Лунный свет (гет)

Утро было ненастным. С запада, со стороны близкой Атлантики, ползли дождевые тучи, клубились, меняли свои очертания.

В доме Света была одна. Филипп утром отправился к какому-то знакомому, так толком и не объяснив для чего, и пропал на весь день. Свете оставалось лишь дожидаться молодого человека вместе с его пояснениями.

Она выловила из листового опада на берегу всякую шевелящуюся мелочь, оставила её на столе в разнообразных баночках и пузырьках и взялась протирать с книжных полок пыль, попутно пролистывая то одну книгу, то другую.

"Как бы не пострадали эти книги спустя время от влажного воздуха, — думала Света. - Было бы жаль."

В памяти всплыла не то чья-то реплика, не то когда-то услышанный анекдот: "Пока протирал пыль с книжных полок, прочёл Ремарка и Хемингуэя." Света тихо засмеялась. Ну да, приблизительно так это и выглядит. С поправкой на то, что тут совсем не литература двадцатого века. 

Света вернула на полку "Божественную комедию" Данте, и повторила мысленно строчки, услышанные от Филиппа волшебной звездной ночью на берегу реки. Как к месту пришлось это произведение! Свете равно нравились и роль Вергилия, и роль Беатриче.

Классика поистине способна вскружить голову! Но после классиков были жаркие поцелуи, и Филипп читал уже что-то своё, посвященное ей, и голова кружилась ещё больше. Конечно не Данте и не Петрарка, но в тысячу раз приятней, чем строки признанных гениев. Какое досадное недоразумение: всю жизнь обожать поэзию и быть напрочь обделенной даром стихосложения!

В сладком дурмане в голову девушке всё чаще приходила безумная мысль пустить всё прахом: всю свою прошлую жизнь, семью, друзей и знакомства, прекрасную перспективу желанной научной карьеры и остаться здесь. Навсегда!

Однако всякий раз при подобной мысли что-то остро щемило внутри, до боли свой мир не желал отпускать её. Не отпускали родители и друзья, родной город, университет, даже черемуха у подъезда дома. Не отпускала и любимая специальность, которой девушка с давних пор мечтала посвятить свою жизнь. Пожертвовать всем этим? Отказаться от мечты?

Когда она соблазняла Филиппа красотой и тайнами природы, побуждая отринуть честолюбие, то совсем не задумывалась о том, что однажды ей самой придётся делать судьбоносный выбор между познанием тайн природы, смыкавшимся у неё с научными амбициями, и разгоревшейся любовью. Жизненные цели, как оказывалось, не так-то просто поменять.

Сомнения раздирали душу изнутри не хуже пастей чудовищ из дантовского ада. Ах, если бы что-то подтолкнуло её к правильному выбору! Света стиснула тряпку и укусила костяшки пальцев.

Вариант попытки усидеть на двух стульях девушка уже продумала. Возможно, что Филипп тоже. Непонятно, как течёт время, когда кто-то находится "в гостях". Если допустить, что каждый возвращается к себе в тот же миг, в который произошло перемещение, то регулярное повторение "пожить там, пожить здесь" должно съедать определенный срок жизни. А это было похоже на правду, так как по словам Филиппа, они с Арамисом вернулись в свой мир в ту же ночь, в которую покинули его. Прошла максимум пара часов.

Если же допустить, что при определенных условиях время при наличии "гостей" способно идти в двух мирах параллельно, то выведение закономерностей будет делом долгим и посильном ли вообще? Света отлично знала, что по малой выборке общих выводов делать нельзя.

И наконец, есть ли гарантия, что портал не закроется через какое-то время, например, в срок окончания романа, по взятии Маастрихта? Увы, но книга вытворяет столь странные вещи, что трудно быть уверенным в чём-то наверняка.

Как ни крути, ничего хорошего не выходило. Выбор был неизбежен. Или любовь, или всё остальное.

В этот миг звук отворяемой двери вывел девушку из нелегких размышлений. Вернулся Филипп. В руках он держал прикрытую холстиной корзину.

Юноша поклонился с ловкость придворного кавалера и весело спросил:

— Надеюсь, вы не успели заскучать в одиночестве, мадемуазель? 

— Успела, и даже начала волноваться. Но также успела и прибраться немного, — ответила Света, пытаясь угадать причину этой веселости. — Вы очень вовремя. Кажется, начитается дождь?

— Да, я едва поспел, — юноша поставил корзину у стены. — Думаю, сейчас хлынет настоящий ливень.

— А что это вы принесли?

— Это... — Филипп загадочно улыбнулся. — Сейчас узнаете.

Света подошла ближе. В корзине под наброшенной холстиной было что-то довольно большое, и это что-то вдруг зашевелилось.

— Ой, оно живое!

Филипп жестом фокусника сдернул ткань. На дне корзины возился крепенький пушистый щенок неопределенной породы.

— Знакомый охотник ещё три месяца назад обещал продать мне одного, когда его собака ощенится, и детеныши немного подрастут.

— Какой хорошенький, — умилилась Света, присаживаясь на корточки.

— Добрый помощник в охоте, мне как раз такой нужен. Его родители — прекрасные ищейки.

— У вас когда-нибудь были животные?

— Были.

Света протянула руку, чтобы погладить щенка. Тот, радостно виляя хвостом, обнюхал руку девушки и облизал ей ладонь.

— Вы ему понравились, Светлана. Придумайте ему кличку.

— Если вы так хотите...

— Хочу.

— Мне изощряться?

— Как пожелаете. Впрочем, не перестарайтесь, — улыбнулся Филипп.

Света задумчиво почесала пальцем кончик носа.

— Пусть будет Дарвин.

— Создатель этой... — Филипп щелкнул пальцами, — теории эволюции, правильно? Которая вызовет так много негодования в девятнадцатом веке?

— Да. Или его дед Эразм Дарвин, написавший немало работ на биологические темы стихами, например поэмы "Любовь растений" и "Храм природы".

Света опустилась на стул, посадила пушистого звереныша себе на колени и стала ласково почесывать его за ухом.

— Крупный вырастет. Охотник.

Щенок вилял хвостом и ластился к девушке.

— Ну-ну, уже все руки мне языком вымыл! — смеялась Света. — Кончай безобразничать, собачий ребёнок!

Филипп встал за спиной у девушки, чуть склонился над ней. Страшно было подумать, что наступит время, когда он не услышит её смеха, спокойного мелодичного голоса, не дотронется до темных, пахнущих дымом и мокрыми листьями, волос. Но что, что можно сделать? Клясться в любви? Умолять? Но... страшны не потрясения, страшна повседневность. Принц был уверен, что его дриаде рано или поздно наскучит бесцельно перебирать сороконожек, не находя этому применения.

Филипп не считал себя в праве удерживать Светлану, прельщать клятвами, пылкими признаниями.

Разве можно толкать на столь большие жертвы дорогого сердцу человека, отнимать у него часть счастья, привычный уклад, родной век. Разве только этот человек сам того захочет...

Светлана была не похожа ни на знатную даму, ни на поселяночку. Она не была похожа ни на кого! А корсет, к которому так привычны обычно женщины, словно бы даже сковывал пластику её гибкого стана в отличии от мужской одежды. Хотя юноша не мог не отметить, что платье зажиточной крестьянки из долины Луары было ей чрезвычайно к лицу.

Филипп мечтал бросить весь мир к ногам этой странной девушки, но не имел даже Франции, а потому дарил ей этот прекрасный, всеми забытый дикий край, зная, что доставит ей этим большое удовольствие. Глядя сбоку на слегка загоревшее под алтайским солнцем лицо, светящиеся глаза, принц подумал, что не зря Светлана бредит биологией. Биология, должно быть, была её настоящим призванием. В девушке было столько любви ко всему живому! Да и не только к живому. Кажется, даже самое заскорузлое сердце она способна научить любить раскаты грома, шепот листьев, запах смолистых шишек, кваканье лягушек, буйные ветры, старые корявые пни, извивы дорог. Только сейчас принц понял, что образ этой девушки неотделимо переплелся в его сознании с образом свободы, вольного воздуха, а потому любая мысль о гостье вдвойне упоительна...

Раздался стук в дверь.

— Кто это там? Уже вечер, — Света замерла, и Дарвину, наконец, удалось лизнуть её в нос.

Филипп, оторванный от приятных мыслей, недовольно нахмурился:

— Сейчас узнаем, — и пошёл встретить гостя.

Света взяла щенка на руки и направилась следом.

Дверь была не заперта. От кого ставить замки? Филипп потянул за ручку.

На пороге появился поджарый деревенский парень лет девятнадцати-двадцати, который принес с собой письмо, заботливо пряча его от дождя под курткой. С улицы через распахнутую дверь сразу потянуло холодом и пахнуло прелыми осенними листьями.

— Сударь, вам велели передать письмо. Вот этот толстый конверт.

— Спасибо, Этьен. Да не стой ты у порога, не пускай сырость!

Этьен шагнул вперёд и прикрыл за собой дверь.

— Тебе поручали что-нибудь передать на словах?

— Ничего особенного. Разве что попросили не медлить и письмо отнести вам сразу же. Ах да, чуть на забыл! Оно предназначено женщине.

— Отлично! Ты не замерз?

— Да ерунда, сударь! Мне привычно.

Получив заслуженную монету, парень довольно кивнул и снова скрылся за дверью, нисколько не пугаясь дождя, который ничуть не собирался ослабевать и всё продолжал монотонно стучать по крыше.

Филипп осмотрел конверт и протянул его Свете. Девушка опустила Дарвина на пол и взяла письмо.

— Что там, интересно узнать.

Филипп занялся щенком, которого стоило покормить, а Света подошла поближе к окну, потому что уже сильно смеркалося, и вскрыла письмо, ощущая, как всё внутри затрепетало.

На одном из двух сложенных листков мелким красивым почерком было выведено:

"Сударыня, в силу непредвиденной задержки мы вынуждены просить вас выехать навстречу. Точно держитесь маршрута, приложенного к письму, и не путешествуйте в одиночку. Ради безопасности пусть вас сопроводит человек, способный вас защитить."

Без имен, без подписи, предельно сухо и предельно содержательно. Света взглянула на второй листок. Это была аккуратно сложенная карта, на которой был отмечен маршрут.

Света вновь вернулась к письму, которое содержало приписку. Этот полупечатный шрифт девушка узнала бы из тысячи: писал Володя.

"У нас всё в порядке, так что не волнуйся. Накопилось очень много новостей, которыми хочется поделиться. Мы ужасно соскучились и часто тебя вспоминаем. Очень хочется узнать, как ты. Увидимся!"

В этой приписке, краткостью предложений немного напоминавшей СМС, помимо прямого содержания было ещё что-то, спрятанное между строк, теплое или близкое. Братская любовь, дружеская забота, что-то очень светлое и незыблемое. Или, может быть, ей просто так показалось...

От этой приписки у Светы сжалось сердце. Как же она хочет видеть Володю и Аню!

Это походило на отрезвление, на студеный ветер, ворвавшийся в её душу. В единый миг всплыло и накатило всё, что томилось внутри, ожили милые образы. Света выронила письмо и, медленно опустившись на стул, закрыла лицо руками. Как она сможет жить без всего этого?

Филипп обернулся.

— Светлана, что случилось?

Оставив щенка у кормушки, он подошёл и торопливо поднял оброненное письмо. Пробежал его глазами в надежде понять, в чём дело. Не нашёл, отбросил его на стол и склонился над девушкой, коснулся её плеча.

— Светлана, что с вами?

Света сглотнула комок в горле и отвернулась. Послышался тихий то ли вздох, то ли всхлип. Филипп опустился рядом с девушкой на колени и мягким, но требовательным движением отнял её руки от лица. Света взглянула на юношу, и тот увидел её мокрые глаза.

Филипп вздрогнул. Казалось, эти слёзы жгли его душу.

— Что вас печалит, сударыня? — с ещё большей нежностью сказал он, аккуратно вытирая её слёзы рукой. — Пожалуйста, не плачьте. Если я в силах помочь, я сделаю всё, что угодно!

Света прижалась щекой к его ладони.

— Боюсь, вы ничего не сможете сделать. 

— Разве требуется двигать континенты или поворачивать вспять время? — спросил принц с вызовом.

— Увы, время... Требуется соединять разные эпохи, сращивать миры. Я ужасно виновата перед вами. Непростительно так морочить голову себе и другим. Ах, лучше бы вы на ком-нибудь здесь женились! Ещё года три назад!

— Право, на вас не угодишь! Прежде вас радовало, что я не успел этого сделать.

— Я хотя бы перестала бы разрываться.

— Однако вы не разрывались, когда решили приехать сюда. 

— Это верно, но я словно собака на сене. Как это ужасно!

— Успокойтесь, милая моя.

— Что же нам делать? Я в этой вселенной чужая, ходячий анахронизм, парадокс. На что мне претендовать? На любовь вымышленного персонажа?

— Вымышленного?! Вы, верно, оскорбить меня хотите. Разве я не держу вас сейчас за руку? Любовь — сама парадокс. Она ломает границы!

— Вы проверяли? — с грустной усмешкой спросила Света. — Помимо руки?

Филипп чувствовал, что она опять ускользает, а он вновь не способен ухватить химеру. Почему такое светлое чувство, как надежда, способно причинять столько страданий?

— Сударыня, вы прекрасно знаете, о чём я мечтаю. Мне нужно лишь одно: чтобы вы остались со мной и были моей. Счастливыми людей делает любовь, ничто другое! Она сильнее расстояний, сильнее времени...

— Нет, нет, не надо, — Света вскинула руку, — я не могу! Я не в силах оставить всё то, что я имею в другом мире. Это так больно!.. Да, это, наверно, слабость. Если у меня в сердце ещё осталось место для подобных слабостей, если я раздумываю, колебаюсь, вы имеете право не верить в мою любовь к вам. Наверно, если бы я окончательно потеряла голову от любви, я не колебалась бы, не мучилась... Я знала бы точно... Сердце знало бы!..

Филипп прижал Свету к своей груди. Девушка спустилась на пол и теперь тоже была на коленях рядом с принцем. Как же Филипп хотел осушить её слёзы, видеть вместо них улыбку!

— Милая дриада, одно из ваших больших достоинств, что вы никогда не теряете голову. 

— Значит я бесчувственная рационалистка! — воскликнула Света.

— Это вы-то?! С вашим тонким мироощущением! Вы утверждаете, что вы бесчувственны и при том, страдаете от того, что не можете не чувствовать. Вы не находите здесь противоречия? — Филипп поцеловал кончики её пальцев. — Любовь бывает разных видов, — продолжал он, — и то, что влечет вас — тоже любовь.

— Карьеристка! Фанатичка!

— Тише! Успокойтесь, дорогая моя. Не говорите чепухи и бросьте это нелепое самобичевание.

— Я чувствую себя ужасно, — Света снова попыталась спрятать лицо в ладонях.

— Лучше посмотрите на меня, — принц приподнял её подбородок, — посмотрите. Разве вы пленница этого века? Разве вас кто-то неволит? Разве вас лишают связи с семьёй, с друзьями? Разве вам мешают раскрывать свои таланты, искать признания? Мне ли вас не понимать! Я не держу вас, слышите? Не держу!

Света закрыла глаза, благодарно прижалась к нему и затихла. Мелкая дрожь, бившая её, понемногу ослабевала.

Филипп обнимал девушку за плечи и чувствовал, что ей стало легче. Это оказалось так просто, словно выпустить в небо лесную птицу, и так горько, ведь дикие птицы никогда не возвращаются... 

Оба обреченно посмотрели друг на друга, и страшное чувство безысходности камнем легло на сердца, желавшие биться легко и радостно. Они принадлежали разным мирам, которые готовили им разные жизненные дороги. 

Филипп осторожно прикоснулся губами к её губам, солоноватым от размазанных слёз. Света ответила на его поцелуй неожиданно страстно. Принц почувствовал волну энергии, исходившую от неё.

— Плевать, что потом! Здесь, сейчас, в эту минуту — я ваша! Я так хочу, — прошептала Света в самое ухо Филиппу. 

Глаза юноши странно сверкнули в полумраке: удивленно, алчно, нежно.

— Светлана, вы не пожалеете об этом порыве?

Она засмеялась тихо и немного нервно.

— Глупости! В моём мире даже родить вне брака не преступление. Подумаешь!

— Какой ужас, — прозвучал насмешливый голос тоже возле уха.

— Но вы мне верите?

— Разумеется.

Губы, шея, ключица... 

Они уже не понимали, где они, кто они, и почему пол покачивается, словно палуба, не помнили, как перебрались на кровать. Тела сплетались, боясь остаться в гложущем одиночестве, в зияющей страшной пустоте. Руки впивались до боли, не желая отпускать, стремясь взять всё без остатка, ногти царапали кожу. Отчаяние, восторг, полёт, падение, земля и небо, тьма и свет...

Их обнимала ненастная ночь, скромно укрывая своим беззвездным пологом, а дождь всё так же стучал по крыше, и щемяще-остро пахло мокрой осенней листвой.