Лунный свет (гет)

Был теплый августовский день 1661 года.

Атос и Рауль нашли скрытый от всех кантон в дебрях Нижнего-Пуату и нужное место с помощью всё того же глухонемого кучера, верного слуги Арамиса. С собой у Бражелона было письмо к принцу от епископа Ваннского, где прелат уведомлял Филиппа, что двое дворян — надёжные люди, и с какими-либо просьбами можно без обиняков обращаться к ним. Кучер взял у виконта письмо и пошёл к принцу.

Филипп настороженно отнесся к сообщению и сначала издали разглядел господ, привезших его. Двух дворян он узнал. Принц помнил внешность Рауля и Атоса по портретам из числа тех, что давал ему выучить Арамис.

Конверт без подписи был вскрыт.

— Хорошо, — кивнул он кучеру, узнав почерк своего избавителя.

Арамис также просил принца найти поручения для виконта де Бражелона и отвлечь его от любовной трагедии. Рауль полного содержания письма не знал, и эта просьба была ему неизвестна. Филипп понял, что от него требуется, и мысленно пообещал себе выполнить всё в точности из чувства невыразимой благодарности, которую он испытывал к епископу. Не сомневаясь более, он пошёл навстречу двум гостям.

Рауль вздрогнул. Человек, который вышел им навстречу был точной копией его соперника — короля. Филипп приветливо улыбнулся пораженным гостям. Трое дворян обменялись приветствиями.

— Господин д'Эрбле сообщает мне, что вы его друзья. Я вас узнаю. Граф де Ла Фер и виконт де Бражелон, не так ли?

— Мы полностью к услугам вашего высочества, — поклонился граф де Ла Фер, — Господин д'Эрбле поручил узнать, как ваши дела и, если понадобиться, оказать помощь.

— Благодарю вас. Не желаете ли прогуляться, господа? Мы как раз всё обсудим. Здесь очаровательные места, и, главное, можно беседовать совершенно без опаски. Леса умеют хранить тайны.

Сначала Рауль никак не мог отделаться от ощущение, что разговаривает с Людовиком, так сильно было сходство. Но это чувство постепенно прошло. Чем больше они общались, тем сильнее ощущалась разница.

Принцу от рождения были присущи величественность осанки и манер. Пылкостью темперамента и порывистостью он также не уступал своему брату — королю. Но в отличие от Людовика Четырнадцатого Филипп был лишен высокомерной эгоцентричности и непривычен к всеобщему повиновению, граничащему с поклонением. Раулю это сразу бросилось в глаза. Годы заточения приучили принца к смирению и стойкости. А благородство духа виконт смог оценить позже.

В другой раз Бражелон приехал уже один, переодевшись в одежду простолюдина, чтобы его визиты не привлекли внимание соседских рыбацких семейств. Филипп пригласил виконта на прогулку в лес, который успел уже неплохо осмотреть.

Природа этих мест производила величественное и одновременно уютное впечатление. Принц вёл виконта нехожеными путями с видом хозяина, показывающего свои владения. В этом краю с мягким южным приморским климатом, где корни деревьев в лесах поросли густым мхом, многочисленные озера открывали свои ясные очи небу, болота грозили зыбкими топями, Филипп с упоением рассказывал о найденных им звериных тропах, живописных местечках. Виконт, слушая скорее из вежливости, мыслями снова и снова обращался к Блуа и маленькой скромнице Луизе. Берег речки, зелень склоненных над водой деревьев напомнили ему родные места.

Принц заметил отстранённость гостя и замолчал.

— Почему вы не продолжаете? — спросил виконт, заметив молчание провожатого только через пять минут, — Я вас слушаю.

— Я вижу, что вас что-то тревожит.

— Пустяки, просто задумался.

— Я не стану вас расспрашивать, если вам это неприятно. Но если вы сами захотите поделиться с кем-нибудь своими печалями, можете полагаться на меня, как на друга.

Рауль рассеянно кивнул.

Для Филиппа диагноз Бражелона стал вырисовываться.

Атос поначалу часто ездил с сыном, но потом перестал, чтобы не мешать молодым людям непринужденно общаться, сославшись на то, что ему тяжело в таком возрасте колесить по Франции. В этом предлоге была существенная доля истины. Возраст давал знать о себе всё чаще, особенно после тревог последних двух месяцев. Самое страшное было то, что боязнь за жизни Рауля никуда не пропадала, а иногда волной накатывала в среди ночи. Граф просыпался в холодном поту и пытался найти спасение от преследовавших его кошмаров в молитве.

Но дурные сновидения оставались сновидениями, с виконтом всё было благополучно. Он, ответственно и добросовестно выполняя задание, часто наведывается в укромный живописный уголок Нижнего-Пуату. Эти поездки даже начали приносить ему удовольствие.

Однажды вечером, когда виконт с принцем ужинали в плавучем доме и перемывали кости королю, не слишком стесняясь этой темы в обществе друг друга, Рауль не выдержал и поделился своей сердечной болью с собеседником. Филипп сделал вид, что узнал об этой историю впервые и выслушал Бражелона с редким вниманием и участием, а в последствии без веского повода больше её не вспоминал. Виконт оценил деликатность и проникся к принцу особым доверием.

— Ваше высочество, а вам никогда не приходило в голову, что вы прекрасно смотрелись бы на месте Людовика? Мне вот пришло, — сказал он как-то Филиппу, — Вы так похожи внешне, что ни один человек, увидевший вас двоих, не сможет понять кто есть кто. Что бы вы сказали, если бы вам предложили трон?

Филипп засмеялся, стараясь веселостью скрыть сильнейшее волнение.

— Я бы отказался, дорогой виконт. Мне здесь слишком хорошо, чтобы я мог мечтать о лучшей доле! Вы же видели мои прекрасные владения.

Не мог же принц сказать Раулю, что уже готов был идти с господином д'Эрбле за короной Франции.

— А мне кажется, из вас получился бы король лучше и порядочней нынешнего. Не подумайте, я не намекаю ни на какие авантюры, а только высказываю свою мысль. Должно быть, мне лезет в голову всякая ерунда.

— Я понимаю, Бражелон, понимаю, — торопливо проговорил Филипп, наконец овладев собой, — Мне приятно такое слышать. Но в этих местах земное могущество кажется мне чем-то бренным и ненадёжным. Здесь очень многие страсти кажутся суетными.

— Страсти? А как же тогда любовь? Это ведь тоже страсть. По-моему, природа должна наоборот разжигать и обострять подобное чувство.

Филипп улыбнулся.

— Любовь? Право, не знаю что вам сказать.

Но глаза принца загорелись.

— Она разная, — продолжал он, — Каждый человек понимает её настолько индивидуально, что сложно прийти к единому мнению. Здесь в рыбацких семьях я видел много хорошеньких девушек. Но, знаете, в голове у меня живёт образ другой, не такой как эти, настоящей дриады, сплетенный с природой неразрывными узами. Но, думаю, мы с ней больше не увидимся.

— Почему, если мой вопрос не будет нескромностью?

— Видимо, что-то всегда нужно приносить в жертву. Одно теряешь, другое обретаешь взамен. Просто мы с ней живём в разных мирах. Она, наверно, уже забыла меня, — с грустью произнёс Филипп.

Рауль вздохнул, даже не поинтересовавшись, кто эта загадочная дриада. Если Филипп сам этого не открыл, значит не нужно.

Такие разговоры ещё больше сблизили молодых людей.

Филипп показывал себя неплохим психологом, способным с первого взгляда верно оценивать человеческие натуры. Прося у Рауля помощи и покровительства, он на самом деле старался переключить его внимание с личных проблем на чужие, а сам ненавязчиво следил за настроением виконта и вёл себя соответственным образом.