Драбблы (джен)

"Объятия."


Джен; PG

Джордж Уизли


Фред, где же ты? Где ты, братишка? Я уже столько дней ищу тебя... Я спрашивал Рона, Чарли, Билла, даже Перси, но они лишь хмуро качают головой и молчат. Вообще, странные они стали после Победы. Мама вот целыми днями рыдает, пересматривая твои фотографии, будто ты уже не жилец. Я как-то видел рыжего мертвого паренька в окружении множества таких же рыжих людей, но не обратил внимания — все искал тебя в толпе.


Да и вообще, заканчивай эти шутки. Мне тебя очень-очень не хватает, братишка. Кстати, когда появишься, надо будет как-то растрясти это сонное болото — ведь победили же, а никто не радуется. Но вот гневные откровения матери за розыгрыш тебе придётся выслушивать одному, потому что я, братец, больше не слышу. Ха-ха, глухая улитка без раковины, правда смешно? Врачи говорят, это все из-за повреждений каких-то связей с мозгом, но я не придаю этому большое значение. Ведь мы всегда понимали друг друга без слов, да?


Эй, Фредди, это ты позвал меня? Я выбегаю сломя голову из комнаты, по пути сбивая старые коробки с вещами. Наверное, грохочет так, что через секунду весь дом будет на ногах. Я успеваю выскочить из Норы, пока никто не проснулся, и несусь к старой железной дороге. Я слышу, братишка! Я уже бегу!


Я стою на рельсах и вижу вдалеке все приближающийся огонек, и вот уже рельсы дрожат от твоих шагов. Ну ты и слон! Я спешу к тебе навстречу, почти ничего не видя из-за твоего ослепляющего Люмоса. Вот я совсем близко и уже раскидываю в стороны руки. "Дред, я так скучал!", — и ты обнимаешь меня, да так сильно, что дыхание вышибает, и меркнет в глазах.
Но вот я открываю глаза и вижу такое родное лицо в веснушках и веселую улыбку. Я хватаю тебя за руку и мы бежим в сторону Норы, которую совсем не видно отсюда. И почему так светло и тихо повсюду? Эй, братишка, я не чувствую ног!




"Влюбился".


Гет; PG-13

Рон Уизли/Дафна Гринграсс

Я влюбился.


Но почему именно она? Почему именно в нее? Есть же такая хорошая, умная и верная Гермиона, или Лаванда, да хоть Полоумная, только не она. Почему?! Я же знаю, кто и почему попадает на Слизерин, да и кто их родители, тоже знаю.
Но не могу я, не могу даже думать о том, что она может быть похожа на Малфоя или Паркинсон! А может она и хуже...
Да это и не важно! Ведь я люблю её! Хотя люблю ли... ? Я думаю, да.


Да даже, если откинуть все мысли о её проклятом факультете, она никогда не полюбила бы меня. Не посмотрела бы, не заметила, не узнала бы, что я вообще есть. Её не интересовали бы ни наши приключения с Гарри, ни победа в квиддиче, ни мой банковский счет, хотя последнего и так нет. Она просто прошла бы мимо, как обычно одна, постоянно поправляя выбившиеся из прически волосы, разнося повсюду запах своих любимых духов. Не обернувшись, не заговорив, не улыбнувшись, — так близко и одновременно так далеко.


Мне иногда кажется даже, что, если до неё дотронуться, она рассыпется хрустальной крошкой так, что не соберешь никогда. Такая светлая, хрупкая, неземная. О, Боже, ты, кажется, забыл здесь одного из своих ангелов.


Однажды, когда мы застряли в очереди в Хогсмид, она стояла передо мной. Её волосы жидким золотом спадали по спине, и я, не выдержав, коснулся их кончиками пальцев. Руку будто прошил ток, и я еще секунду стоял, завороженно глядя на неё. Только потом я столкнулся взглядом с Дином, который улыбнулся и едва заметно покачал головой. Я моментально вспыхнул и понял, что теперь не смогу смотреть Томасу в глаза.

Господи, какой же я дурак.


Я влюбился, влюбился в слизеринку.

"Отец забывает". (по мотивам статьи Ливингстона Ларнеда)



Джен; G


Драко Малфой



Послушай, сын, я говорю это сейчас, пока ты спишь. Ты похож на маленького ангела: щека лежит на крохотной ручонке, светлые волосы разметались и прилипли ко лбу. Я тайком прокрался в твою комнату, стараясь не задеть разбросанные по полу игрушки. Всего несколько минут назад, когда я сидел с газетой в библиотеке, меня охватила волна раскаяния. Я пришел в твою детскую с повинной.


Я подумал о том, что был слишком строг к тебе. Я отругал тебя, когда ты шел на конюшню с утра, потому что ты едва ли коснулся волос расческой. Я отчитал тебя за то, что ты заговорил с грязнокровкой-поваром, обозвал "неуклюжим магглом", когда ты разбил вазу.


Утром я тоже нашел, за что тебя поругать: ты что-то пролил, глотал пищу большими кусками, клал локти на стол и намазывал слишком много джема на тост. Когда я спешил в Министерство, а ты, уходя в гости к Ноттам, помахал мне рукой и пожелал удачи, я, нахмурившись, бросил в ответ: "Расправь плечи, не сутулься".


Вечером повторилось то же самое. Проходя мимо, я увидел, как ты, стоя на коленях, играешь во взрывающиеся карты. На новой рубашке уже образовались дырки. Я унизил тебя при твоем крестном, когда ты проходил мимо моего кабинета в свою спальню. Рубашка была очень дорогой, сделанной на заказ. Если бы ты сам платил за нее, то был бы более аккуратным. Слушай, сын, что говорит тебе отец.


Помнишь, как позже, когда я читал, сидя в библиотеке, ты робко вошел и посмотрел на меня с какой-то болью в глазах. Я бросил на тебя взгляд поверх газеты, нетерпеливый и недовольный тем, что мне мешают. Ты нерешительно стоял в дверях. "Чего ты хочешь?" — пробурчал я.


Ты, ничего не сказав, стремительно бросился ко мне и обнял за шею. И твои ручонки сжались с такой любовью, которую сама кровь и магия разожгла в твоем сердце, и которую не может притушить даже пренебрежение. А потом ты ушел, и я слышал, как ты медленно поднимался по ступенькам.


И в этот момент, сынок, газета выпала у меня из рук, и жуткий страх охватил меня. Что же сделала со мной привычка?Привычка отчитывать, выискивать ошибки, делать замечания. Это моя награда тебе за то, что ты мальчишка. Это не потому, что я тебя не люблю, а потому, что слишком многого жду от ребенка. Я оцениваю тебя мерками своих лет, а в тебе, в твоем характере так много хорошего, замечательного, искреннего. Твое маленькое сердечко похоже на огромное солнце, встающее над далекими холмами. Я увидел это в твоем внезапном порыве, когда ты подбежал и обнял меня перед сном. И сегодня больше ничего не имеет значения, сынок. Я пришел в темноте к твоей кровати и, пристыженный, встал на колени.


Это недостаточное искупление. Я знаю, что ты не понял бы все то, что я сейчас тебе говорю, в часы бодрствования. Но завтра я буду настоящим отцом. Я буду твоим другом и братом, буду страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу язык, когда с него будут готовы сорваться нетерпеливые слова. И буду повторять как заклинание: "Это всего лишь маленький мальчик, мой маленький Скорпиус!"


Боюсь, я представлял тебя взрослым мужчиной. Теперь, когда я смотрю на тебя, сынок, устало свернувшегося в своей кроватке, я вижу, что ты все еще ребенок. Еще вчера мама носила тебя на руках, и твоя голова лежала у нее на плече. Я требовал слишком многого, слишком многого.


Пообещай мне, пообещай мне, сынок, что когда я научу тебя быть мужчиной, ты поможешь мне остаться ребенком в душе.