Мальчонка старосты увязался за ним, восхищенно рассматривая автомат на плече и сияя довольной, беззубой улыбкой. Зотов приоткрыл скрипучую дверь. Ага, сеновал. Свет сочился сквозь частое сито щелей узкими полосами, окруженными мириадами вьющихся в танце пылинок. Под высоким потолком осы навили бумажные гнезда. Сена, понятно, осталось немного, в дальнем углу свален ворох едва по колено, приткнутый вилами на длинном, захватанном до гладкости черенке. На полу травяная труха и мышиный помет. Спрятаться тут смог бы разве Гудини.

Зотов обошел дом, поглазел на вскопанный огород с нелепым соломенным чучелом и зацепился взглядом за погреб. Чем черт не шутит?

Изнутри дыхнуло стылым холодом, разрытой могилой и свежей землей. В сырую полутьму уводили осыпающиеся ступеньки. Солнечный свет застыл на пороге, не решаясь проникнуть в распахнутое чрево подвала.

– Боязно, – поежился Володька. – Не ходи туда, дядь.

– Надо, – пожал плечами Зотов. – Покараулишь?

– А взамен? – оживился пацан. – Дашь автомат поделзать?

– Подумаю.

– Обманешь, – насупился мальчик. – Знаю я вас. Ну иди, подозду. Только, чул, езли схватит тебя кто в темноте, ты погломче кличи, чтобы я убезал.

– Обязательно, ты только не подведи, – Зотов, надежно укрепив тыл, начал спускаться. На полпути остановился и с тревогой посмотрел на застывшее позади световое пятно. По спине пробежала мелкая, противная дрожь. Самый кошмар, если дверь захлопнется порывом ветра или сама по себе, и ты окажешься один в этой липкой, осязаемой темноте. А за шиворот непременно свалится огромный паук. Плесневелая паутина стелилась вдоль отсыревших стен и по потолку неопрятными, рваными клочьями. Ступеньки закончились неожиданно, и Зотов едва не навернулся башкою вперед. Глаза привыкали к мраку. Проступили полки и деревянные кадушки, прикрытые крышками. Пахло свежей грибницей и остро-пряным ароматом перепревшей капусты. Никаких признаков обитания. Чего и следовало ожидать. Зотов спешно покинул подвал и выскочил на теплое солнышко.

– Никто не кусил? – с плохо скрытым сожалением спросил сынишка старосты и присоединился к Верке, добавив головной боли котеночку Ваське. В соседнем дворе куры копошились в пыли. На синем небе плыли кустистые, белоснежные облака. Не было войны, не было крови, не было страха. Играли дети. Кружил жаворонок. Жизнь словно не перечеркивала огненная, смердящая трупами полоса. Зотов давно отвык от этого ощущения покоя и неги. Хотелось сбросить куртку и сапоги и пройтись по траве босиком, хотелось запаха свежего сена и парного, теплого молока. Хотелось в жаркую баню, с пивом и вениками. Хотелось весны, радостно и упоенно обнимающей тихую, пригревшуюся на солнце деревню посреди бескрайних русских полей. Да хрен там…

– Немцы! – резанул прогретый воздух истошный крик. – Виктор Палыч, немцы!