С точки зрения вечности (гет)

Не виню равнодушных – сам грешен

И нашел… И удобно подвешен…

Утреннее солнце, а это, надо сказать, было его прямой обязанностью, начало заглядывать в окна дома №8 по улице с холодным названием, дотянулось до окон 3 этажа, выходящих на залив реки, посмотрелось в свое отражение и проникло, наконец, внутрь, осветив сначала пустовавшую в предыдущую ночь спальню, а затем и гостиную… На диване спал парень, который внешне казался нездоровым (особенный антураж составляли синяки, которые еще не до конца залечились и тугая бинтовая повязка на ребра – одеяло, видимо, сползло за ночь), и девушка, которая заснула прямо в кресле-качалке. Рядом с ней стояла чашка с недопитым, но еще теплым кофе… Солнце осветило их, поигралось с бликами на поверхности кофе, оставило один из своих лучей и двинулось дальше – будить остальной мир. Шаловливый солнечный зайчик осмотрелся, не нашел ничего достойного внимания в пустовавшей спальне и сосредоточил всю свою теплую энергию на самом, по его мнению, интересном месте гостиной – на лице спящего Драко Малфоя. Зайчик примостился у него на щеке и с неудовлетворенным интересом начал поглядывать на закрытое веко…

Темноту прорезала узкая полоска света, он кинулся к ней, надеясь найти выход, и тут свет заполнил все видимое пространство. Веко, на которое нацелился зайчик, дернулось, явив миру серо-голубой глаз – Драко Малфой, похоже, очнулся.

Зрение работало без сбоев, сознание окончательно вернулось в мир живых и, как надеялся его обладатель, душевно и физически здоровых. Приподнявшись на локтях, бывший слизеринец осмотрелся, прислушиваясь к своим ощущениям: обычная комната, скорее всего гостиная, удобный диван, лицо, которое почти не болит, тугая бинтовая повязка на ребрах, чашка с недопитым кофе на полу и его "личный лечащий врач", спящий в кресле. "Личным лечащим врачом" оказалась рыжеволосая девушка. По спине Драко пробежал легкий холодок – галлюцинация грозилась вернуться. Хотя логичнее было предположить, что глюка и вовсе не было, а просто он вчера по причине травмы и рыжих волос перепутал человека. Тем временем девушка повернулась во сне, явив Малфою свое лицо на полное обозрение, и, пока он лихорадочно вспоминал всех своих подружек с рыжими волосами, ввела его в легкий ступор. Это была не галлюцинация, а, что еще хуже, живая, хоть и спящая, Джиневра Уизли.

Драко ругнулся нехорошим словом полу в слух, полу про себя…

Судя по месту засыпания и по попыткам этого самого засыпания не допустить (здравствуй недопитое кофе!), Драко отметил, что Джинни его все-таки узнала, и ругнулся уже нехорошей фразой, при чем скорее в слух, хоть и тихо…обстановка грозила в ближайшее время раскалиться…

Прочистив горло, Малфой настроился на фамильный саркастический тон:

— Кого я вижу, Джиневра Уизли собственной персоной! Чем обязан столь теплому приему?

— Сейчас… уже встаю… еще одну маленькую секундочку…и я…, – сонно заворчала Джинни

— Ну-ну…, – только и смог выдавить Малфой сквозь мерзкую ухмылочку

И тут Джинни Уизли подскочила, как ужаленная. Сон ("Как же я ненавижу эти дурацкие рассветы, которые просыпаю, как запрограммированная!") улетучился моментально, а на лице появилось недавно приобретенное, вместо злосчастных булочек, напряжение – Драко Малфой вернулся вместе с букетом своих неповторимых черт и повадок, а его временное переключение на бессознательное состояние и улыбки от уха до уха (Драко Малфой, оказывается, умеет улыбаться, правда в невменяемом состоянии, но сам факт!), похоже, полностью излечилось…

— Для особо одаренных повторяю вопрос, – пауза, – чем обязан столь теплому приему и отсутствию армии авроров в засаде за спинкой дивана?

Сказать, что Джинни растерялась… Вот он, враг, который не показывался последних 5 лет, человек, которого все с радостью похоронили и забыли о нем, как о страшном сне; вот он живой, вменяемый и в полном сознании… Сказать, что Джинни растерялась… Растерялась, да так что с перепугу стала напоминать рассерженную валькирию, это как минимум…

— Для не менее одаренных замечу, – кровь прилила к лицу гриффиндорки, которая, в свою очередь, почти вплотную приблизилась к лицу ненавистного слизеринца, – что для такого пережитка смутного прошлого, как ты – это, пожалуй, слишком много чести!

— Значит, твой план залечить меня до смерти, перед этим доведя до сумасшествия своими эмоциональными нравоучениями? – потемневшая бровь поднялась в саркастическом вопросе…

— Как и предполагалось – ни капли благодарности и дремучее хамство…

— Исключительно из чувства безумной благодарности я не убью тебя, а просто сотру память.

— А насчет хамства, ты предпочитаешь воздержаться, я правильно поняла? И, кстати, мне почему-то кажется, что ты все же не в том состоянии, чтобы диктовать мне условия, – Джинни незаметно даже для себя лихорадочно сжимала палочку в руках.

— Не будь так уверенна в этом, маленькая рыжая Уизли…

— Насчет хамства ты точно предпочитаешь воздерживаться… Но дело даже не в этом, мне просто любопытно посмотреть как ты будешь держаться на ногах после твоего вчерашнего состояния, – не без удовольствия заметила Джинни.

Вдруг взгляд Драко переметнулся со своей оппонентки куда-то в сторону окна, казалось, он силится что-то разглядеть там:

— Посмотри за окно, – как ни в чем не бывало, заявил Малфой.

Джинни немного опешила от такого разворота на 180 градусов:

— А что там? Я ничего особенного не вижу…

— Вон там вот, ну вон же… сразу за поворотом, – особо драматическая пауза, – вон там не я побежал тебе что-то демонстрировать и доказывать?!

Этот развод был настолько злобно-детским и настолько обидным, что Джинни захлебнулась от переполнявших ее негативных эмоций, потом, взяв себя в руки, невинно поинтересовалась:

— И кто же это так отделал великого и непобедимого Драко Малфоя не ранее, чем вчера, наведался к Гермионе вспомнить школьные времена?

Взгляд Драко от "холодный и презрительный" перешел в разряд "уничтожительный на уровне абсолютного нуля по теплоте ", тем не менее, когда он заговорил ни одна интонация не изменилась и ни один мускул не дрогнул на лице с надменно-презрительной маской:

— Сеанс вопросов и ответов подошел к своему логическому завершению, Уизли, переходим к обязательной программе…

И, прежде чем Джинни успела что-либо понять, Малфой вскочил с дивана, при чем обе палочки – его и Джинни – оказались у него в руках. Все-таки физическое состояние дало о себе знать, и во время маневра он едва удержал равновесие, но своего он достиг и теперь держал Уизли под прицелом.

Но все снова пошло вкривь и вкось, как уже не раз шло на протяжении этой истории: в тот самый момент, когда Драко начал произносить заклинание, стирающее память, во входной двери громко заскрежетал ключ…

— И кто это может быть, – поинтересовался Малфой, – припозднившаяся армия авроров? Так когда это они начали, как магглы, ходить через дверь?

Сквозь открываемые двери послышался голос:

— А вот и я, привез одной нашей общей рыжей знакомой сувениры из Парижа, ставь скорее кофе – отпаивай своего блудного друга прямиком из холодильника… – звук возни в прихожей…

— Палочка! – прокричала Джинни…

— Блез Забини…а вот и первый аврор, – в пол голоса отметил Драко, в то же мгновение приблизился вплотную к Джинни, нажал нужную точку у нее на шее ( плоды службы в армии, от которой всеми правдами и неправдами повально пытались откреститься все магглы мужского пола от 18 и до 26) и трансгрессировал с обмякшим телом в охапку…

— Что-то случилось?!! – через мгновение Блез влетел в комнату в полной боевой готовности…

Но ответом ему был только характерный хлопок – секунду назад Джинни без всяких "привет – пока" и малейших объяснений трансгрессировала. В комнате не было никаких следов явной и неявной борьбы, равно как и любых следов или знаков, не говоря уже о сообщениях. Вывод напрашивался сам за себя – она трансгрессировала, потому что не хотела его в тот момент видеть. Чужая душа, тем более женская – потемки, поэтому он решил не отставать от коллектива и отправился к себе домой, решив послать ей сову с требованиями объясниться. Уж что-что, а навязывать свое общество Блез Забини не привык…

Влага висела в воздухе настолько явно, что его можно было бы попробовать выжать. Острый запах озона заставлял задуматься о том, что в ближайшее время придется вытерпеть весь букет поздних гроз: оглушительный гром, безумную пляску всевозможных молний и беспросветный ливень с последующим надоедливым дождем на протяжении эдак недельки. Стояла ранняя осень.

Права была Уизли в своих смехотворных попытках изобразить холодное ехидство и сарказм, не стоило ему выдавать такую череду подвигов после вчерашнего приключения… Во-первых, он основательно выдохся и сейчас валялся на земле рядом с бессознательной Уизли, силясь восстановить дыхание и хватая наполненный озоном воздух, как рыба, выброшенная на берег, а, во-вторых, он трансгрессировал фиг знает куда вместо своего дома, чего с ним даже в школе не случалось, и в этом определенно осеннем фиг знает где с минуты на минуту должна начаться гроза с последующим затяжным продолжением.

— Что за… – удивленно отметил Драко, не веря своим глазам. Они находились на ровной площадке, декорированной развалинами какого-то очень давнего сооружения. Крыша у этого сооружения отсутствовала, хотя явно когда-то предполагалась, то есть развалины представляли собой систему полуразрушенных стен, арок и дверных проемов в никуда. А в центре этого сооружения располагался поразительно знакомый, правда на этот раз пустой бассейн. Он обошел кругом площадку с целью осмотреться как следует: недалеко от стен росло несколько молодых, совсем неокрепших деревьев, а дальше, через довольно таки приличную степь виднелась кромка леса – с другой стороны начинался обрыв , поросший травой и редким кустарником, а за ним расстилалось уже начинающее терять свою приветливость море. Кто-то непременно бы восхитился открывшимся пейзажем, но только не Драко Малфой и только не в сложившейся ситуации – для Драко Малфоя пейзаж оказался самым что ни на есть неудачным, потому что до ближайшего укрытия, то есть до леса, было прилично идти, а ливень грозился начаться с минуты на минуту…

Наконец Драко вспомнил, что Джинни все еще находится без сознания и соблаговолил нажать ту же самую точку на шее для того, чтобы Уизли наконец-таки очнулась.

Джинни открыла глаза и подскочила так резко, что грохнулась бы опять на землю, если бы Малфой не подхватил ее заблаговременно. Когда земля перестала вертеться перед глазами, Джинни удивленно осмотрелась и потребовала объяснений, причем небезосновательно:

— Позволь полюбопытствовать куда ты нас притащил, ошибка природы, – Джинни попыталась поместить в эту фраз как можно больше яда, чтобы вытеснить оттуда нервный страх за судьбу своей памяти, – и почему, хотела бы я знать у меня не получается трансгрессировать?!

"А Уизли, оказывается, сообразительнее, чем я предполагал," – заметил про себя Драко, а в слух сказал:

— Ты будешь смеяться Уизли, но я знаю об этом ничуть не больше тебя.

— То есть ты хочешь сказать, что ты промахнулся настолько, что не знаешь где мы находимся и почему отсюда нельзя трансгрессировать?!

— Именно это я и хочу сказать, мисс сообразительность, более того добавить, что здесь не действует вообще никакая магия и скоро нас накроет первоклассным осенним ливнем со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Это что же место типа Хогвартса, – начала размышлять вслух Джинни, – только здесь нельзя не только трансгрессировать, но и практиковать любую магию. Тогда возникает логичный вопрос: как ты умудрился перенести нас именно сюда?

— Уизли, ты что решила доконать меня глупыми логичными вопросами?!

— Нет, но мне про…

— Уизли, это был риторический вопрос, то есть тот, на который не нужно давать ответа, – перебил ее Драко, – если успеем проскочить до грозы степь, в чем я, с такими темпами, все меньше и меньше уверен, то сможем найти укрытие в лесу…

— С тобой в незнакомый лес, – фыркнула Джинни, – читай по губам: НИ-ЗА-ЧТО!

— В таком случае, если у тебя есть более рациональное предложение? – Пауза, – тогда потрудись не отставать…

Обычно, если два отрицания обозначают соглашение, то два соглашения никогда не обозначают отрицание… Ага…щас… Они были уже на середине пути, когда небо перед ними раскроила трещина молнии, сделав из одиноко стоящего посреди степи ансамбля из нескольких кустов и деревца весело пылающий факел. Джинни сжалась в тугой комок какого-то первобытного страха и поспешила вплотную приблизиться к Малфою. Через несколько мгновений степью пронесся раскатистый оглушительный звук приближающейся грозы. Первая капля сорвалась, казалось, с самого темного участка тяжело-серой тучи и, минуя траву, глухо стукнулась о землю. Пара секунд, и за ней последовала следующая, потом еще одна, потом послышался неуверенный шелест редких капель, которые еще через мгновение превратились в сплошную стену воды.

Джинни, естественно, была обута не для марш-бросков по степи под удивительно сильным ливнем, размокшая земля вперемешку с травой довольно таки быстро забилась в кожаные ботиночки на шнуровке, поэтому она отстала от нещадно ругающегося Драко Малфоя, чтобы поправить обувь.

Джинни не заметила ее, потому что смотрела не перед собой, а вниз – небо снова пошло трещиной молнии, которая, кажется, избрала себе самый выступающий над поверхностью земли объект…

Позже Драко не сможет вспомнить, как же это у него все-таки получилось, скорее всего сработали не подводившие ни до, ни после рефлексы, а, может, вмешалась судьба, но факт остался фактом: в полете он успел сбить ее с ног и, пролетев уже вместе буквально метр, накрыть собой. Небо окончательно раскололось пополам ослепительной вспышкой света, и в то место, где мгновение назад стояла Джинни, ударила молния… Полежав еще немного, Малфой поднялся на ноги – вид у него был еще более жалкий, чем прежде, потому что к не до конца сошедшим синякам и насквозь промокшей одежде добавились еще и разводы грязи все на той же одежде. Дождь заливал глаза и мешал говорить:

— Уизли, вечно ты все делаешь через нетуда! Кому было сказано не отставать от меня?!

Джинни пропустила его слова мимо ушей…она все так же лежала ничком, только плечи ее как-то нервно подрагивали…

— Тебе что недостаточно мокро, Уизли, или ты решила полностью слиться с природой?! – Драко легонько прикоснулся к ее плечу, – Джиневра, ты меня слышишь?!

Он поднял ее на ноги, как тряпичную куклу, и слегка тряхнул, пытаясь увидеть ее глаза. Они были стеклянными, по лицу текли слезы, смешиваясь с водой, а сквозь шум дождя до него доносились тихие, истеричные всхлипывания.

— Вот только истерики мне и не хватало сейчас до полного счастья, – проворчал Малфой. Он встряхнул ее еще несколько раз более сильно – ноль внимания…Тогда, придерживая Джинни левой рукой и частично левым плечом так, чтобы она не упала и чтобы освободить правую руку, Драко с размаху залепил девушке пощечину – красный след немедленно проявился на перемазанной грязью щеке – потом еще одну, потом еще и еще… Наконец Джинни очнулась и перешла на более громкую стадию нервного потрясения:

— Это все ты, это из-за тебя, – Джинни колотила его руками в грудь, плечи, руки, в общем туда, куда попадала, – это ты приволок меня сюда…это все твоя вина, ты, Упивающийся, ты… от тебя только боль, горе и страдания…

— Ну, слава богу, – с облегчением вздохнул Малфой, – давно пора…

Шок…горячие слезы на щеках, слезы, которые давно копились и, наконец выплеснулись, тем не менее не принеся облегчения, потом несколько немилосердных пощечин, а потом ее наконец прорвало, и она кричала, выплескивая всю свою боль и обиду, а этот, он даже, как будто, обрадовался, если такую эмоцию можно применить к Драко Малфою. Дождь заливал глаза, дождь мешал говорить, дождь хлестал по их одиноким фигурам, словно надеясь сломить, смыть, сдвинуть… А потом ему надоело терпеть, он подхватил ее на руки и быстро понес в сторону леса.

Дождь стих так же быстро, как и начался, поэтому когда они вступили в лес, он уже шелестел монотонными тихими и спокойными каплями – ливень прекратился, уступив второй части барбизонского балета, в виде затяжного скучного дождика на ближайшие пару-тройку дней.

Они углублялись в лес, дождь уже не доставал их, но вот порывы ветра то и дело стряхивали на них целые водопады воды с крон. Джинни молча шла рядом с Малфоем. Темнота все сгущалась по мере того, как дело начинало продвигаться все ближе к глубокому вечеру, а лес становиться все более старым и непроходимым.

— Я думаю мы достаточно далеко отошли, – мысли Драко Малфоя вслух… Он достал палочку, – Lumos!

На конце палочки загорелся теплый огонек, и, как по волшебству (собственно говоря, почему как…), сразу стало немного легче и увереннее себя чувствовать.

Найдя подходящую поляну, с одного края которой стоял раскидистый дуб с очень удачно не начинающей пока опадать кроной, которая могла служить сносным укрытием, Малфой очень проворно собрал хворост и несколько внушительных поленьев, сделанных из упавшего неподалеку дерева. Затем он подсушил заклинанием лиственную подстилку под дубом, высушил дрова, Джинни и себя любимого, а два отложенных подходящих по размеру сука трансфигурировал в два замечательных теплых пледа. Затем неторопливо развел костер, чтобы окончательно высохнуть, согреться и отпугнуть незваных гостей в виде волков и прочей клыкасто-когтистой голодной живности.

Джинни апатично сидела, завернувшись в плед и прислонившись спиной к стволу дерева. Так прошел не один час: они сидели поодаль друг от друга и смотрели на пляшущие языки пламени. Потом Драко в очередной раз подбросил дров, чтобы костер не погас до утра, и начал устраиваться поудобнее в надежде поспать пару часов. Перипетии последних двух дней совсем его измотали, сломанные ребра, хоть и успели срастись, благодаря волшебной мази, но после недавних полетов (куда там тот квиддич) и прочих нагрузок ужасно ныли, усиливая дискомфорт от перспективы сна на сырой осенней земле. Устроившись, наконец, кое-как, уже сквозь обрывки сна он различил тихий такой, какой-то торгательно-жалобный и нетвердый, переживший за прошедший день многое голос Джинни:

— Малфой…Драко…спасибо тебе…

Он все делал сам: сам нашел место для ночлега, сам развел костер, сам трансфигурировал подходящий материал в пледы, сам высушил ее, как маленькую или беспомощную какую… Хотя, наверное, она и была беспомощной, ее как не было все это время. Она пережила войну, которую ее друзья, и с ее помощью тоже, выиграли. Она сталкивалась и со смертельной опасностью и со смертью, но что-то случилось здесь, в этом жутком месте, она вдруг почувствовала себя такой незащищенной, как одинокая травинка в той степи – ветер и ливень основательно прибили ее к земле и ей необходимо было время, чтобы подняться. И рядом был, не бросил, хотя должен был, Драко Малфой – это было странно, это было дико и это было единственным возможным вариантом здесь, в этом странном и страшном месте, для них обоих… Ей нужно было время, чтобы понять и принять мир, в котором она оказалась… По его истечению она тихо так произнесла, обращаясь к уже засыпающему Малфою:

— Малфой… Драко…спасибо тебе…

Он как-то странно дернул плечами, когда услышал слова благодарности в свой адрес и резко открыл глаза, прогоняя дрему. Два серо-голубых глаза внимательно оглядели девушку, но лицо осталось абсолютно нейтральным, не выражающим никаких эмоций – он промолчал в ответ.

— Отсюда все еще нельзя трансгрессировать, – утвердительно произнесла Джинни.

— Успела попробовать? – Его голос был чуть сиплым от усталости.

— Догадалась…

— Правильно догадалась, по крайней мере у меня ничего не получилось.

— Интересно, почему ты перекрасил волосы в темный цвет, – ни с того, ни с сего поинтересовалась девушка, – тебя ведь все считали в начале без вести пропавшим, а потом и вовсе погибшим в одной из решающих битв. И уж тем более никому и в голову бы не пришло искать тебя среди маглов, ты и магглы – это один из признаков апокалипсиса, который пока, вроде как, откладывается на неопределенный срок по техническим причинам.

Драко смерил ее недоуменным взглядом и с даже большей неохотой, чем требовалось, чтобы от него отстали, произнес:

— Моя маленькая личная блажь – имидж захотелось сменить. Не знаю, как ты, Уизли, но я зверски устал и еще не бросил лелеять надежду на то, чтобы поспать…

В воздухе повисла относительная тишина, а через несколько мгновений она уже растворилась в естественных звуках ночного леса: в потрескивании дров в костре, в уханье сов, возвращающихся с охоты, в шорохе ветра, который до утра путался в листьях, и в стуке мелких капель тихого обложного дождя, который, было, остановился, а вот теперь снова пошел…

Утро встретило их утихшим, чтобы , сделав передышку, припустить с новой силой, дождем и клочьями серого мглистого тумана, который рвался об ветви и повисал на них сырыми грустными кусками, никуда дальше не продвигаясь… Ветра не было.

Драко старательно затушил все еще тлеющие, не без помощи наложенного на них ранее заклятия, угли. А потом на коротком и подчеркнуто официальном совете было решено пройти лес и постараться найти людей, желательно, конечно магов, но реально – любых людей, у которых можно было бы найти кров, еду и сменную одежду.

Шли они молча, изредка поглядывая друг на друга. Иногда, в особо густых зарослях, Малфой помогал Джинни пробираться сквозь сплетение ветвей, но все так же не говоря ни слова. Иногда они останавливались, чтобы свериться по ориентирам (солнце пряталось за тучами, а мох упорно не хотел расти на деревьях), которыми служили заклинания компаса, причем двумя сразу, чтобы знать наверняка, продолжают ли они идти в правильном направлении, то есть на северо-восток. Малфой вернул Джинни ее палочку.

Когда они вышли, наконец, к кромке леса, было уже далеко за полдень. Когда они вышли, наконец, к кромке леса, то оба вздохнули с неимоверным облегчением: за небольшим полем виднелись крайние дома селения, а чуть дальше небо разрывали укрепленные башни крепости и шпиль готической церкви.

— Да тут, никак целый город, – нарушил молчание Драко, – только вот что-то мне совсем не нравится его средневековый внешний вид…

— Я бы сказала уж очень средневековый, – согласилась с интуитивными опасениями Малфоя Джинни.

— Значит так, – быстро и резко начал Малфой, – когда мы найдем таверну или какой-нибудь постоялый двор, мы автоматически становимся супружеской парой…

— Еще чего, – возмутилась Джинни.

— Не перебивай, – оставил без внимания ее реплику Малфой, – если мы попали в средневековый город, то без статуса моей жены ты – никто, то есть барышня автоматически причисленная к самым низкопробным дорожным шлюхам, нравится такой вариант?! Да, и еще, пока не забыл, я лично ничего не имею против эмансипации, но они в средневековье ее не признавали, так что придется тебе заткнуться, потому что договариваться буду я, уяснила?

— Уяснила. А если это просто захудалый современный городишко с памятниками древней архитектуры?

— Мне, почему-то так не кажется, но если ты права – спектакль отменяется, уяснила?

— Да ясно мне, ясно, не такая дура, как ты думаешь, – со злостью ответила девушка…

Это все-таки был средневековый город, поэтому смотрелись они странно, особенно в плане одежды, и резко выделялись на фоне всех остальных. Хорошо еще что Джинни была в брюках, а не в одной из маггловских юбок… Ситуацию еще спасали и походные плащи, трансфигурированные Драко из пледов, правда они изрядно потрепались после прохождения чащи леса, но хоть немного роднили их с обитателями города.

В таверне "У Бога за пазухой" после туманных объяснений Драко о недавнем кораблекрушении, которое постигло его с женой, и не менее туманных намеков об их далеко не простом происхождении, после долгих заверений о том, что деньги скоро зазвенят и потекут чуть ли не рекой, хозяин таверны предоставил им комнату, кредит в заведении и сухую соответствующую местным нормам одежду… Правда главным аргументом все же стал фамильный перстень Малфоев с огромным изумрудом, который перекочевал в кошель хозяина, но Драко старался об этом не думать, чтобы не чувствовать себя лишний раз предателем.

Когда они зашли в свою комнату, Джинни взвилась от негодования:

— Ночевать здесь, с тобой в одной-единственной комнате, с одной кроватью и с ванной здесь же, причем без единой ширмочки… Это что неудачная шутка?

— Могло быть и хуже, – глубокомысленно заметил Драко, а потом более раздраженно добавил, – и перестань устраивать комедию, пока что мы подстраиваемся под обстоятельства, а не наоборот, так что будь добра, потерпи как-нибудь меня, спящего на полу в эту ночь, и избавь от своего нытья. Я сейчас выйду на пол часа, а ты будь добра помыться и привести себя в порядок за это время. Вода в ванной горячая, платье на кровати – должно подойти. И постарайся – в голосе явственно проступили стальные нотки, – не дольше, чем я сказал, потому что вода у нас одна на двоих, и я не хочу мыться в ледяной – мне и вчерашнего дождя хватило. – Закончил свою реплику Малфой и вышел, щелкнув ключом в замке.

— Тоже мне, аристократ хренов, – проворчала Джинни, – раскомандовался тут, – закончила она, с наслаждением залезая в горячую ванную.

Драко тем временем спустился вниз, отдал на кухне распоряжение насчет обеда для них с женой и сел у стойки пропустить стаканчик чего-нибудь эдакого и поговорить с хозяином на самые разные темы… В ходе разговора он узнал, что таверна "У Бога за пазухой" считается самой лучшей в городе, самой чистой и с самым вкусным глинтвейном на всю округу. Они тут же проверили данное предположение экспериментальным путем, отметили, что таки да, таки лучший и не только на всю округу, а хозяин тут же похвастался, что в его таверне обедают иногда самые главные люди города: его светлость, граф Малфой (Драко насторожился) и его святейшество, епископ Нанин – настоятель здешнего аббатства и рьянейший друг и соратник Великого Инквизитора – нашего любимого архиепископа.

"Еще один Малфой в городе – это плохо, хотя и не смертельно, потому внешность их рода кардинально поменялась после бабушки-вейлы, тем более, что, скорее всего, этот граф – что-то типа однофамильца. А вот святая инквизиция – это куда хуже, – подумал Драко, – просто хуже уже некуда, но тоже, в общем не смертельно, если осторожно…" Потом они еще поговорили о том и о сем, и Драко, дав Джинни для перестраховки 45 минут вместо обещанных 30, отправился к себе в комнату.

Когда он скрылся от посторонних глаз в темном пролете лестницы, то позволил себе подбросить на руке увесистый кошель хозяина с приличным количеством местной наличности и фамильным перстнем, с которым час назад он расставался впервые за 5 лет. А еще он мятежно улыбался, представляя, как хозяин таверны сейчас с лихорадочным блеском наживы в глазах любовно поглаживает точно такой же кошель, только без полученной практически бесплатно драгоценности – кошель, который Драко мимоходом позаимствовал у уходящего из таверны купца…Его жизнь в этой дыре, похоже, наконец начинала налаживаться.

— И как ты себе это представляешь, – сладеньким голоском поинтересовалась Джинни, – по-твоему, я должна сидеть и наблюдать, как ты отмываешь свою аристократическую тушку?

— Если ты стесняешься, то можешь спуститься вниз и начать обедать, там, наверное уже накрыли, – произнес Драко, раздеваясь по ходу дела, – если возникнут вопросы, скажешь, что муж куда-то срочно отлучился по очень неотложному делу…

— Хорошо, я все поняла, – пролепетала Джинни и выскочила в дверь, потому что рисковала узреть Драко Малфоя ню, как говорится…

Слизеринец усмехнулся про себя, радуясь, что смутил только что Уизли, и с наслаждением забрался в уже поостывшую, но еще чертовски приятную ванну.

Ему казалось, что он закрыл глаза всего на несколько минут, как вдруг он осознал, что прошло довольно много времени, поэтому Малфой стал торопливо одеваться, зная, что такая длительная свобода действий для Уизли ни к чему хорошему не приведет. И Драко оказался прав – внизу вдруг стали разговаривать на повышенных тонах, а потом массовое движение людей в одну сторону и начало коллективных криков, просигналило о подготовке чего-то очень нехорошего…

— Уизли, – Драко не удержался от гневного вскрика… а потом ему захотелось себя хорошенечко выматерить…

Как он мог забыть сопоставить 2 элементарных факта: святую инквизицию, причем в разгаре своей деятельности, и медно-рыжие волосы Уизли?! Драко захотелось взвыть, потому что он знал, что творится внизу – отец Нанин пришел на обед и поймал в таверне "У Бога за пазухой" (!!!) ведьму.

Он лихорадочно собирался, хорошо еще что эта растяпа палочку в комнате забыла, а то начала бы защищаться, и вообще прямо на месте, без суда и следствия, ее разорвала бы толпа разъяренных фанатиков, которые глотки готовы грызть, лишь бы ревностность свою показать, чтобы на них его святейшество часом ничего не подумал, да и страшно, ведь и в правду ведьма же, может единственная в славной карьере отца Нанина. Взяв все необходимое, Драко осторожно спустился в лестничный пролет и попытался осмотреться. Джинни была зажата в круг ревностных католиков во главе с его святейшеством. Отец Нанин что-то усиленно проповедовал, подбираясь все ближе к своей жертве. И тут, как по условному сигналу, десяток рук потянулся к ней. От страха Джинни в начале не могла вымолвить ни слова, только, бледнея, затравленно озиралась на лица вокруг в поисках поддержки, а потом, когда ее схватили и подняли на руках, пронзительно закричала:

— Малфой!!!

— Наш граф хоть и добрый и великодушный, но это еще не значит, что ты смеешь марать его имя своим дьявольским голосом, – провозгласил святой отец. И тут же чья-то грязная грубая рука зажала ей рот. Джинни снова огляделась, перед тем как утонуть в куче рук и вонючих глоток, и, заметив фигуру, притаившуюся на лестнице, ее глаза на мгновение озарила надежда. Фигура, которая была Драко Малфоем, метнулась обратно наверх, а через мгновение послышался отдаленный звон битого стекла. Джинни закрыла глаза, по которым пробежала одинокая слеза отчаяния – на этот раз он бросил ее на верную смерть.

Как только он увидел, что Джинни подхватили на руки, а отец Нанин начал распевать молитвы, то понял, что в данный момент он уже опоздал, его задержал только полный животного страха зов на помощь. А потом, когда ей зажали рот, он ринулся наверх и вылетел со второго этажа на улицу (ой не простят ему этого не так давно сросшиеся ребра), кажется, задев и разбив стекло. Нельзя было терять ни секунды – в любой момент могли вспомнить о спутнике ведьмы и начать охоту за ним.

Он помнил историю и знал, что у него будет еще шанс ее спасти, сегодня из нее будут выбивать признание и добывать доказательства того, что она ведьма, а сожгут ее только завтра. Но для того, чтобы не допустить пыток с последующим сожжением, он сам должен оставаться на свободе…

Ее волокли по центральной улице до самого аббатства, а толпа нараспев выкрикивала "Смерть ведьме!", "Гореть дьявольскому отродью в огне земном и адском!", "Возвращайся в ад к своему господину!"… Потом ее запихнули в ужасный сырой подвал, где огромный монах, раскалял на огне жуткое клеймо, бормоча при этом странные молитвы, а потом ее приковали к каменному столу кандалами и вставили ее ногу в тиски, странно и страшно похожие на уродливый грубый сапог. Она затравленно озиралась, шепча про себя, что это всего лишь страшный сон. Над ней стояли двое: огромный монах с раскаленным клеймом в руках и ее разоблачитель – оба в каком-то религиозном трансе читали молитву, заставляющую дьявола выдать себя, оба были уже не людьми, а какими-то фанатично настроенными машинами смерти… Такие лица были у упивающихся, когда они произносили то самое заклинание… Она смотрела в эти глаза и больше ничего не чувствовала, где-то там, внутри, было очень пусто. Она даже не вскрикнула, когда клеймо начало медленно двигаться к ее лицу. Потом ее легкие захлестнул удушливый запах каленого железа, и ее сознание провалилось куда-то в темноту.

— Никак ведьма сознание потеряла, – задумчиво произнес монах с клеймом.

— Ничего, – заверил своего товарища по правому делу отец Нанин, – когда будем клеймить – очнется; это дьявол мечется в надежде избежать суда Божьего, но Бог велик и дал нам свое благословение вершить его дела на земле и очищать его мир от скверны, чтобы покарать всех, кто продал душу нечистому и осквернил, тем самым венец Его творения. Не человека клеймим мы судом Божьим, но дьявола, завладевшего его обличьем, даруя право грешной душе муками искупить свой грех…

Джинни была без сознания, чтобы услышать, как монахи, охраняющие вход в подвал, коротко вскрикнули и затихли навсегда, епископ же и аббат-палач были в том состоянии религиозного экстаза, что уже слышали еще не вырвавшиеся крики ведьмы и вообще ничего не замечали.

Джинни была без сознания, чтобы увидеть, как ее палач не успевает донести до ее лица клеймо, потому что холодный шепот произносит всего два слова: "Avada Kedavra", и огромный монах падает замертво… Чтобы Увидеть ужас отца Нанина, когда он после все того же шепота, который просто произносит: "Crucio", долго катается по земляному полу от невыносимой боли , а потом смотрит в стальные глаза своей смерти, которые дают ему передышку всего лишь для того, чтобы поднять раскаленное клеймо и поставить епископу его, столь любимую при жизни, отметину. А потом, пока он страшно и долго кричит, вынести все тем же равнодушным шепотом его приговор: "Avada Kedavra"… Джинни не могла видеть, как человек с маской жестокости на лице разбивает заклинанием кандалы и испанский сапог на ней, и как неожиданно смягчаются его глаза, словно с его души тоже снимают тиски, когда он видит, что Джинни цела и что он успел вовремя. Не могла почувствовать, как он берет ее на руки, напряженно озирается и, идя на безумие, выходит из подвала и направляется вглубь аббатства к главной церкви… Она не могла всего этого видеть, но если бы кому-то пришло в голову взлететь над аббатством и взглянуть на него с высоты птичьего полета…в общем…было видно где именно он шел…

Когда она очнулась не было страшного подвала, не было нелюдей с неживым, затуманенным, фанатичным взглядом, не было ужасного клейма… Зато был Малфой, он не бросил ее, он сидел рядом с ней, и его взгляд напряженно убегал в сторону единственного входа в помещение.

— Скажи, что это был сон, – тихо попросила она.

Он обернулся к ней и что-то страшное, словно его прошлое, всколыхнулось в февральских глазах:

— Не могу, – с какой-то несвойственной его голосу горечью произнес Драко, потом устало усмехнулся, – не бойся, самое интересное ты, как раз, пропустила – я успел вовремя…

— Где мы, – пытаясь подавить ужас спросила Джинни.

— В алтаре главной церкви аббатства, – пояснил слизеринец, – скоро рассвет, а поскольку по-хорошему они не хотели тебя отдавать, мне пришлось тебя отбивать, и теперь, боюсь, нас так просто не выпустят отсюда, – в его голосе сквозило спокойствие пополам с горечью…

Он всегда любил рассветы. Рассвет давал ему право побыть полчаса на стороне света, прежде чем снова уйти в тень до наступления тьмы. Первый робкий луч солнца проник в окошко под куполообразным сводом, а затем медленно начал переползать по каменному алтарю вниз… У входа послышалась явственная возня и звон железа. Они одновременно вскочили на ноги. Он заслонил ее собой, успокаивающе придерживая ее одной рукой, а во второй держа наготове палочку…

Все закончилось мгновенно – они стояли в его маггловской квартире, в полутемной гостиной:

— Это ты? – Послышался голос Уизли.

— Я хотел задать тот же вопрос тебе. Чертовщина какая-то, – заметил, разворачиваясь к ней лицом Малфой, – зато мы попали именно туда, куда я с тобой пытался трансгрессировать.

Его лицо не выражало ничего, глаза казались стеклянными.

— Это же мне не привиделось? – Робко переспросила Джинни.

— Только если оно привиделось нам одновременно, причем с костюмированной частью, – снисходительным тоном ответил слизеринец.

На мгновение воцарилось молчание, а потом Джинни сказала:

— Спасибо тебе за мою жизнь и за твою жертву ради меня, я ошибалась, когда думала, что люди не меняются, потому что в тебе есть свет…

Он дернулся как от пощечины:

— Ты совсем, как я посмотрю, отупела на почве вашего гриффиндорского благородства, – презрение било из его слов фонтаном, – я спасал свою жизнь, а не твою. Мне нужно было лишь стереть тебе память, а потом снова исчезнуть. В мои планы не входила твоя смерть, никакая – ни случайная, ни умышленная. Сгори ты от молнии или на костре в этом средневековье, и аврор Блез Забини, забеспокоившись вернется к тебе домой и обшарит там каждый закоулок. Найдя мои отпечатки пальцев, которых там немеряно, он сразу поймет в чем дело, и тогда не миновать мне самой грандиозной облавы, впрочем как и поцелуя дементора. А я жить хочу, потому мне выгоднее оставаться официально мертвым.

Джинни растерянно посмотрела на него, и ей даже не понадобилось ловить его взгляд, чтобы понять, что он говорит чистую правду.

— Ну что ж, – отчужденно протянула Уизли, – тогда я должна тебе.

— Напомню, что это магический долг и его исполнение связано древней и мощнейшей магией…

— Я в курсе, Малфой…

— Тогда, я хочу, чтобы ты запомнила тот день, когда оказалась обязана жизнью своему злейшему врагу. Я беру с тебя долг прямо сейчас – ты никогда и никому не дашь даже понять, что Драко Люциус Малфой жив и здравствует.

— Я привыкла платить по своим долгам, – отметила Джинни. И трансгрессировала с легким хлопком.

Дикая, просто нечеловеческая усталость навалилась на него всей своей тяжестью – из всех тупиков последних двух дней Драко выходил лишь на силе воли да жажде жизни, собственной жизни…

Двое стояли на обрыве возле развалин и глядели на осеннее мятежное море.

— Alea jacta est, – произнес один из них, – жребий брошен, Рубикон перейден…

— Как-то банально, вульгарно и неправдоподобно мы навязали им эту проклятую любовь…

— Я говорил и еще раз повторю: ты слишком привязан к мгновениям, чтобы выиграть у вечности. Что такое проклятая любовь этих, когда она уже прокляла множество поколений?! Нет, именно эти дети свершат наконец судьбу.

— И больше не будет этой любви, – с горечью заметил собеседник, – хоть и проклятой, все равно не будет…

Ветер подхватил эти слова и развеял их над бушующим морем.

Запись сделанная Джинни Уизли в своем дневнике ** марта 20** года:

"Я – маленькая снежинка, я сорвалась с небес замерзшей слезинкой и устремилась вниз в свой последний полет, за пределами которого только пустота. Счастье состоит из маленьких, порой незаметных и легких, как бабочки, улыбок. Счастье – это ощущение моего полета, кружащегося, быстрого и легкого, как воздух, как душа. Счастье – это мгновение, которое длится дольше и стоит дороже, чем вся жизнь… Счастье – это ощущать на своем лице ветерок, понимая, что это твое дыхание… Счастье, когда ты – ветер, и ты несешь меня, маленькую, легенькую снежинку, подхватываешь, не даешь мне упасть, закончить свой полет, не даешь мне превратиться в пустоту.

Я – снежинка, я такая холодная... Нет, я была такой холодной, пока не встретила тебя… Тебя, ставшего теплым морским ветерком, пока не почувствовала твоего дыхания и не захотела лететь вечно…

Я – снежинка, я всего лишь замерзшая слезинка – слезинка, которую уронила в вечность моя душа. Ты прикоснулся мельком, но от твоего прикосновения стало так тепло, что я начала таять, таять и превращаться в слезы…

Ты забыл о своей маленькой шалости, о мимолетной встрече с маленькой снежинкой, а я растаяла, я поняла, что мне не хватает просто наслаждаться полетом, который скоро закончится…

Ты забыл, а я никогда не забуду… Не забуду того, как впервые взглянула на мир по-новому, не забуду, как было хорошо и одновременно очень больно… Не забуду… Ты возразишь: ведь это все иллюзия, иллюзия, в которую ты поверила… Это не имеет под собой никаких оснований, это ничто… Ты вбила себе в голову полеты, растаявшие слезы, боль, пустоту, даже меня – это все ничто; посмотри на мир хоть с маленькой долей здорового прагматизма, хоть с, на секунду обретенным, здравым смыслом, и ты увидишь всю иллюзорность своего мира, ты увидишь реальность…

А я не хочу… Не хочу, потому что за иллюзиями меня ждет настоящая пустота, а еще, еще ощущение собственной глупости и беспомощности…

Уж лучше лететь и свято верить, что совсем рядом с началом пустоты прилетишь ты, подхватишь и унесешь меня навстречу к теплому, солнечному морю, морю, где нет снежинок, а есть только счастье, далекое, редкое, но такое теплое. К счастью не безграничному, а бесконечному…"