Heinrich Kramer

В одно прекрасное утро, полное солнца и птичьих песен, добрая ведьма Сэнди решила нарвать букет маргариток.

– Пойду на свой любимый холм, – сказала она.

Там-то она и обнаружила труп.

Мистер Лапкинс услышал крики, пока подстригал розовые кусты у себя в саду. Когда он добежал до холма, там уже собрался почти весь Добровилль. Жители мирного городка вопили, плакали и воздевали руки к небесам.

– Что?!..
– Как?!..
– В нашей книжке!..
– Боже милосердный!..

Убитой оказалась крольчиха Дженни Прыгг. Её бедное пушистое тельце было буквально разодрано в клочья. Трогательный накрахмаленный передник в клетку был не в силах прикрыть красно-сизые петли, выпавшие из её разорванного живота. Рядом валялась опрокинутая корзинка земляники, и было невозможно определить, где кончаются раздавленные ягоды и начинается кровь.

Маленького эльфа-почтальона вырвало радугой. Мистера Лапкинса тоже замутило. Он знал, что в других книгах кошки часто едят мышей и птиц, но сам с детства питался исключительно сливками и консервированным тунцом.

Он в жизни не видел мёртвых.

– Что здесь стряслось?! – произнёс голос, мужественный и мелодичный одновременно, и толпа расступилась, пропуская вперёд величественного единорога.
– Горацио! – облегчение мистера Лапкинса было настолько огромным, что он едва не бросился старому другу на шею. – Хвала небесам, ты здесь!..

Как и все его сородичи, Горацио был мудрым и справедливым – самым мудрым и справедливым из всех, кого мистер Лапкинс вообще знал. Жители Добровилля любили Горацио и шли к нему за советом и разрешением ссор. Если кто-то и мог сейчас вернуть на место упавшее небо, то только он.

Горацио взглянул на тело Дженни Прыгг.

– Кто… – его голос дрогнул. – Бога ради, кто мог сотворить такое?

Толпа встревоженно загудела, а Сэнди зло крикнула:

– Чудовище!
– Но у нас не бывает таких чудовищ! – в отчаянии сказал мистер Лапкинс. – Мы же не в каком-нибудь… тёмном фэнтези! Мы – книжка детских рассказов!

Горацио молча смотрел на труп, и все, затаив дыхание, ждали, что он скажет.

– Позовите охотников, – наконец велел единорог. – Остальные – расходитесь. Пусть соседи присмотрят за Бабулей Прыгг, ей нельзя это видеть. И, главное, ничего тут не трогайте, слышите? Нам нужно будет провести расследование.

Он поглядел на мистера Лапкинса.

– Дружище, я ведь могу на тебя рассчитывать? Ты мне поможешь?

Мистер Лапкинс молча кивнул.

Неохотно, то и дело оглядываясь, жители Добровилля стали расходиться. Храбрая ведьма Сэнди, глаза которой всё это время были сухими, вдруг разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.

– Ну-ну, Сэнди, – мистер Лапкинс неуклюже похлопал её по плечу. – Крепись.

Она громко всхипнула и помотала головой.

– Я просто… Д-до меня только теперь дошло…

У мистера Лапкинса сжалось сердце. Бедная девочка первой обнаружила весь этот ужас, конечно, она не выдержала…

– Я ведь хотела собрать… м-маргаритки… – Сэнди подняла на Горацио безутешный взгляд. – А теперь!.. Они же теперь в-все запачкались…

Мистер Лапкинс прочистил горло и убрал руку с её плеча.

– Пойдём, мой друг, – сказал Горацио. – Нам нужна надлежащая экипировка.

Мальчонка старосты увязался за ним, восхищенно рассматривая автомат на плече и сияя довольной, беззубой улыбкой. Зотов приоткрыл скрипучую дверь. Ага, сеновал. Свет сочился сквозь частое сито щелей узкими полосами, окруженными мириадами вьющихся в танце пылинок. Под высоким потолком осы навили бумажные гнезда. Сена, понятно, осталось немного, в дальнем углу свален ворох едва по колено, приткнутый вилами на длинном, захватанном до гладкости черенке. На полу травяная труха и мышиный помет. Спрятаться тут смог бы разве Гудини.

Зотов обошел дом, поглазел на вскопанный огород с нелепым соломенным чучелом и зацепился взглядом за погреб. Чем черт не шутит?

Изнутри дыхнуло стылым холодом, разрытой могилой и свежей землей. В сырую полутьму уводили осыпающиеся ступеньки. Солнечный свет застыл на пороге, не решаясь проникнуть в распахнутое чрево подвала.

– Боязно, – поежился Володька. – Не ходи туда, дядь.

– Надо, – пожал плечами Зотов. – Покараулишь?

– А взамен? – оживился пацан. – Дашь автомат поделзать?

– Подумаю.

– Обманешь, – насупился мальчик. – Знаю я вас. Ну иди, подозду. Только, чул, езли схватит тебя кто в темноте, ты погломче кличи, чтобы я убезал.

– Обязательно, ты только не подведи, – Зотов, надежно укрепив тыл, начал спускаться. На полпути остановился и с тревогой посмотрел на застывшее позади световое пятно. По спине пробежала мелкая, противная дрожь. Самый кошмар, если дверь захлопнется порывом ветра или сама по себе, и ты окажешься один в этой липкой, осязаемой темноте. А за шиворот непременно свалится огромный паук. Плесневелая паутина стелилась вдоль отсыревших стен и по потолку неопрятными, рваными клочьями. Ступеньки закончились неожиданно, и Зотов едва не навернулся башкою вперед. Глаза привыкали к мраку. Проступили полки и деревянные кадушки, прикрытые крышками. Пахло свежей грибницей и остро-пряным ароматом перепревшей капусты. Никаких признаков обитания. Чего и следовало ожидать. Зотов спешно покинул подвал и выскочил на теплое солнышко.

– Никто не кусил? – с плохо скрытым сожалением спросил сынишка старосты и присоединился к Верке, добавив головной боли котеночку Ваське. В соседнем дворе куры копошились в пыли. На синем небе плыли кустистые, белоснежные облака. Не было войны, не было крови, не было страха. Играли дети. Кружил жаворонок. Жизнь словно не перечеркивала огненная, смердящая трупами полоса. Зотов давно отвык от этого ощущения покоя и неги. Хотелось сбросить куртку и сапоги и пройтись по траве босиком, хотелось запаха свежего сена и парного, теплого молока. Хотелось в жаркую баню, с пивом и вениками. Хотелось весны, радостно и упоенно обнимающей тихую, пригревшуюся на солнце деревню посреди бескрайних русских полей. Да хрен там…

– Немцы! – резанул прогретый воздух истошный крик. – Виктор Палыч, немцы!