Апельсиновый вечер (гет)

Предупреждения:

2) Глава получилась флаффная-префлаффная. Но надеюсь не до зубного скрежета).

Вечность и еще один день.

Лили Эванс/Северус Снейп, G, гет.

Лили лежит на траве, раскинув руки, словно бы в желании объять необъятное, и смотрит в начищенное до пронзительной синевы пуховыми облаками-губками небо. А Северус, прижавшись щекой к нагретой земле, — на нее. В бок ему упирается острый камешек, и мучительно хочется чихнуть, но он сдерживается и лишь тихонько цедит воздух сквозь сжатые в тонкую черточку губы. Потому что Лили с изумительным энтузиазмом делится своими мыслями и отвлекать ее в такую минуту кощунственно. Пусть даже вздохом.

Самого пристального и нелогичного внимания Северуса, никак не совпадающего с самоценностью явления, заслуживает контрастный дуэт — прямо как они! — родинки, небольшой, словно бы капля от гуаши, и пятнышка от мороженого на щеке Лили, может поэтому слова подруги застревают в горячем и вязком воздухе и с опозданием долетают до его сознания.

— … и знаешь, я порой думаю: как хорошо быть птицей! Расправил крылья и наслаждайся свободой, и можешь камнем упасть на скалы, и тот час же подняться выше облаков. Или пытаться обогнать ветер — все равно никто не заметит, что тебе это не удалось. А посмотришь вниз и посмеешься над ничтожностью бескрылых — дома, что спичечные коробки, машины ползут медленно, как будто на всех дорогах разлит сироп и колеса прилипают к асфальту, и людишки снуют, мелкие, двухмерные…

Летом Северус каждой клеточкой тела ощущает, что сейчас, когда нет Льюис и Кроули — так, кажется, зовут ее глупых подруг? — и Поттера с Блэком — Лили только его. И он мечтает обменять свой талант к зельеварению на мастерство художника, чтобы запечатлеть на холсте июльскую Лили — в школе она неуловимо другая, гриффиндорская.

Если бы Северус умел, он теневым контуром обозначил бы овал лица, шею и плечи. Легкими штрихами нарисовал задорный прищур пока бесцветных глаз, ямочки от теплой улыбки и «брызги солнца» на щеках — ровно сорок восемь, включая самые маленькие, Северус считал. Кончик вздернутого носа также наградил бы несколькими веснушками. Но это лишь незаконченный эскиз, самое сложное впереди: нужно будет очень долго смешивать краски на палитре, чтобы мягкими полутонами показать какая Лили удивительная — ведь очень мало людей, у которых красота внешняя гармонично сочетается с внутренней.

Наверное, в мире мольбертов и кистей даже не существует такого цвета, отображающего все обаяние и непосредственность, всю доброту и отзывчивость, всю ответственность и внимательность, всю энергию и жизнерадостность, — и как столько качеств соединены в одном человеке?! — Лили.

Северусу порой кажется, что под золотистой лепестковой нежности кожей у нее прячется солнце с наивными выпуклыми глазенками и всякий, кто находится к Лили ближе, чем на три метра, ощущает ласковое прикосновение пушистых лучей-варежек.

Северус испробовал бы множество вариантов, подбирая нужное сочетание оттенков, но никто, увы, не предлагает ему обменяться талантами и нарисовать Эванс такой, какой ее видит он.

Лили так же увлеченно щебечет как птичка о птицах — Северус на грани слышимости фыркает от тавтологии пришедшей на ум мысли и впервые поддается желанию кончиками пальцев ощутить шелковистость бронзовых волос подруги, завораживающе блестящих, словно расплавленный насыщенный сердолик. Кажется, когда он воровато тянется к ним левой рукой, его щеки впервые покрываются румянцем смущения, словно он совершает нечто противозаконное, грозящее пожизненным заключением в Азкабан. «Нежность» — неосознанно вырванное из монолога Лили слово хлыстом бьет по пальцам, когда он почти дотрагивается и…

Может все дело как раз в волнении или недостатке кислорода в легких от надолго задержанного дыхания, а может у Северуса просто отрицательная карма, как проповедует индийские религии, но в последнюю минуту он чихает, жмурясь от жгучего, чуть ли не до слез разочарования.

Обида на себя, царапающая глаза и горло, потихоньку тает, как недавно съеденное мороженное с клюквенным джемом на солнце, в искреннем, самозабвенном хохоте Лили.

— Ой, Сев, только не говори, что все это время сдерживался!

Лили смеется, и словно мир кругом начинает искриться в фейерверках, и Северус вдруг понимает, что в это хрупкое мгновение, в этот знойный июльский день он как никогда счастлив.

И пусть лето скоро закончится и придется возвращаться в школу.

Плевать.

Ведь впереди у них вечность и еще один день.

Lubashа, посвящаю вам. Извините, что пришлось так долго ждать.

Субботнее настроение.

Гермиона Грейнджер/Рон Уизли, PG-13, гет.

«Как можно так невнимательно слушать преподавателя, что допустить пять ошибок в сочинении, хотя тема была довольно легкая?» — сердишься ты, неосознанно дотрагиваясь чернильными пальцами до аккуратно приколотого к белоснежной рубашке значка старосты, словно подпитывающего твое возмущение.

Не знаю. Может потому что сегодня день недели — шестой, прямо как я в нашей семье, и у меня субботнее настроение, с его лениво зевающем и потягивающемся во весь рост пониманием, что завтра выходной и потому незачем бегать, суетиться и времени, чтобы совершить все запланированные дела, достаточно.

А может в последнее время я вдруг понял, что страдаю особым дальтонизмом — только вместо того, чтобы не различать цвета, я не вижу других людей, кроме тебя.

Так смешно — окружающие превращаются в смазанную вереницу множества лиц, и твое лицо — самое интересное, с трудночитаемым шифром из наивного дрожания ресниц, излома строгих бровей, пляски чуть заметных веснушек и микроскопических трещинок на обветренных губах. Ты выделяешься как человек, попавший в город манекенов: несмотря на то, что они ходят, разговаривают, читают газеты, внутри у них лишь пластмассовая пустота.

Гермиона, а у меня идея! Давай ты вычеркнешь из лексикона на один день слова «учеба», «домашнее задание», «обязанности старосты» и спрячешь сумку с книгами под кровать, а я прогуляю тренировку по квиддичу. Забудем, что нас всегда трое, сделаем нехитрую арифметическую операцию: я и ты, без Гарри — он не обидится — и поймем, что вычитание не всегда минус.

Я не буду никому грубить, а у тебя из голоса пропадет тот насмешливый полупрезрительный тон, который появляется при стремлении втолковать нам с Гарри элементарные, на твой взгляд, вещи, и хоть никаких оскорблений ты не говоришь, мы вдруг понимаем, что наш интеллектуальный уровень чуть выше, чем у флоббер-червя. Интонации, как капля кислоты в пробирку для продолжения шипящей и взрывоопасной реакции, добавляют смысловой оттенок.

Гермиона, а давай прогуляемся? Я надену мантию наизнанку, пуговицами на спину, а ты нахлобучишь шляпу со символом Гриффиндора и повяжешь вокруг талии связанный моей мамой шарф приторно-розовой расцветки — в обычные дни мы такое никогда бы не сделали, но давай сегодня совершать глупости?

Погода нас не подведет: солнце улыбается во все свои тридцать два несуществующих зуба и гладит горячими ладошками взъерошенные макушки хвойных и лиственных великанов в Запретном лесу.

Давай возьмем сачки и пойдем ловить морщерогих кизляков, пока их не съели голодные и злобные куцехвосты, которые в этот период наиболее активны и смертельно опасны. Луна Лавгуд будет довольна.

Или давай обнимать каждого ученика, потому что, как говорят, для счастья нужно восемь попыток сломать ребра нежностью и лаской в день или делать искренние комплименты всем, кто попадется на пути. Можно попробовать говорить их преподавателям и даже завхозу — ммм, мистер Филч, вы выглядите сегодня… лучше обычного, а у вашей кошки непривычно гладкая шерстка и даже совершенно не хочется проверять, насколько далеко она улетит от пинка.

Будем декламировать наши любимые стихотворения, стоя на постоянно меняющей направление лестнице, и трансфигурировать скрепки в маггловские воздушные шарики, цветы, открытки с жизнерадостными пожеланиями и прочие приятные мелочи, и отдавать их Пивзу вместо чернильных бомб. Правда мне совершенно не хочется думать, что он может с ними сделать…

Гермиона, а давай расспросим мадам Пинс сколько пар целуется за библиотечными стеллажами, думая, что их не видно (и нет, я ни на что не намекал. Разве только чуть-чуть…), и какая книга самая популярная?

Или побеседуем с волшебниками на картинах, мне кажется, не только мы получим удовольствие от увлекательных историй, накопившихся за века существования Хогвартса и прекрасно сохранившихся в памяти чародеев, но и они — ведь по большей части ученики игнорируют портреты.

Гермиона, а давай посадим в Запретном лесу какое-нибудь диковинное растение и будем каждый день поливать его из той лейки с удобрениями, что прячет Хагрид в своем тайнике за абсолютно неподозрительной бочкой. Секрет, помноженный на два — звучит заманчиво.

Давай танцевать ча-ча-ча под гомон однокурсников, звяканье вилок во время обеденного перерыва и мелодию отличного субботнего настроения в наших душах, пока не упадем от бессилия на скамью.

Знаешь, я бы хотел устроить соревнование, кто больше поймает снежинок языком, но в мае все равно не бывает снегопада. Поэтому давай наколдуем пузырькопад с Астрономической башни? Когда каждый мыльный шарик будет переливаться всеми цветами радуги, превращаясь в то, что больше всего нравится человеку, эдакий Ридикулус наоборот, мне кажется, в крови у всех обитателей Хогвартса резко поднимется уровень эндорфинов.

Давай и сами будем смеяться так громко и невпопад, чтобы окружающие сначала задумались о нашем психическом состоянии, а потом ощутили легкий укол зависти: ведь мы свободны, счастливы и делаем то, что хотим.

Гермиона, а давай устроим пикник, и эльфы-домовики снабдят нас провизией, а ты не скажешь ни слова об этом — хотя нет, скажешь, иначе это была бы не ты, просто наш разговор не закончится обидными словами, неприятным заклинанием, хлопаньем дверей или самоутверждением в споре. И, расположившись на клетчатом пледе с кисточками по краям, мы даже насладимся кукурузными булочками, мармеладом с цукатами и в шутку испачкаем друг друга шоколадным кремом от эклеров.

Я расскажу интересные факты из жизни Джордена Луиса, сформулировавшего принципы повторной материализации, а ты согласишься полетать со мной по квиддичному полю — невысоко, хотя бы метров пять-шесть над землей, я же знаю, как ты боишься высоты.

И мы будем улыбаться друг другу долго-долго, и молчание будет именно тем, чего нам не хватает.

Гермиона, мне так хочется разорвать металлические путы навязанных обществом правил, с едким привкусом привычки, и дурачиться как в детстве, забыв, что в графе «возраст» у нас уже двухзначное число. А еще хочется, чтобы ты через много лет в одну прекрасную субботу, сидя в кресле-качалке с кружкой горячего какао вспоминала с особенной теплотой этот абсурдный день. И наши внуки бы улыбались щербатыми ртами и крутили бы пуговицы на твоей мантии, упрашивая рассказать еще забавных историй.

Давай, а?

«Побудь эльфом-домовиком!»

Гермиона Грейнджер, Гарри Поттер, Рон Уизли, G, джен.

— Вы, я смотрю, не проявляете никакого энтузиазма! — Гермиона обвинительно ткнула пальцем в нахохленных Гарри и Рона, сосредоточенно уставившихся в книги с поистине арктически-холодным выражением на лицах.

Друзья уже добрых двадцать минут терпели занудство подруги, которая, изредка бросая взгляд на подозрительно шепчущихся в углу гостиной Джорджа и Фреда — не иначе что-то затевают! и вязавшиеся волшебством бесформенные шапки для эльфов-домовиков, пыталась втянуть их в обсуждение перспектив развития своего фонда. Увы, все ее попытки разбивались о гранитное молчание собеседников. Наконец, после особенно долгого монолога Гермионы, пропитанного предельной эфемерностью планов, Рону надоело изображать напускную серьезность, и он, не без мрачного удовольствия захлопнув учебник, заявил:

— Твое Г.А.В.Н.Э — это просто разговоры, а не дело. Носишься с ним, как наргл с молоком, и ничего серьезного не предпринимаешь, наверное, потому что сама прекрасно знаешь, что ничего изменить нельзя.

— Вовсе нет! — воскликнула Гермиона, всплеснув руками. Спицы немедленно перестроились и начали халтурить, пропуская множество петель и создавая тем самым дырки, но она этого даже не заметила.

Гарри послал предостерегающий взгляд Рону, но тот, как будто бы не поняв намека, упрямо скрестил руки на груди:

— Вовсе да! Пойми, все эти твои значки — ничего не стоят. Люди только посмеются или покрутят пальцем у виска. Эльфы-домовики тысячелетиями прислуживали волшебникам, и еще столько же будут это делать.

— Мы еще посмотрим! — звенящим голосом отозвалась Гермиона и, резко развернувшись, убежала в комнаты девочек. Зная ее характер, можно было не сомневаться, что у нее в голове уже выстроилась стратегия осуществления задуманного, которую она в скором времени обязательно воплотит в жизнь.

Рон пожал плечами.

* * *

Через полчаса, во время которых Гарри добросовестно дописывал сочинение о побочных эффектах приворотного зелья, пользуясь прекрасным конспектом лучшей подруги, а Рон лениво хрустел костяшками пальцев и изредка бормотал что-то вроде: «Пусть подуется немного, ей это пойдет на пользу», в гостиную спустилась Гермиона.

Рон как раз обратился к другу: «Как думаешь, Гарри, каковы шансы у Гарпий попасть в первую турнирную сетку Кубка лиги? С учетом, что они поменяли свой Чистомет на более быструю модель…» да так и замер с открытым ртом, хрипя, словно бы внезапно сковавшая горло ангина не позволяла ему что-то сказать. Ответом на его невысказанный вопрос был удивленный свист близнецов, отвлекшихся от важного — в этом нет сомнения! — дела, и последовавший за ним взрыв риторических восклицаний, в числе которых явно преобладали: «Что она задумала?» и «Глазам не верю!».

Выглядела Гермиона и вправду обескураживающее — старая, изорванная, перевязанная на талии грубой лентой наволочка была, черт возьми, такая короткая, что стройные ноги девушки казались раза в два длиннее. Волосы, растрепанные больше обычного, собранные в высокий хвост и небрежные пряди, обрамляющие лицо, создавали впечатление, будто она провела отпуск на море, а синяки гармонировали с сажей на коленях. Вместо привычных туфель на небольшом каблуке ноги были лишь в вязаных уютных носочках. В руках она держала жестяную банку для пожертвований и огромный плакат с меняющими шрифт буквами.

На фоне этой громадной агитационной листовки Гермиона казалась невероятно беззащитной и хрупкой, что хотелось подхватить на руки и защищать от любых неприятностей.

Гарри и Рона подумали, что они никогда не видели зрелища более соблазнительного и невинного одновременно.

— Я решила провести акцию «Побудь эльфом-домовиком!». Наглядная демонстрация угнетенного состояния эльфов-домовиков, возможно, пробудит нужные чувства в волшебниках, и они поймут важность законов об ограничение употребления труда магических существ. Ну что ты теперь скажешь, Рональд Уизли? — вызывающе спросила Гермиона. Увы, дождаться ответа ей было не суждено — Рон явно был в прострации — поэтому она, махнув рукой, выскользнула через портрет в поисках сочувствующих домовикам студентов.

* * *

Гермиона была счастлива — через неделю ее клуб Г.А.В.Н.Э. переполнился новыми членами, но для нее осталось загадкой, почему именно мужское население Хогвартса столь резко заинтересовалось правами эльфов.