и было совершенно не до того.

В тот день Гермиона особенно много курила — она и раньше-то не упускала случая выудить из сумочки сигареты, но теперь, одолеваемая беспокойными мыслями, даже не заметила, как опустела полная с утра пачка.

Стрелка часов в гостиной неумолимо ползла к полуночи.

Гермиону не покидала мысль, что с Гарри могло что-то случиться — к примеру, его схватили Руквуд и Эйвери, которых до сих пор не поймали, или он провалился в открытый люк, или по рассеянности попал под автобус, Гермиона уже не знала, что думать.

Вчера они так и не сказали друг другу ни слова, и Гарри, кажется, потихоньку ускользнул из постели ближе к утру, но Гермиона не была в этом уверена — она вообще ни в чем не была уверена, кроме того, что они совершили великую глупость. Зачем вообще она согласилась на это?

Впрочем, могла ли она отказаться? Разве она ему хоть в чем-то отказывала?

Гермиона не думала, что ей это под силу. Казалось, она до сих пор ощущала на коже подушечки его пальцев, вспоминая, как в вязкой темноте спальни, вцепившись в холодную металлическую спинку кровати, вновь и вновь принимала Гарри в себя, слыша, как глухо шлепалась его промежность о ее ягодицы.

Ее бедра до сих пор хранили следы его семени — Гермиона не хотела его смывать: ей приятно было носить частицу Гарри на своем теле.

А потом пришли воспоминания другие, более давние — перед глазами снова, как наяву, встала палатка, и Гарри, метавшийся по постели, и рвота, с плеском падающая в пустое ведро, и ее имя, дважды слетевшее с его губ.

Он звал ее.

Он нуждался в ней.

Гермиона вскочила на ноги.

А если он нуждается в ней и сейчас?

Бросившись к кухонному камину, она сунула руку в горшочек с летучим порохом и через несколько секунд вывалилась на трухлявый дощатый пол «Норы». Прислушалась, отряхнулась. Из спальни, слева по коридору, доносилось равномерное похрапывание, на втором этаже в этот самый момент кто-то разразился то ли хохотом, то ли воем, и Гермиона не раздумывая бросилась прямо туда.

Старая лестница отозвалась приветственным скрипом, но сейчас ее не слишком-то волновало, проснутся ли мистер и миссис Уизли. Распахнув дверь в комнату близнецов, Гермиона увидела Рона и Джорджа, которые, сидя все в том же ворохе одеял на полу, пили, плакали и братались, при этом в их речи то и дело проскакивало «Фред», «Хогвартс» и «Пастилки-тошнилки».

Джордж первым заметил Гермиону в проходе, и глаза его округлились:

— А мама с папой не...

— Нет. Они спят.

— А-а, ясно, — Джордж вздохнул с видимым облегчением. — А что ты здесь...

— Я ищу Гарри. Вы его видели?

— Гарри? — Рон выглядел искренне удивленным. — Какого Гарри?

— Гарри Поттера, разумеется! — рассердилась Гермиона. — Или ты знаешь какого-то другого Гарри?

— Нет, но...

— Так вы его видели?

— Нет, но...

— Понятно, — она раздосадованно махнула рукой. — Я лучше пойду, пока мистер и миссис Уизли меня не заметили.

Гермиона повернулась и направилась к выходу, но Джордж окликнул ее в дверях:

— Погоди! Да постой ты!

Она с величайшим раздражением остановилась и бросила на него недовольный взгляд:

— Послушайте, не сочтите за грубость, но у меня не так много времени, чтобы...

— Ты же Гарри искала! — нетерпеливо перебил ее Джордж.

— Ну!

— Так он в «Ракушке»!

— То есть как — в «Ракушке»? — уставилась на него Гермиона. — Вы же только что сказали, что не видели его!

— Мы-то не видели, — наполнив свой стакан, пояснил Рон. — Но я слышал, как папа рассказывал маме, что Билл сказал ему, что они с Флер уезжают в Грендандию на пару недель — что-то там по работе — и попросили Гарри заходить иногда, присматривать за домом там, за цветами... Может, он как раз там сейчас. Кстати, странно, что Билл не попросил об этом нас...

Гермиона подумала, что в этом-то как раз ничего странного нет, ибо в том, что касалось бытового аспекта, более безответственных оболтусов, чем эти двое, она в жизни своей не встречала, но озвучивать это не стала.

— Так значит, Гарри сейчас в «Ракушке»?

— Мы точно не знаем, — заметил Джордж. — Просто Рон слышал, как папа рассказывал маме, что Билл...

Но Гермиона уже спускалась по лестнице, устремляясь прямиком к кухонному камину.

Из спальни мистера и миссис Уизли по-прежнему доносилось похрапывание. Летучего пороху в горшочке на прикаминной полке осталось совсем немного, и Гермиона, вытряхнув на ладонь все до последней крошки, решительно шагнула в огонь.

* * *

Погруженная во тьму, кухня «Ракушки» пропахла морем. В доме были открыты все окна, и Гермиона слышала шум прибоя, редкие крики чаек, тихое шелестение соленого ветра.

Здесь всегда было хорошо и спокойно, даже во время войны, но ничто не указывало на присутствие Гарри.

И тем не менее, Гермиона безошибочно ощущала, что он где-то здесь, рядом, — смотрит на волны, на торчащие из воды исполинские скалы, кажущиеся неведомыми чудищами при тусклом свете луны, и ветер, пронизывая до мурашек, беспорядочно треплет его макушку.

Гермионе нравилось смотреть, как трепались его волосы на ветру.

Гарри обнаружился на летней веранде с видом на море — неподвижно сидевший за угловым столиком, он глядел перед собой в пустоту, и Гермиона видела, как в темноте тлел оранжевый огонек его сигареты.

— Ты же говорил, что не куришь, — она сама удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос.

Гарри обернулся, несколько искр упали на стол вместе с пеплом.

— Что ты здесь делаешь?

— Рон с Джорджем сказали, где ты.

— Нет, — он посмотрел на нее в упор. — Я спрашиваю — почему ты здесь?

Гермиона шагнула вперед, медленно опустилась напротив, тоже выудив сигарету из пачки.

— Я просто хотела сказать... Кажется, я знаю, за что сражаюсь.