Буква  (гет)

Сын. Год второй.

ЛАНЬ. Неужели можно подумать, будто мертвые — те, кого мы любили, покинули нас навсегда? Но разве не о них вспоминаем мы в минуты самых тяжких испытаний? Во всяком случае, в его отношении это справедливо полностью. Разве не Ее призывает он в минуты волнения или тревоги, в страхе или смятении, когда всегдашнее самообладание грозит изменить ему? Его преданность Ей не знает границ — иначе стал ли бы он терпеть несносного мальчишку, который только и делает, что попадает в истории.

Взять хотя бы ту выходку с автомобилем — невозможно описать его чувства, когда Филч принес ему кипу магловских газет с сообщениями о замеченном летающем автомобиле. Подумать только: двое двенадцатилетних сопляков и машина, зачарованная Артуром Уизли! Полет из Лондона в Шотландию! Неудивительно, что он не мог найти себе места и ему не лез кусок в горло. Он неистово молился Ей, чтобы все окончилось благополучно. Наверное, в этом и заключается один из смыслов заклинания Патронуса.

Некоторое время назад между его коллегами разгорелся спор о сходстве Патронусов, как свидетельстве «родства душ». И, разумеется, Макгонагалл вспомнила о Ней и Поттере. По ее словам они были близки настолько, что понимали всегда друг-друга с полуслова, у обоих были одни и те же мысли, каждый даже на расстоянии сердцем чувствовал другого. Это было подлинное слияние, они просто не могли существовать порознь. Поэтому и Патронусы у них закономерно были парой. Лань и Олень — двое, ставшие одним существом, воплощение идеальной, счастливой взаимной любви…

Он слушал беседу Минервы с Флитвиком по этому поводу и думал о своем Патронусе, являвшемся ничем другим, как воплощением его любимой. Его любовь не была взаимной, за все время их дружбы у Нее так и не возникло более глубоких чувств к нему. А потом Она отдала свое сердце его врагу. И у него остался один его Патронус — точь-в-точь похожий, на Нее. Любовь, навсегда спаянная с его душой. Его Лань. Его возлюбленная, хотя никогда не принадлежала ему. Даже говоря про Нее «моя», он имел в виду совершенно противоположное «твой».

Парадоксально, но для него это так. Ей принадлежит его жизнь. Не Дамблдору, который спас его от тюрьмы и от самоубийства, не школе, не работе, которую он так и не смог полюбить, и уж тем более не сыну Джеймса Поттера, а Ей…

Ей, которую он искал и нашел в себе после всей истории с философским камнем, когда представил себе опасность, которой подвергались трое первокурсников, потом, после происшествия с летающей машиной и во время всех этих странных нападений, природу которых пока никому не удается объяснить. К счастью, отношения между ним и младшим Поттером нисколько не переменились, так куда легче издали наблюдать за маленьким паршивцем, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Его тайна неизвестна никому, за исключением Дамблдора и уж конечно Поттер с его ограниченным умом никогда не узнает, что он обращается за помощью к Ней, когда его одолевают сомнения в правильности того или иного решения, или не может понять, как поступить, чтобы защитить Ее сына. В Ней черпает он ту твердость, спокойную уверенность. хладнокровие и силу духа, которая так поражает всех, кто его знает. «Родство душ»? Нет, просто Она — его маяк, звезда, которая ведет его к цели. И эта цель будет достигнута, чего бы это ни стоило. Он исполнит то, чего хотела Она. Потому что в минуты самых тяжких испытаний на помощь ему, приходит любовь — ведь у него такой же Патронус, как был у Нее.

ЛЕТО. История с философским камнем наделала много шума в Хогвартсе. Особенно после того, как его факультет впервые за семь лет лишился Кубка Школы. Несмотря на полное равнодушие к всевозможным регалиям, он гордится тем, чего под его руководством достиг факультет Слизерин. Он следит за успеваемостью и дисциплиной своих подопечных, он очень серьезно подходит к формированию состава квиддичной команды, хотя терпеть не может эту игру. Он старается знать обо всем, что происходит на факультете, быть в курсе всех настроений, чтобы иметь возможность вовремя повлиять на события, если в том возникнет нужда...

Для него самого все это имеет значение лишь постольку, поскольку важно для его студентов. Они должны видеть в нем покровителя, лидера, который всегда на их стороне. И только в этом случае станут ему подчиняться беспрекословно. Это слизеринский принцип и его еще никому из слизеринцев никогда не удавалось нарушить. Так что не странно, что когда победу вырвали у них из рук прямо на прощальном пиру, весь его факультет возненавидел Ее сына, хотя итоговые баллы Гриффиндору принес не он, а рохля и недоумок Лонгботтом. «Труднее противостоять своим друзьям!» Кажется впереди новый виток факультетской вражды…

Вражда факультетов существовала всегда, но было время, когда ему казалось, что это пустой предрассудок. И также думала Она. Оба уверяли себя, что распределение не играет роли, что они все равно сохранят свою дружбу, хоть волшебная Шляпа и разъединила их. Но уже тогда, сразу после распределения, он рассудком понимал, что все кончено. Их пути разошлись и вряд ли сойдутся опять. Лишь сердце отказывалось признать очевидное.

И все же пять лет он верил в чудо. Пять лет он игнорировал многозначительные намеки старших друзей, с самого начала недовольных этой дружбой. Она, судя по всему, тоже выслушивала о нем немало со стороны товарищей по факультету. Он не обольщался по поводу их мнения на свой счет, но ему было наплевать. Ни до кого на свете, кроме Нее ему не было дела. Быть рядом с Ней, видеть Ее, держать за руку — сравниться с этим счастьем могли разве что те часы, что он проводил за чтением книг о Темной магии и его творческие изыскания. Тогда он восхищался Темным Лордом и пределом мечтал вступить в ряды его сторонников. Она не раз пыталась убедить его, что он ошибается, но он был ослеплен. Ослеплен и преступно слеп… Да и с житейской точки зрения каждому ясно, что отношения угрюмого, мрачного, некрасивого парня, и прекрасной жизнерадостной, купающейся во всеобщем внимании девушки не могут длиться слишком долго. И все же он безрассудно надеялся, надеялся до тех пор, пока не услышал из Ее уст роковые слова…

С тех пор произошло слишком многое, но как противостояние факультетов не мешало и не мешает ему любить Ее даже еще сильнее, чем прежде, так не может она помешать ему помогать Ее сыну, каким бы гриффиндорцем до мозга костей не являлся этот мальчишка. Он предвидит, что для этого ему может понадобиться вся хитрость, какою славятся слизеринцы вместе с мужеством, которым, по всеобщему мнению обладают только гриффиндорцы. Но какое значение имеют все критерии Основателей, коль скоро их презирает любовь!

ЛИЛИЯ. Он давно уже возненавидел праздники. Все без исключения, они вызывают у него только злобу и зависть к чужой радости. У него есть только три священных даты, которые он неизменно встречает на кладбище с одними и теми же букетами лилий: день их знакомства и дни Ее рождения и смерти. Все же остальные торжества приносят одну только сердечную боль. В особенности же День Всех Влюбленных. Слова этого выскочки Локхарта пришлись прямо в раскрытую рану, пусть даже этот идиот и в мыслях этого вообразить не в состоянии…

Не раз он сердился на Дамблдора за то, что тот так и не позволил ему преподавать Защиту от Темных Искусств, к которой душа у него лежит несравненно больше, чем к зельям, хотя, говоря без ложной скромности, и в том и в другом предмете мало кто способен с ним соперничать. Тем отвратительнее для него апломб этого бездарного выскочки Локхарта, которого Дамблдор пригласил на «проклятую» должность в этом году. Если самомнение Поттера или Блэка его раздражало, то самомнение этого ничтожества выглядит столь смешно и жалко, что даже не вызывает гнева. Правда, он доставил себе удовольствие публично проучить его в «Дуэльном клубе». Но тот нисколько не изменил своему обычному поведению. И надо сказать, балаган, устроенный на День Влюбленных не больше чем ему пришелся по вкусу Ее сыну…

Он болезненно помнил маленькую изящную открытку в форме сердца в обрамлении венка из роз и лилий. Он купил эту открытку с такими предосторожностями, с какими разве что отравители покупают яды. Да и как же иначе: ведь сколько раз выказывал он презрение всем, кто принимал участие во всей этой пошлой суете, сколько раз высмеивал своих однокашников, писавших валентинки и бегающих по школе с подарками и цветами. А уж приверженность девушек ко всей этой «романтике» приводила его в настоящее бешенство. Она прекрасно знала о его отношении к этому празднику и потому никогда не требовала никаких знаков внимания в этот день. «Я и так знаю, что мы с тобой друзья. И ты это знаешь не хуже» — говорила Она. А он с преувеличенным жаром соглашался и отводил взгляд, чтобы Она не сумела прочесть по глазам его подлинные чувства.

Драко Малфой весь день в слизеринской гостиной развлекал всех изображая в красках реакцию Поттера на музыкальную валентинку, полученную от самой младшей Уизли, декламировал какие-то дурацкие стишки, смеялся над слезами и смущением последней.

Вот точно такой же ситуации и он сам страшился много лет назад с той своей единственной валентинкой, хотя тогда был старше Уизли на целых четыре года. В конечном счете, он так и не решился отдать свою открытку той, которой она была адресована. А по зрелом размышлении решил, что это вовсе ни к чему. Он любит, а настоящей любви не нужны дешевые символы, украшения и особые праздники, что непременно поймет, став старше, эта девочка, если, конечно, действительно любит Ее сына также как он любит Ее…

ЛОВЕЦ. Надо признать, мальчишка и в самом деле унаследовал талант своего отца. Новая звезда квиддича! Даже может быть еще одареннее — ведь Джеймс Поттер все же попал в сборную факультета только на втором курсе. Сборная Слизерина в этом году тоже получила приобретение в лице сына Люциуса и семи великолепных метел. Следовало бы, наверное, объяснить юному аристократу, сколь низкие и оскорбительные для фамильной чести подозрения может возбудить подобная неуместная «благотворительность». Но он никогда не вмешивается во внутренние дела факультетской команды. Нет, как декан, он делает для своих игроков все, что необходимо: бронирует поле, пишет разрешения, наблюдает за состоянием их здоровья, иногда подстраивает контрольные работы к графику тренировок, старается не обращать внимания на жалобы на них со стороны представителей других факультетов. Однако ничто не может поколебать его предубеждения против самой игры. Предубеждения, которым он обязан Джеймсу Поттеру.

Одно время Она тоже казалась равнодушной к квиддичу и ходила на эту игру исключительно из солидарности с подругами-болельщицами, половина из которых сходили с ума по Поттеру и Блэку. А он если и появлялся на стадионе, то исключительно ради того, чтобы лишний раз увидать Ее. Ему приходилось сидеть в совершенно другой части трибун и смотреть, как Она в красно-золотом секторе беседует со своими друзьями, обсуждая происходящее на поле. Ну а Поттер с удовольствием демонстрировал для Нее свои самые любимые номера. Стоило Ей появиться среди зрителей — и матч превращался в настоящее шоу высшего пилотажа. Каких только рискованных трюков не проделывал этот позер в надежде произвести на Нее впечатление. А уж после того, как Она и Поттер стали встречаться, и вовсе ни одной игры не обходилось без Ее инициалов выписанных в воздухе и воздушных поцелуев при выходе из пике.

Чтобы не видеть сцен, рвавших на части его бедное сердце, он совсем перестал ходить на матчи, посвящая все свое время чтению и подготовке к Ж.А.Б.А. Теперь же у него нет больше способа избежать неприятной обязанности. Являясь деканом факультета, он вынужден, как другие учителя, смотреть все матчи своей сборной.

В прошлый раз, это позволило ему спасти Поттера от Квиррелла, пытавшегося убить мальчика. В этом году кто-то зачаровал один из мячей так, что он гонялся только за гриффиндорским ловцом и в конце-концов сломал тому руку. В этот раз он не вмешивался, поскольку серьезного повода для беспокойства не увидел — переломы не представляют никакой трудности для школьной целительницы и в его помощи, как в более серьезных случаях нет надобности. Увы, рядом оказался Локхарт, умудрившийся превратить обычный перелом в достаточно серьезную травму. Он не жалел Поттера — мальчишка, бесспорно, унаследовал от отца не только талант, но и наглость, любовь к славе и дерзкий характер. К тому же нападения, не прекратившиеся даже со смещением Дамблдора (на этот раз Люциус зарвался), привели школу в состояние, близкое к панике. Жертв, Слава Мерлину, пока нет, но он боится даже подумать, кто стоит за покушениями. Кто бы это ни был — но если их цель — Поттер, то он сделает все, чтобы защитить мальчика от злоумышленников, как обещал Ей…

ЛУНА. В отличие от старших коллег, он нечасто появляется в факультетской гостиной. Если у студентов есть какое-то дело, они приходят к нему в кабинет и то лишь в том случае, если происходит нечто важное и старосты не могут уладить ситуацию без его участия. А вот сегодня ночью он пришел сюда сам. Причина проста и банальна: ему не спится…

В уютно обставленной гостиной никого нет. Все студенты давно уже видят десятый сон, даже старшекурсники. Гостиная залита тусклым чуть зеленоватым светом. Такое впечатление создается из-за того, что подземелья находятся прямо под озером. Огонь в камине тлеет уже совсем слабо. В одном из кресел, обитых изумрудно-зеленым бархатом, валяется книжка в серебристой обложке, похожая на роман, оставленная, вероятно, кем-то из студентов. Он небрежно поднимает книгу, губы его кривит презрительная усмешка. Книга называется: «Лунная песнь». (Ему знакомо это сочинение –оно весьма популярно, как-то раз он видел его даже в Ее руках). Сборник виршей какого-то колдуна жившего в восемнадцатом веке, посвященные его возлюбленной. Чаще всего вдохновенный рифмоплет сравнивает свою красавицу с луною. Стихи необыкновенно «романтичны», что и служит причиной их популярности…

Он перелистывает страницы, одновременно завидуя и негодуя... Его бесят авторы, которые тратят время на глупости подобного рода. И все же, даже прожив тысячу лет, он не смог бы сказать ничего подобного о Ней. Все эти реки красивых фраз, восхвалений, высокопарных признаний не смогли бы вместить и тысячной доли его любви. Какие пышные хвалы можно найти, чтобы описать Ее красоту? Какими словами рассказать о том, что он чувствовал и чувствует? Какой лунной песнью мог бы он воспеть свои страдания, тоску, муки вины и счастье служить Ей? И луна, служащая предметом столь бурных восторгов поэта — один из символов его любви. Она тоже воплощает для него Ее красоту, Ее чистую, светлую, кристально-прозрачную душу, недоступную никакому злу и тьме. С самой первой минуты он восхищался Ею беспредельно, обожал Ее, мучился ревностью, мечтал и думал о Ней, однако вряд ли смог бы выразить эти ощущения при помощи слов. Он не умеет ни писать красивые слова, ни говорить их. В его огромной всепоглощающей любви никогда не было ни малейшей романтики…

Еще раз пробежав глазами по строчкам, он с сожалением кладет книгу обратно в кресло, несмотря на то, что ему очень хочется бросить ее в камин. Серебристая обложка с ярко-голубыми буквами, четким пятном выделяющаяся на темной обивке кресла и впрямь немного напоминает луну в бескрайних просторах неба. Пожалуй, такое сравнение пришлось бы по душе автору «Лунной песни». Но он не поэт. Его любовь не претендует на восхищение романтиков, она скрыта от всех, но ничуть не менее прекрасна, чем то, что заключено в этой книжке. Ему не дано слов, зато он способен действовать. И действия: борьба с Темным Лордом, защита сына своего врага, подчинение Дамблдору могут сказать гораздо большее. Потому что все это — во имя Ее…

ЛЮБОВЬ. То, что сейчас происходит в школе, внушает ему ужасную тревогу. Если тот, кто стоит за этими нападениями добивается гибели Поттера, то им с Дамблдором приходится расчитывать на непостижимую удачу, до сих пор позволявшую мальчику выходить целым и невредимым из смертельно опасных переделок, куда он влезал по собственной глупости. Недаром директор приписывает эту удачу Ее жертве, Ее бесконечной любви, перед которой оказался бессилен сам Темный Лорд. И он, который так любит Ее, глядя на ребенка, за которого Она погибла, не может не испытывать неприязни. Вот еще одна его вина, может быть тягчайшая из всех…

Он виновен перед Ней столь во многом, что не надеется получить прощения ни у Нее, ни у себя самого. Его грешным устам не пристало произносить слово «люблю» и все же именно его повторяет он снова и снова трижды в год на маленьком кладбище в Годриковой Лощине. Это слово подсказывает ему и его Патронус-Лань. Пусть его любовь не была никогда взаимной, пусть между ними никогда не было никакого чудесного «слияния душ», он принадлежит Ей одной до самой последней своей минуты. Начиная со злосчастного решения Распределяющей Шляпы и многолетней факультетской вражды, их разделяло еще много куда более серьезных препятствий. Но все, что не убивает нас, делает нас сильнее — что и произошло с его любовью к Ней. Ее силой он пришел к Дамблдору, той же силой пережил Ее смерть, а потом согласился посвятить себя защите Гарри Поттера…

Хорошо, что отношения между ним и мальчишкой нисколько не изменились. Сокрушения директора по этому поводу производят на него ни малейшего впечатления. И так не проходит ни одного года, чтоб несносный гриффиндорец не ввязался в какую-нибудь историю. Чего стоят покушения на квиддичном стадионе, прошлогодняя авантюра с философским камнем, нынешние ужасные происшествия. Он находит Поттера столь же заносчивым, жадным до чужого внимания, дерзким и безрассудным, как покойный отец и хотел бы также возненавидеть. Только слишком сильна в нем любовь к матери мальчика. Та любовь, про которую он никогда не умел сказать словами — ни вслух, ни на бумаге. Отсюда и ненависть к всевозможным проявлениям «романтики», вроде валентинова дня, или книги что он нашел в слизеринской гостиной. Существует любовь, которую нельзя заключить в рифмованные строчки, невозможно вместить в открытку в виде сердца или музыкальное послание. Для нее нет никаких слов. Быть может, потому он и не рассказал Ей о своей любви, что не мог представить, как это вообще можно рассказать. Выразить его любовь под силу единственно Патронусу, представляющему собой ничто иное, как отражение души, да той миссии, которую он взял на себя. А больше всего — смерти. Смерти ради выполнения этой миссии, смерти за Нее, с Ее именем на устах. Ну что ж — придет время и он «скажет» Ей то, чего не успел и не смог…