Команда хоть куда (джен)

Назначенная встреча состоялась несколько дней спустя. Ясным вечером, когда солнце уже почти скрылось за верхушками сосен ближайшего леса. Да напоследок окрасило небо в малиновые и пурпурные цвета.

Хотя боевой дух королевских солдат подточили нападения лил’лаклов, но исполнительности им было не занимать. С заданием от столичного посланца — сбором детей для Ковена — справились быстро. И теперь эти живые дары, рассаженные по телегам, двигались к месту встречи.

Ехали телеги медленно, скрипя колесами и подпрыгивая на ухабах и кочках полузаброшенной дороги. Выстроенные в два ряда по обочинам, их сопровождали армейские кавалеристы. В пути не забывавшие охаживать плеткой лошадей, тянувших телеги.

Кто-то из детей хныкал и плакал — особенно те, кто помладше. Кто-то жаловался на боль и вымучивал кашель. Кто-то просил есть и пить. Даром, что накормили будущих ведьм и рабов Ковена перед отъездом до отвала. Как на убой, ни дать ни взять.

Находились и те, кто пытался договориться с солдатами из конвоя. Отпустите, мол, ну чего вам стоит. А своим-де расскажете, что волки встретились и всех съели. Или разбойники напали — отговорки разнились в зависимости от возраста предлагавшего. Однако сами кавалеристы в ответ сохраняли невозмутимое безмолвие памятников. И такое же подчеркнутое бесстрастие. О них-то, вкупе с неумолимостью приказа, и расшибались как волна о скалу все мольбы, жалобы и вопиюще-наивные предложения.

Неслучайно, наверное, прибегали к оным совсем не многие. От силы, каждый десятый из пассажиров телег. Большинство же детей словно бы смирились со своим не шибко завидным уделом. И оттого промолчали всю дорогу. И вот среди них, этих маленьких молчунов успешно затерялась Аника. Одетая в такие же лохмотья, как и остальные.

Когда впереди показалась группа людей, шедших навстречу со стороны леса, двигавшийся в авангарде всадник выкрикнул «тпру!», первым останавливая своего коня. И вскинул правую руку с раскрытой ладонью. Давая понять тем самым, что намерения его мирные и предельно честные.

Следом остановились и лошади, запряженные в телеги, и весь конвой. Дети залепетали на разные голоса, испуганно переглядываясь. Услышь этот хаотичный хор некий сторонний наблюдатель — он едва ли бы смог разобрать в нем хоть одно слово. Потому что был этот тревожный гомон выражением, скорее, чувств, чем осмысленной речью. Как чириканье птиц.

Между тем участники встречи со стороны Ковена подошли достаточно близко, чтобы можно было их рассмотреть и говорить с ними. Слово взяла одна из четырех ведьм — поседевшая, но все еще стройная, высокая, не сгорбленная и вроде бодрая. Тогда как ее более молодые товарки и десяток рабов молча стояли в ожидании.

— Передайте его величеству мою искреннюю благодарность… и поздравление, — молвила ведьма приятным голосом без намека на старческий дребезг, — наш король показал себя не только милосердным, но и мудрым правителем. И по-настоящему храбрым. Потому что втаптывать в грязь тех, кого и так считают изгоями… под улюлюканье лояльных дураков — на это способен кто угодно. А вот пожертвовать любовью подданных, если того требуют интересы страны… о, это и впрямь требует мужества!

Кавалерист, шедший в авангарде, ответил беглым, но поистине испепеляющим взглядом. Словно говоря: «зарубил бы тебя саблей прямо здесь, тварь, да что толку — только под трибунал попаду».

После приветствия ведьма-предводительница подняла руку с указательным пальцем. И бесцеремонно, как овец — по головам, пересчитала сидевших в телегах детей. А затем, закончив и оставшись удовлетворенной, изрекла:

— Вот правильно говорят, что точность — вежливость королей. Все, как и было обещано. Сотня новых слуг для Урдалайи, — на последней фразе она подняла лицо к небу, выискивая еще не взошедшую луну, — только вот эти лошади… телеги. Все-таки часть пути придется через лес преодолевать. А там они не пройдут.

— Ничего! — взвизгнула еще одна ведьма, молоденькая, с растрепанными волосами и рябым веснушчатым лицом, — вот в лесу и бросим. А так пока хоть немного проедусь. Отдохну… а то аж ноги отваливаются.

С этими словами рябая ведьма подскочила к ближайшей из телег. И грубо спихнула с нее двух мальчишек, сидевших на краешке. После чего сама плюхнулась на их место. Одному из согнанных с телеги мальчиков посчастливилось приземлиться на корточки. Другой же шлепнулся неловко, на колени. Отчего сразу расплакался.

— Эй, ты! — прикрикнула на рябую веснушчатую ведьму сидевшая рядом девчонка, — это же мой брат!

— Не говори ерунды, милочка, — ведьма приобняла ее, а в голос добавила ласковых ноток, — у верных служительниц Урдалайи нет братьев, отцов всяких там, матерей. С сегодняшнего дня твоей семьей становится Ковен. И больше никто. Это тебе для начала… первый урок. А вот урок второй, для закрепления. Это все низшие существа, грубая сила без капли мозгов. Я про мужчин говорю. Они существуют только потому, что кто-то должен прислуживать и нам тоже. Защищать нас, трудиться там, где наших телесных сил не хватает.

С этими словами она покосилась на безропотно и молчаливо стоявших неровным строем рабов. Живого свидетельства в пользу правильности своих рассуждений.

Между тем всадник, шедший в авангарде, выкрикнул команду, разворачивая коня. За ним следом, выстроившись в две шеренги, устремился и весь конный отряд, отправляясь в обратный путь. И оставляя ведьмам детей и колонну из телег.

Усевшись на телеги спереди, рабы взялись за упряжь, направляя караван дальше вдоль дороги. Возобновили путь лошади, как и прежде. То есть неспешно и неохотно, как подобает старым клячам, коих и отдать не жалко, и даже бросить. Медлительность эта, впрочем, вполне устроила предводительницу и двух других ведьм, шедших пешком. Потому как не позволяла им отстать. И не вынуждала идти второпях, выбиваясь из сил.

Так прошло два или три часа пути. За которые почти совсем стемнело. А полоса дороги, и без того неровная да притесняемая травой, окончательно скрылась под зарослями на опушке леса.

«Привал, деточки! — сообщила седовласая ведьма-предводительница, после чего обратилась к товаркам, — лошадей, чтоб не пропали, отдадим нашим крылатым друзьям. Будет им праздничный ужин, ха-ха! Кроме одной… она мне для другого понадобится!»

При упоминании о «крылатых друзьях» Аника, доселе, как и другие дети, бесцельно пялившаяся по сторонам, вмиг оживилась. И метнула цепкий взгляд к ведьме. Точнее, к маленькому костяному амулету в виде летучей мыши, висевшему у нее на шее. На миг ведьма-предводительница сжала амулет пальцами с изрядными ногтями. После чего отпустила. И, достав из складок одежды кинжал, сделала шаг в сторону ближайшей из лошадей.

Кляча всхрапнула и, было, попятилась. А вот чтобы встать на дыбы, сил у нее уже не хватало. Подоспели и два раба, чтобы удержать лошадь за упряжь. Тогда как ведьма, проворно подскочила к несчастной скотине и кинжалом перерезала ей горло.

Напоследок лошадь огласила лесную опушку почти визгливым ржанием. От него всполошились другие клячи каравана. А дети, кто отвернулся, а кто, не выдержав, разревелся от жалости.

Ведьмам, напротив, сие чувство оказалось совершенно не свойственно. Их седая, но ловкая предводительница уже собирала кровь из перерезанной лошадиной холки в подставленную медную плошку. Рядом крутилась ее более молодая и рябая товарка.

— Человечья кровь, конечно, полезней, — тараторила она, — но на безрыбье… как говорится, сойдет и лошадиная!

Слегка повернув голову, предводительница цыкнула на нее, и рябую ведьму как ветром сдуло.

Наполнив плошку, седовласая ведьма выпрямилась. И, бережно держа ее перед собой, заговорила, обращаясь как к рабам и другим чародейкам из Ковена, так к детям, опасливо жавшимся к телегам. Голос предводительницы звучал торжественно и восторженно.

— Лунная богиня взирает на нас сейчас, — и действительно, луна, круглая и желтая как золотая монета, уже висела в потемневшем небе, — и приветствует своих новых слуг. Почтим же и мы всемогущую Урдалайу… явив ей наше единство в силе… и крови!

Кто-то из детей скривился от отвращения. Видно представив, что последует за этой речью. Передернуло и Анику, как бы спокойно она ни старалась себя вести.

И предчувствия не обманули. Достав откуда-то маленькую железную ложку, предводительница посланников Ковена обмакнула ее в лошадиную кровь. После чего медленно, смакуя с каким-то нездоровым наслаждением, облизала. А глаза седовласой ведьмы при этом сверкнули, кажется, даже ярче, чем факел в руке одного из рабов.

— Сила луны, — приговаривала она, — сила ночи… сила крови — сила жизни… сила страха и боли моих врагов… наполняет меня.

Одна за другой, еще три ведьмы подошли к предводительнице с плошкой. И слизывая с ложки кровь, каждая из них повторила те же слова — про наполняющую их силу. А затем…

— Сюда! Ко мне, надежда Ковена! — призывно молвила предводительница, — будущие властительницы над такими силами, которых боятся даже маги… прирученные и прикормленные королем.

Поняв, что речь идет только о девочках, мальчишки-пленники вздохнули с облегчением. У нескольких эти вздохи вышли настолько громкими и явственными, что слились в гул, пронесшийся над поляной. Гул простодушной радости, как если б им удалось избежать наказания. Или просто какого-нибудь неприятного поручения.

Совсем иначе чувствовала себя девчачья половина пленной сотни. Лишь одна из девочек сама решилась сделать несколько шагов к ведьме с плошкой. Но стоило ей взглянуть поближе на густую темную жидкость, ощутить запах и, тем паче, вспомнить про недавние муки несчастной лошади — как маленькая пленница рывком отвернулась. Обеими руками закрывая рот, сдерживая тошноту.

— А-а-а! — заверещала рябая лохматая ведьма, — я говорила, что лучше! Теперь у нас будет и человеческая кровь!

И, выхватив кривой нож, подскочила к девочке, чтоб приставить лезвие к худенькой детской шейке. Седая предводительница взирала на происходящее с мягкой, едва ли не материнской, укоризной. Сама, мол, виновата. Видишь, до чего может дойти.

— Погоди… да погоди! — вскрикнула, всхлипывая, девочка.

И судорожно потянулась к окровавленной ложке. Лизнула ее раз, другой, кривясь от отвращения. Залепетала сбивчиво:

— Сила ночи… крови… наполняет меня… страх моих врагов…

Какой-нибудь шибко строгий жрец, нетерпимый к любому нарушению ритуала и ко всякой небрежности, наверняка пришел бы в ярость. Однако седовласая ведьма с плошкой вроде осталась довольна. Улыбнулась даже.

А следом за этой девочкой отведать крови подходили и другие маленькие пленницы. Смекнувшие, что бунт и отказ может стоить им жизни. Тогда как рябая ведьма, словно подбадривая их, выкрикивала, потрясая рукой, держащей нож: «кто не пьет — тот раб!»

Когда черед принять участие в ритуале пришел для Аники, та, как могла, сдерживала брезгливость. К плошке лазутчица подошла, зажмурив глаза. И про себя приговаривая: «просто представлю, что это рассол… или бульон… пусть это будет бульон».

В момент, когда губы и язык коснулись ложки, у Аники зашумело в голове. Да и сама голова, кажется, пошла кругом. Когда же неприятные мгновения наконец-то сделались прошлым, когда девушка открыла глаза — букет новых ощущений буквально захлестнул ее.

Ночной лес показался дочери Ханнара неожиданно прекрасным, даже чарующим. Темные силуэты деревьев напоминали диковинные создания. А небо, почти ясное, густо усыпанное звездами и с небольшой тучкой невдалеке от луны, было достойно воплощения в холсте и масле. Хотя едва ли на свете нашелся бы хоть один художник, способный отразить такую красоту, ничего не огрубив и не отбросив.

Ночь завораживала красотой. А воздух казался пьяняще свежим. Особенно в сравнении с удушающим и грязным дыханием родной столицы.

Иначе теперь смотрелась и предводительница группы посланников Ковена. Не злодейка уже, не изуверка — нет. Седина волос и морщины на лице выглядели приметами не старости, но, скорее, мудрости. А сохранившая изящество фигура являла собой живое свидетельством того, что сберечь красоту молодости под силу и смертным. Сохранить, защитив от всеразрушающего времени…

Зато когда Аника вновь повернулась к сборищу пленных детей, чувства, посетившие ее, сменились на прямо противоположные. Грязная, беспорядочно столпившаяся, мелюзга навевала ассоциации со стаей крыс. Или полчищами червей, копошащихся в трупе.

Особенно хороши были мальчишки. Дочь Ханнара подмечала и подмечала зорким глазом опытной воровки, как один чесался, другой громко шмыгал носом, третий опять-таки в носу ковырял. Еще кто-то в толпе пленников, кажется, обделался. Во всяком случае, запах, достигший ноздрей Аники, был соответствующий.

«Вот и поделом вам, — посетила лазутчицу мысль, нечаянная и злая, — что Ковену вас сбагрили. Тем лучше вашим родителям: хоть кормить не надо… каждый кусок от себя отрывая. Да и вам тоже. Не то так бы и месили грязь, копались в грязи. А сейчас хоть шанс появился… в жизни чего-то достичь».

Но некогда было предаваться размышлениям! Голос предводительницы возвестил об окончании привала. После чего ведьмы, рабы и толпа пленных детей возобновили путь, двинувшись теперь сквозь лес. Двое рабов светом факелов отгоняли с дороги почти непроницаемую темень.

Шли почти все участники этого похода неожиданно бодро. Готовые, казалось, хоть всю ночь провести на ходу. Почти все… кроме мальчишек. Эти уже на первом часу начали спотыкаться, валиться с ног. Ведьмы и даже некоторые девочки увещевали бедняг грубыми окриками. А обыкновенно молчаливые рабы то вздергивали за шиворот, то пинка отвешивали, придавая ускорение.

На одного мальца, впрочем, не подействовала ни грубая сила, ни увещевания. Он просто свалился без чувств под ближайшее дерево. Так что дюжему рабу пришлось тащить маленького пленника, взвалив на плечо.

Что касается Аники, то она тягот ночного перехода почти не ощущала. Волновало же и причиняло ей неудобство обстоятельство другого рода. А именно, вопрос, как запомнить дорогу. Потому как через лес участники похода двигались зигзагами. Обходя все встретившиеся на пути заросли. И придерживаясь ориентиров, ведомых одним лишь посланцам Ковена.

Разбрасывать ли камушки иль крошки, а может, оставлять зарубки на деревьях — решить Аника так и не успела. Тем более что ни крошек, ни камушков, ни режущих предметов при ней не было. Посему дочь Ханнара не придумала ничего лучше, чем, когда придется-таки бежать, держаться направления на юг. В качестве подсказки используя поросшие мхом деревья. В том, что именно к югу от этих мест, скорее всего, встретятся человеческие поселения, она не сомневалась.

А когда ночь сменилась серым рассветом, подошел к концу и поход. Конечный же пункт его Анику немало удивило. Лазутчица ожидала, что убежищем себе Ковен изберет руины заброшенного замка. Или древнего храма, затерянного среди лесов. Как вариант, какую-нибудь пещеру, лучше подземную.

Но нет! Судя по показавшемуся впереди частоколу… подгнившему, и крышам, во множестве торчащим над ним, привели ведьмы своих пленников в какой-то город. Целый город, незнамо как оказавшийся в распоряжении врагов королевства.

* * *

Все то время, пока солдаты занимались сбором детей для передачи Ковену, Джилрой учился летать. Учился навыку, который даром не нужен представителю рода людского. Но без которого уроженец племени рукокрылов-лил’лаклов считался бы среди сородичей еще большим чужаком, чем человек, не умеющий говорить.

Само по себе перевоплощение в крылатого обитателя Клыкастых гор прошло относительно быстро. И лично от Джилроя не потребовало ни малейших усилий. Не слишком обременительным оказался магический ритуал и для полковых волшебников. Куда больше пришлось потрудиться, во-первых королевскому конфиденту, а во-вторых, главному знатоку лил’лаклов в округе. Библиотекарю магического цеха из Нэста, специально привезенному в лагерь полка.

«Десять лет, наверное, не покидал своих владений, — признался горбун со смесью восторга и легкой досады, — своих книг… Франка, коморки. А уж в городе прожил безвыездно… так и того больше».

С опорой на знания библиотекаря и с оглядкой на наиболее сохранившиеся трупы был составлен подробнейший портрет типичного представителя крылатого племени. И уже под этот портрет, с помощью заклинания Трансформации, маги изменили внешний облик Джилроя.

Другой вариант, а именно, Доппельгангер, казавшийся более легким, отпал. По той досадной причине, что подходящего объекта для копирования внешности не нашлось. Ибо птицы, зверье из окрестных лесов, не говоря про червей, постарались на славу. Успев хорошенько объесть и изуродовать погибших лил’лаклов. Тогда как живые их сородичи к месту стоянки полка не спешили. Поскольку сам полк не брал пока в плен новых ведьм. Перемирие есть перемирие.

Существо, в итоге получившееся из Джилроя, от самого веллундца переняло самую малость. Кое-какие черты лица да телосложение. Причем последнее в данном случае сохранить было не только можно, но и необходимо. Потому как лил’лаклы, если верить книгам, поголовно были худощавы.

«Что ж… это и естественно, — глубокомысленно изрек по этому поводу мастер Верлум, — с животом, чай, летать вообще-то неудобно».

А в целом, если верить опрошенным солдатам, отличить трансформированного Джилроя от супостата-рукокрыла было практически невозможно. Кто-то из вояк даже признался, что чуть не подавился похлебкой, при виде живого лил’лакла невдалеке от себя. А рука годами отработанным движением потянулась к сабле.

— А… это… когда все закончится, — спрашивал у магов веллундец, — мне вернут прежний облик? Смогут вернуть?

— А чего там мочь? — усмехнулся один из магов, преисполнившись превосходства над невежественным собеседником, — как говорится, семь бед — один ответ. И применительно к магии такой ответ — универсальное заклинание Снятия Чар.

Никто не стал говорить Джилрою далеко не приятную правду. Что возвращение к человеческому облику ему может и не понадобиться. Потому как окончание этой истории может наступить для поддельного рукокрыла гораздо раньше, чем для всех остальных. И отнюдь не счастливо.

Никто не говорил, а сам веллундец не очень-то спрашивал. И едва ли даже задумывался на эту тему. Что, в общем-то, было правильно. Еще в бытность работы на Джавьяра, Джилрой привык не просто ввязываться в авантюры, но жить ими. А в такой жизни мнительность и неверие в успех — спутники далеко не лучшие. В тот же Каз-Рошал Джилрой едва бы сунулся, если б не был уверен, что выйдет обратно живым и здоровым. Да что там, даже в карты играть он не сел бы ни разу, будучи настроенным на поражение. Играть же этот рыжеволосый пройдоха любил.

Но вернемся к новому облику Джилроя. И к проблемам и трудностям, с оным же приобретенным. Ибо только внешне плоды общих усилий Ролана, библиотекаря из Нэста и полковых магов казались безупречными. На деле же результаты эти не обошлись без аж целых двух изъянов. Не слишком, впрочем, заметных на первый взгляд.

Во-первых, в отличие от настоящих лил’лаклов, Джилрой почти не боялся дневного света. Разве что бледная кожа чуть розовела под солнечными лучами. А подобное было свойственно и многим людям. Да и в темноте веллундец видел не очень-то хорошо.

А во-вторых, как уже говорилось, летать новоиспеченный рукокрыл не умел. Совершенно. Даже крыльями, грузом висевшими у него за спиной, смог впервые пошевелить лишь на второй день после ритуала. Ибо никакая магия не могла одарить умениями, которых изначально не было. Ни Джилроя — ни кого бы то ни было. Увы и еще сто раз увы!

Так что иного выхода, кроме как учиться самому, для будущего первопроходца Клыкастых гор не было. Вот Джилрой и учился летать. Чем поначалу вызывал смех и у солдат, и у сэра Ролана.

Веллундец пробовал взмыть в воздух прыжком — и ничего, кроме прыжка, у него с первой попытки не вышло. Крылья просто не желали слушаться. Не спешили расправляться в нужный момент. А относительный успех, все же достигнутый таким способом, выглядел, мягко говоря, не очень убедительным. Если и удалось Джилрою взлететь, то в воздухе он продержался считанные мгновения. Причем на высоте чуть большей, чем его собственный рост. Добро, хоть не расшибся при приземлении.

Еще поддельный лил’лакл бегал по полю. Надеясь, разбежавшись, оттолкнуться от земли сильнее. И, соответственно, вознестись выше и пробыть в воздухе дольше. Расчет этот не то чтобы оказался ошибочным. Просто достижения и теперь оставались скромными. Сначала пять секунд, потом десять, пятнадцать.

«Выбирай: городская стена, холм или высокое дерево, — еще не удержался тогда от неуклюжего остроумия Крогер, наблюдая за этими отчаянными попытками, — ну, откуда тебя лучше сбросить… чтоб сразу научился».

Джилрой лишь отмахнулся от его подначки. Не желая тратить времени ни на грубость, ни на встречные остроты. Но продолжил тренироваться. Саму идею прыжка или сброса решив, впрочем, намотать на ус. А для ее воплощения присмотрел в окрестностях овраг, преодолеть который вознамерился в прыжке, переходящем в полет.

Упорство дало плоды. Уже к концу первой недели уроженец Колонии смог впервые облететь полковой лагерь с окрестностями. В поднебесье он прокружил тогда целых десять минут. А с земли полетом любовалась, затаив дыхание, добрая половина солдат.

Сей триумф в тот день был, правда, омрачен тревожными известиями. Сбор детей, хоть и не застопорился окончательно, но и легким больше не был. Потому что сопротивление крестьян уже не сводилось к удару ухватом по солдатской голове. Слухи о том, что дражайших чад собираются отдать ведьмам, успели распространиться по деревням на многие мили вокруг. И, как всякие слухи, многое преувеличивали.

Потому в иных поселениях жители плечом к плечу вставали на защиту своих и соседских отпрысков. Не желая слушать никаких объяснений. Да и что в столь грязном деле можно было объяснить? Возвращались солдаты избитыми и часто несолоно хлебавши. Имелись среди них и раненые, а порой даже убитые.

Подполковник Берт приказал было магам сровнять непокорные деревни с землей. Но умерил пыл после запрета Ролана. Сошлись командир полка и королевский конфидент на том, чтобы усилить направляемые туда отряды.

Так или иначе, а сбор нужного количества детей удалось завершить в срок. Хотя в последний день не обошлось без неприятного происшествия. В лагерь попытались прорваться с полсотни вооруженных людей. То ли это были крестьяне, неизвестно как разжившиеся чем-то посерьезнее вил, кос и серпов. А может, разбойники какие-то пожаловали или наемники. Опять же, на чьи деньги их удалось привлечь на сию авантюру — вопрос оставался открытым.

Одно не вызывало сомнений, а именно, цель отчаянной атаки. Отряд намеревался освободить детей, предназначенных для передачи Ковену. Так что усилия последних дней могли пойти прахом… будь нападавших побольше. То есть, значительно больше. И не лезь они напролом. А так солдаты были начеку, и незадачливые освободители полегли все.

Так что на следующий день телеги с детьми благополучно отбыли к месту встречи с посланниками Ковена. А Ролан, Крогер и подполковник Берт остались ломать головы над причинами ночной атаки. Тогда как Джилрой продолжил свои тренировки — больше-то что оставалось? Тем более, время полета он уже успел увеличить до получаса.

По совету конфидента крылатый веллундец перешел к следующему этапу подготовки. Предпринимая полеты не только при свете дня, но и по ночам. Хотя бы понемногу — сначала. Но, главное, постепенно и ненавязчиво приучая глаза к темноте.

Понятно, что первый ночной вылет потерпел фиаско. То есть, в воздух-то, конечно, Джилрой подняться смог. Крылья уже неплохо слушались его. Да только через пару минут последовала довольно-таки жесткая посадка. Причем не абы куда, а на одну из солдатских палаток. Случилось приземление уже после команды «отбой», так что павшего как снег на голову рукокрыла обитатели палатки встретили отнюдь не радушно. Добро, хоть без побоев обошлось. Зато в словесной форме солдаты хорошенько надругались и над самим Джилроем, и над его предполагаемой родней.

Страх попасть под горячую солдатскую руку, вполне ожидаемо, придал силы начинающему летуну. Соскочив с поверженной палатки, он судорожно замахал крыльями. И вознесся под ночное небо, похожий на ныряльщика, судорожно всплывающего из пучины.

* * *

— А пройдоха-то наш… того, — с удовлетворением заметил Крогер, стоя у входа в штабную палатку и наблюдая за полетами Джилроя, — успехи делает, я хотел сказать.

Дело было уже днем. Но и в светлое время суток человек, превращенный в лил’лакла, не бездельничал. Хотя, в счет ночных тренировок позволял себе вздремнуть на пару часиков после обеда.

А сэру Ролану и подполковнику Берту было не до сна. Они и телохранителя-то слушали вполуха. А сами, склонившись над столом с картой окрестных земель, делились соображениями по поводу недавнего нападения и попытки освободить детей.

Говорил в основном конфидент:

— К выводу, что это были именно крестьяне, я склоняюсь по трем соображениям. Во-первых, только у них была причина лезть в бой с очень сомнительными надеждами на успех. Обратите внимание, подполковник, они дрались до последнего, никто даже не пробовал сдаться в плен или удрать. Наемники же предпочли бы действовать с точностью до наоборот. И потерями обойтись наименьшими, и успеха добиться. А лучше — вообще не лезть на рожон против армии его величества.

Берт пожал плечами, а Ролан продолжил:

— Во-вторых, действовало это… сборище, иначе не скажешь, на редкость неумело. Даже часовых по-тихому обезвредить не догадались. Но поперли всей гурьбой, напролом, только что без криков «ура!» и боевых кличей. И, конечно же, не удосужились разведку провести. Не то бы знали, что дети собраны на другом конце лагеря.

— Но кто-то же этих… крестьян вооружил, — решился на возражение командир полка.

— А это уже будет «в-третьих», — не преминул ответить конфидент, — если приглядеться к оружию этих незадачливых воителей, то нетрудно заметить, что оно чересчур разнообразно для цельного отряда. Кто с пикой пошел, кто с мечом, кто с топором или кинжалом. То есть, простой вещи, что выбор оружия диктуется условиями битвы, эти бедняги не знали. Соответственно, и вооружились каждый, как боги на душу положат.

К тому же, все добро это не самого лучшего качества. То клинки ржавые, то наконечник у пики затуплен. В какой-нибудь оружейной лавке подобное старье можно купить за полцены.

— Оружейная лавка, — смекнул Берт, при всех своих недостатках, не будучи непроходимым глупцом, — в городе, то есть.

— Именно так! — с готовностью согласился Ролан, — схватываете на лету, подполковник. И посему переходим к другой, так сказать, стороне медали.

Надо сказать, что слова конфидента порадовали назначенного им командира полка. Во-первых, как само по себе выражение довольства со стороны столичного начальства. А во-вторых, подобно большинству вояк, подполковник Берт медали и ордена любил. Упоминание же оных, даже в метафорическом смысле, ободряло. Давая надежду на то, что китель Берта вскорости украсит и настоящая медаль. А то и две — да с присвоением нового звания в придачу.

Однако разговор, принявший столь приятный оборот, оба вынуждены были прервать. Потому как неожиданно в палатку буквально ворвался вспотевший и взволнованный лейтенант.

— Разрешите доложить, господин подполковник! — выпалил он, совсем еще молодой парень, — только что вернулись солдаты… роты снабжения. Отправленные сегодня с целью пополнения запасов… в селение Хивелл.

— И что же? — недовольно вопрошал Берт. Он умел быть грозным. Перед подчиненными. И, особенно, если речь шла о невыполнении приказа.

— Жители Хивелла отказали… ничего не дали нам, — дрогнувшим голосом сообщил лейтенант, — более того… они говорят, что больше не будут платить его величеству налоги… и вообще. Не нужен им будто бы такой король, который не может защитить подданных.

— Проклятье! Да как же так?! — подполковник чуть в волосы себе не вцепился, на миг забыв, что вцепляться особо не во что, — если это все из-за детей… но ведь из Хивелла мы детей не забирали. Это богатое село… и вообще. Тамошний люд сроду был предан его величеству. Как же… как же так, я вас спрашиваю?

— Не могу знать, господин подполковник, — проговорил лейтенант вполголоса и словно бы виновато.

— Ладно, проваливай, — Берт вздохнул, — так что же, сэр? Вы по-прежнему против того, чтобы этих бунтовщиков-деревенщин маги… ну, хотя бы поджарили?

С последними фразами он обращался уже к Ролану. Но тот остался непреклонен.

— Если за каждый случай неповиновения поджаривать целые села, — строгим, но терпеливым тоном, медленно с расстановкой проговорил конфидент, — то подданных у его величества вскоре совсем не останется. Это понятно? Теперь другой момент. Вы правильно сказали насчет бунтовщиков. Да, как ни печально, в этих землях зреет бунт. А значит, позволить себе лишнюю кровь мы не можем.

— При всем почтении, — вот как раз о почтении-то Берт на миг позволил себе забыть, — но Эбер Пятый действовал с большей решимостью. И того же требовал от нас, своих верных слуг.

— Согласен, — сухо молвил на это Ролан, — только вот решимость без ума до добра не доводит. Самоубийца, подполковник, он тоже, знаете ли, решителен и непреклонен. Ну да мы отвлеклись. Я к тому, что разбираться здесь надо. А уже потом бить. Причем не куда вздумается, а чтобы на пользу пошло. Это понятно, подполковник?

— Так точно, сэр, — опомнившись и потупившись, отвечал Берт, — так у вас есть какие-то соображения?

— Кое-что есть, — сказал конфидент не без довольства собою, — посмотрите сюда, подполковник.

На карте он разложил маленькие красные ягодки рябины. Каждой ягодкой отметив одно из селений, где посланные за детьми солдаты встретили серьезное сопротивление. Заодно Ролан положил очередную рябинку там, где на карте располагался Хивелл. После чего отступил от карты на шаг, и, прищурив глаза, посмотрел на нее еще раз.

Увиденное конфидента явно обрадовало.

— Так я и думал, — сообщил он, — причем произошедшее в Хивелле нисколько из этой закономерности не выбивается. Вот смотрите: мы здесь…

И он ткнул пальцем в то место на карте, которое соответствовало расположению полка. Тогда как подполковник Берт взирал на россыпь рябинок на столе как на непонятное чудачество.

— Если бы слухи о сговоре с Ковеном, — говорил между тем Ролан, — если бы весь бред о том, что мы-де хватаем всех детей подряд, приносим в жертву Урдалайе или скармливаем ведьмам… если бы распространение шло естественным путем, то выглядело бы это так.

Конфидент провел пальцем по карте воображаемую окружность с центром в месте стоянки полка. Потом еще одну — с радиусом побольше. И еще.

— Видите? Однако этого не наблюдается. В большей части деревень, попадающих внутрь окружностей, солдаты почти не встретили сопротивления. Чего не скажешь об этих, — Ролан показал на ягодки рябины.

— Тоже окружность, — догадался, присмотревшись к их скоплению, подполковник Берт.

— Скорее пятно, но не суть важно. Главное, что пересечение, во-первых, неполное. То есть, бунт спровоцировало не само по себе присутствие солдат и их действия, а нечто другое. Во-вторых, центр у этого пятна… примерно вот где, — и палец конфидента переместился к значку на карте, обозначающему город: крохотные башенки, окруженные стеной.

Рядом со значком располагалась надпись: «Нэст».

— Единственный, кстати, город в этих местах, — подытожил Ролан.

— То есть, измена распространяется оттуда, — Берт уже не спрашивал, но, скорее, утверждал, — и что же?..

— И мы с Крогером как раз собираемся туда, чтоб ее разоблачить. Причем, чем раньше, тем лучше. А вы, подполковник… ну, хотя бы пайки распорядитесь сократить. Пока с поставками дело не наладится.