Лунный свет (гет)

В течении двух дней, предшествующих визиту в салон мадам де Севинье, Арамис и Аня по очереди читали друг другу исторические лекции. Девушка отвечала на вопросы епископа, епископ просвещал девушку в вопросах этикета и светских манер.

— А вы научите меня танцевать? — с игривым смешком спросила Аня.

Арамис засмеялся.

— Если позволит рана. Но, боюсь, вам придётся искать другого учителя.

— Ясно, — Аня вскочила и хотела уже повернуться к двери, — Значит потенциальные кавалеры обойдутся без меня.

— В литературных салонах танцы не популярны. И уж точно не при таких обстоятельствах они войдут в моду, мадемуазель. Вам это не понадобится, поверьте.

— Кто знает, кто знает, — лукаво прищурилась Аня и отправилась интервьюировать Камиля, последовав недавнему совету Арамиса, который даже не подозревал, на какую нелегкую участь обрекает хозяина гостиницы.

В предвкушении интересных знакомств два дня тянулись для девушки невыносимо долго. В первую очередь Арамис, а после него Камиль, ворчливая кухарка и два непоседливых поваренка стали жертвами Аниного нетерпения и скуки. Не в накладе были только д'Эрбле, извлекавший из этой живой болтовни полезные сведения, и поварята, нашедшие в лице девушки защитницу, сказочницу и прекрасную фею. Кухарка недовольно бурчала что-то про бездельников, ужасающее легкомыслие и подгоревших пулярок, но уходила восвояси, не решаясь спорить с упрямой расхолаживающей мальчишек дворянкой, которая с превеликим удовольствием нахально злоупотребляла своим положением.

Обаятельной и достаточно красивой, Ане ничего не стоило покорить детское воображение. Не похожая на всех высокородных дам, она в течении двух вечеров занимала ребят. Аня сажала старшего рядом, младшего себе на колени, и ловила кайф, травя байки, рассказывая реальные истории и волшебные сказки, следя за яркостью блеска в любопытных и живых детских глазах.

Поварята взвизгивали от восторга, елозили на своих местах и с немым обожаем глядели на необычную постоялицу. А Аня наслаждалась моментом, чувствую себя звездой вечера, пусть даже в такой маленькой компании.

В конце второго вечера, когда огонь в камине тихо угасал, а в общей зале было совершенно пусто, и слышно было как в трубе подвывает ветер, слуга подошёл к девушке и сообщил, что её зовёт господин д'Эрбле. Аня сняла с коленок младшего парнишку и положила ладонь на плечо старшего.

— Значит так, голубчики, — шепнула она поварятам с озорством маленькой девочки, — от посуды я вас избавила. С вас должок — рецепт того блюда, которое было подано за обедом, поняли? Мне ваша сварливая тётушка его точно не даст.

Мальчишки с энтузиазмом кивнули и убежали из залы. Аня, довольно улыбаясь, сделала пометку в записной книжке, спрятала её в карман и, окончательно приняв взрослый вид, пошла на второй этаж.

Арамиса она нашла за чтением писем, от которых в последние дни просто не было спасу.

— Стало известно что-то новенькое? — спросила Аня.

— Добрые вести! Среди судейских больше на одного убежденного сторонника. А ещё двое, соблазнившись посулами и авансом, согласились свидетельствовать в пользу Фуке... и против Кольбера.

— Простая человеческая алчность, — философски заметила Аня.

— Да, иногда решает только алчность, и этой человеческой страстью не стоит пренебрегать. А теперь слушайте меня внимательно, сударыня. Завтра, если вы не забыли, нас ждут в салоне госпожи де Севинье.

— Нужно придать себе парадный вид, правильно понимаю?

— Правильно.

— С этим я прекрасно справлюсь. Мой нынешний вариант причёски нынче в моде? Я не буду выглядеть кумушкой из деревни? Блуа довольно далеко от столицы.

— В ваши годы не будете, вам всё к лицу. Есть более значимая вещь. Позвольте устроить вам экзамен по этикету.

— Так вы мне сегодня уже всё утро проповеди читали в дидактической манере! И зря мы что ли всем трио у виконта де Бражелона то же самое выпытывали!

— Вот и проверим, что осталось в вашей светлой головке после пыток Бражелона и моих дидактических проповедей, — улыбнулся Арамис, — Repetitio est mater studiorum*, понимаете?

"Репетитор — мать студента, чтоб его!" — мысленно проворчала Аня.

— Понимаю, — вслух мрачно ответила она, обиженная таким недоверием к своей памяти, — Ну, пожалуйста, экзаменуйте...

Арамис и Аня засиделись допоздна. Девушку начала раздражать подобная перестраховка со стороны господина д'Эрбле. В самом деле, что он, не верит в её умение вести себя в соответствии с общественными приличиями или опасается, что она растеряется с непривычки?! Вот уж дудки!

Наконец, Арамис счел себя удовлетворенным.

— Отлично, сударыня, вы свободны. А мне нужно написать ещё пару писем.

Епископ взялся за перо.

— Вам ведь сообщат завтра что-то важное, — сказала Аня, — Но расскажите поподробней, о чём госпожа Фуке говорила с вами той ночью. Что это за слуга, что за бумаги?

Арамис глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула, играя пером в пальцах.

— Мадемуазель, я снова повторяю вам, что никому ещё ничего неизвестно, требуется расследование. Госпожа Фуке собиралась навести справки и выяснить, кто попадает под подозрение.

— А вы ничего от меня не скрываете? — недоверчиво прищурилась Аня.

— У вас мания до чужих тайн, сударыня, — холодно произнёс Арамис, — Даже на пустом месте.

— Пустом ли?..

— Закончим этот разговор, — Арамис отложил перо, — Значит, вы всё поняли насчёт завтрашнего дня?

— С четвертого раза и ежу будет понятно, — проворчала Аня.

Арамис снова утомленно вздохнул, взглянув на присланное письмо.

— В таком случае, доброй ночи, сударыня.

Аня ушла к себе в задумчивости. Она всё явственней стала замечать, что в Арамисе что-то изменилось, появилась какая-то усталость. Или это замотанность мелкими заботами накладывала свой отпечаток?

Арамису, грезившему менять судьбы мира, приходится по доброй воле возиться в мелком болотце с судьями, бюрократами всех мастей, трусливыми подобострастными душонками, и выбивать всеми доступными способами право голоса. Тайная власть давала возможность влиять на события из-за кулис, и не без успеха. Но он не мог выступить со своим собственным авторитетом, публично и открыто использовать свою силу. Жизнь епископа Ваннского, та что была на виду у всех, катилась вниз по крутой наклонной. Аню удивляло, что Д'Эрбле, никогда не упускавший выгоды, сам выбрал такой путь. Он мог играть, как марионетками, десятком юристов, заседавших в суде. Но разве это тот размах, которого он хотел? Птица с перебитым крылом, вот лучшее сравнение, которое приходило девушке на ум. Мечтал летать орлом в заоблачной выси под слепящими лучами солнца, а приходиться совой по ночам ловить мышей.

В те два дня в лесу на Дубне, когда они оба рассуждали о судьбах мира и Франции в частности, словно это была только увлекательная игра, говоря о своих планах и надеждах епископ Ваннский мог показаться безумным. И действительно в какой-то момент показался Ане таковым. Но тогда у него, не потухая, горели глаза...

Аня не стала бы утверждать, что без своего великого замысла Арамис потерял частицу обаяния. Вовсе нет. Но это было обидно. Видимо, Д'Эрбле был просто вынужден найти в себе силы, чтобы бороться в сложившихся обстоятельствах, а заодно сменить приоритеты, чтобы не сойти с ума от нереализованных амбиций. И даже успешно. Кто-кто, а епископ Ваннский умел сам себя убеждать в необходимости чего-либо.

Несмотря на пожелание доброй ночи Ане от возбуждения спалось плохо. Она несколько раз за ночь просыпалась и подолгу ворочалась, размышляя о своих впечатлениях и ожиданиях. По этой причине утром вылезать из кровати дико не хотелось. Плюнув на всё, Аня радостно капитулировала в неравном бою со сном. Но она могла себе позволить такую блажь, так как все визиты были запланированы на вторую половину дня.

Черти в котором часу усилием воли стащив себя с кровати, девушка, позавтракав, принялась колдовать над своим обликом. Она удержалась от соблазна вытворить для пущего эффекта что-нибудь экстравагантненькое. Никаких экспериментов, только соответствие веку. Но хулиганистый соблазн скоро прошёл сам собой, так как Аня быстро заметила, что всё, что выбивается из стиля, смотрится либо блекло, либо безвкусно.

В дверь кто-то робко поскребся. Это был один из поварят. Девушка с радостью его впустила. Паренёк продиктовал Ане обещанный рецепт, который она записала во всё ту же записную книжку, с которой никогда не расставалась.

Покончив с туалетом, записав рецепт и узнав у первой попавшейся на глаза особы женского пола, коей оказалась миловидная служанка, мнение о своей внешности, выяснилось, что пора бы уже готовится к отъезду.

Арамис велел передать девушке, что нанятая карета ждёт возле гостиницы.

Аня спустилась вниз. Поварята провожали мадемуазель де Пеше тоскливым взглядом. Аня заметила это, подошла к ним, чмокнула каждого во взъерошенную макушку и шепнула что-то про саламандру, живущую в камине, улыбнулась, заговорщически подмигнув, и направилась к выходу. Мальчишки несколько повеселели.

Остановившись у дверей, девушка заметила Арамиса. Д'Эрбле спускался по лестнице, приподнимая рукой край фиолетовой сутаны. В таком одеянии Аня Арамиса ещё не видела. Епископское облачение ему необычайно шло и чрезвычайно удачно подчеркивало его строгость и элегантность.

Аню очень позабавила мысль о том, что господин д'Эрбле потратил на свой туалет не многим меньше времени, чем она сама. Мужчине шестьдесят лет, а ничего не изменилось, по-прежнему холит свою внешность, как женщина.

Уверенной неторопливой поступью, делавшей хромоту почти незаметной, Арамис подошёл к девушке и окинул её внимательным взглядом.

— Вы замечательно выглядите, мадемуазель.

Аня, чуть улыбнувшись, присела в изящном реверансе.

Епископ благосклонно кивнул, с удовлетворением отмечая, что уроки манер усвоены, а порывистые движения девушки наконец приобрели некоторую плавность и даже торжественность.

Арамис и Аня сели в карету. Девушка прерывисто вздохнула и повела плечами.

— Ну, что же, моя "скромная и молчаливая тень", вы никак снова боитесь? Так же как в прошлый раз? — с ласковой насмешкой спросил Арамис.

— Всего лишь слегка волнуюсь.

— Почувствуете себя неловко, держитесь возле меня, — сказал Арамис и приказал кучеру трогать.

Минув лабиринт шумных улочек, карета выехала на набережную Сены. Аня успела разглядеть в окошко возвышавшиеся над городом готические башни собора Нотр-Дам де Пари, чуть ли не единственное, что оставалось неизменным в облике города на протяжении веков. Карета свернула вправо. Снова улочки, невысокие каменные дома.

Здание особняка госпожи де Севинье выделалось на фоне других строений и было заметно издалека. Залюбоваться можно было одними монументальными воротами и кованой решеткой с изображением знаков зодиака. А ведь за ними располагалось несколько внутренних дворов, где в теплое время года разбивались фигурные цветники. И пусть клумбы были давно убраны садовником, но их обрамляли восхитительные галереи и фасады дворца с многочисленными барельефами и скульптурами работы Жана Гужона.

У роскошного особняка была богатая история, и Аня пообещала себе непременно ознакомиться с ней при случае. К своему стыду девушка вынуждена была признать, что из поездки в Париж, совершенной ещё в школьные годы, не помнит практически никаких исторических сведений. В памяти отложились только яркие картинки. Аня тщетно пыталась припомнить, отчего это место вызывает у неё устойчивое дежавю.

В данное время в особняке жила маркиза де Севинье — одна из красивейших и умнейших женщин Франции времён Людовика 14. Но прославилась она не только умом и красотой, но и своими интересами в области литературы и искусства.

— Мы прибыли, сударыня. Это здесь. — сообщил Арамис, но девушке уже не требовалось ничего пояснять. Подбежавшие лакеи распахнули дверцу кареты и помогли господам выйти.

На улице Аня ещё сохраняла самообладание. Но стоило ступить в сам салон, как от мерцания множества свечей в зеркалах, позолоченных украшений и орнаментов, сильного аромата парфюма, блеска паркета у Ани закружилась голова. Не чувствуя земли под ногами и только ощущая уверенную руку шевалье д'Эрбле, она прошла в просторную гостиную.

Арамис представил мадемуазель д'Эрбле мадам де Севинье, которая приветливо встречала всех своих гостей и каждому успевала уделить внимание. Аня низко поклонилась хозяйке салона.

Выпрямившись и чуть остудив первые восторженные эмоции, девушка начала улавливать детали обстановки. Печальные и мрачные выражения лиц присутствующих составляли настораживающую дисгармонию с блистательной просторной гостиной. Всё происходящее больше напоминало пир во время чумы. Показная безмятежность служила прикрытием несказанному горю.

Среди гостей вскоре появились Гурвиль, уже знакомая девушке госпожа Фуке, баснописец Лафонтен, аббат Фуке и многие другие. Мадам де Севинье рискнула собрать такую компанию в своем салоне из уважения и симпатии к бывшему министру финансов.

— Сударь, сударь, а что там за группа людей? — негромко спросила Аня у Арамиса, — Они так мрачны, словно у них кто-то умер.

— Наиболее храбрые эпикурейцы несчастного суперинтенданта.

— Послушайте-ка, а того человека, я будто бы где-то видела...

— Не исключено. Это господин Лафонтен.

— Лафонтен? Серьёзно? Так что же я тут стою?! — Аня потерла руки, — Пойду посочувствую. Подниму боевой дух, так сказать.

— Главное будьте благоразумны.

— Благоразумней не куда, — ответила девушка и ринулись в бой.

*Repetitio est mater studiorum. — Повторенье — мать учения.