Что ты знаешь о светлых чувствах? (гет)

— Жила слизеринкой и умерла как гриффиндорка, — грустно заметил Флитвик, когда студенты и преподаватели потянулись к выходу из замка вслед за родителями Рики. Решено было, что Эрику похоронят дома, в Германии, а здесь, в Хогвартсе, будет поставлен кенотаф [1].

— Почему как гриффиндорка, Филиус? — спросил Малфой, глядя, как призрак девочки завис недалеко от родителей и что-то негромко говорит им. Мать Рики улыбнулась сквозь слёзы, и, взяв мужа под руку, двинулась вперёд.

— Потому что умерла ради других, — недоуменно ответил профессор Чар. — Вы уж простите, Люциус, но слизеринцы всё-таки понимают добро иначе, нежели другие.

— Вы сами себе противоречите, — обратилась я к рейвенкловскому декану, — если бы мисс Вальтер была распределена в колледж Гриффиндор, то она не травилась бы цикутой.

— Почему? — в один голос спросили коллеги.

— Потому что гриффиндорец применил бы к себе Непростительное или прибегнул бы к маггловскому способу самоубийства, но не к яду, да ещё и такому, который в наших краях найти довольно трудно. Да и убив себя, Рика спасла факультет, но не пощадила своих родителей.

— Вы правы, профессор Грейнджер. — Но, уверяю вас, так будет лучше для всех.

— Но, — попытался вмешаться Флитвик, однако слизеринка не дала ему произнести и слова:

— У моих родителей скоро появится чудный мальчик. И будьте уверены — он попадёт в Хаффлпафф.

* * *

Надгробие решено было установить недалеко от могилы Дамблдора.

— "Эрика Фабиана Вальтер, 1990 — 2001", — прочитала Рика собственную эпитафию и усмехнулась. — По-моему, чего-то не хватает. А, солнца!

Её отец, высокий человек в очках, посмотрел на призрак дочери поверх стёкол:

— Солнца? Рика, по-моему...

— Мерлин мой, — нетерпеливо сказала девочка, — "в каждом человеке — солнце. Только дайте ему светить". [2] Напиши, отец. Не знаю, имею ли я на это право, но напиши.

— Ты начинаешь забывать нас, — грустно улыбнулся Вальтер-старший, а его жена взмахнула палочкой. На камне появилась надпись, о которой просила девочка.

— Орхидеус, — негромко произнёс Снейп, и у надгробия появился небольшой букет лилий.

— Спасибо, профессор, — молвила Вальтер, глядя на цветы, — они совершенны.

— Это единственное, что я могу сделать.

— Жаль, что я не могу почувствовать их запаха, — девочка окинула толпу взглядом и улыбнулась неизвестно чему:

— А что вы такие грустные?

— Эрика, простите великодушно, — не выдержала МакГонагалл, — но вы умерли.

— И что? — призрак повернулся вокруг собственной оси. — Знаете, что по этому поводу сказал кто-то из античных философов? "Бояться смерти глупо, ибо пока мы живы, смерти нет, а когда она приходит, мы уже мертвы". Дословно не помню, но суть такова. Так что же?

Директор улыбнулась и промокнула платочком глаза:

— Всё же вы невыносимы, Рика.

* * *

— Рика, вы невыносимы, — засмеялась я, — и не просите даже. Что это за сводничество?

— Почему сводничество? — девочка даже обиделась немного. — Я знаю, что ещё маленькая и уже никогда не вырасту, но всё-таки, профессор, я кое-что понимаю в жизни.

— И что же?

— Призраки не могут чувствовать вкус и запах, но они чувствуют чувства и мысли других. В этом и заключается их магия, так?

Я кивнула.

— Так вот, — Рика прошла сквозь меня, и я поморщилась — всё-таки на Башне было холодно и без неё, — я очень хорошо чувствую ваше состояние. Скажите, профессор Малфой..он ведь нравится вам?

Мне почему-то стало смешно. Какое чудное слово — "нравится". Так могла сказать только Эрика Вальтер.

— Проницательная вы моя. Это так заметно?

— Как сказать, — Рика смутилась. — Людям, может быть, и нет, но мне — вполне.

— Знаете, что плохо, мисс Вальтер? — я затянулась и, оперевшись рукой о пол, встала на ноги. — Ни одно чувство не поддаётся анализу. Нет, теоретически, проанализировать можно всё. Можно понять, хорошо или плохо ты поступил, какие последствия будут у того или иного поступка, но есть такие эмоции и чувства...как бы это сформулировать поточнее... Когда и тебе, и другим от них тепло, — поняв, что несу какой-то сопливый романтический бред, я остановилась.

— Да почему сразу бред? — не выдержала Эрика и пару раз перекувыркнулась через голову. — В жизни, да и в посмертии тоже нельзя разложить по полочкам абсолютно всё. Всё равно остаётся нечто, что нельзя разложить по полочкам, сжечь в Адским пламени или утопить в думосливе, — сосредоточенно нахмурившись, девочка парила в нескольких миллиметрах от пола.

Мне стало не по себе от слов, произнесённых слизеринской полукровкой — лишь потому, что это были мои слова.

— Откуда вы знаете, Рика?

— Что именно, профессор? Мой папа — философ, в детстве вместо сказок я слушала истории о софистах и Диогене Синопском, который жил в бочке. Став постарше, я научилась рассуждать.

— Нет, я не об этом. Об Адском пламени и Омуте Памяти.

Вальтер посмотрела на меня словно Снейп на Невилла.

— Это так, для сравнения. Не ищите смысла там, где его нет, профессор Грейнджер. И не стоит препарировать чувства. Их надо, простите за тавтологию, чувствовать и хранить. Особенно светлые.

Я молчала. А о чём можно говорить, когда твой собеседник знает о тебе больше, чем ты сам?

— Поговорите с профессором Малфоем, — велела слизеринка, в очередной раз проходя сквозь меня. — И тогда все вопросы решатся сами собой. Дайте ему светить и светите сами. Уж вы-то заслужили.

[1] Надгробный памятник в месте, которое не содержит останков покойного, своего рода символическая могила.

[2] "В каждом человеке — солнце. Только дайте ему светить" (Сократ)