Коллекции загружаются
#литературоведение
Отец Чехова спас своего сына от прекраснодушия Достоевского, от каторги спас. При помощи кулачищ и розог он Антоше в доступной и наглядной форме объяснил устройство русского государства: есть "сильненькие"; ты никому не нужен; бьют – беги, дают – бери. Чехов обижался, а ему бы отца боготворить. История с "Безотцовщиной" показывает, что Чехов многонько набил бы себе в жизни синяков и шишек, если бы не отцовская "наука". А так, уже битый, он лишь утёрся. Он, сопляк 18-летний, приехал с "пиесой" своей Москву покорять. Студентиком-второкурсником понёс на прочтение лично Ермоловой, поднёс текст с дарственной надписью. Объективно "Безотцовщина" пьеса талантливая. Для 18-летнего юноши она, пожалуй, более чем талантлива. Интересно, что корни всех позднейших чеховских пьес (да и многих рассказов) в "Безотцовщине". Это некая "первичная интуиция", из которой Чехов и рос. Из этого, а вовсе не из эпохи Антоши Чехонте. Чехонте это уже сознательный компромисс, сознательная продажа своего таланта. Чехов писал Григоровичу, что в этот период про себя таил свои темы, чего-то ждал. Этому терпению, дисциплине его отцовские кулаки научили. Ведь карьеру Чехов начал с краха. Ему пьесу в лицо швырнули. Зарвавшийся хам замахнулся в ней на великий еврейский народ, народ с великой и трагической историей, народ, самый никудышный представитель которого стоит триллиона чеховых. Увы, с таганрогской наивностью Чехов замахнулся на самое святое для русской интеллигенции, на её хозяев. Злополучная пьеса пестрит следующими "диалогами": "Венгерович второй: ...У всех евреев физиономии не поэтические. Подшутила природа, не дала нам, евреям, поэтических физиономий! У нас судят обыкновенно по физиономии и на основании того, что мы имеем известные физиономии, отрицают в нас всякое поэтическое чувство... Говорят, что у евреев нет поэтов. Платонов. Кто говорит? – Все говорят... А какая ведь это подлая клевета! – Полно придираться! Кто это говорит? – Все говорят, а между тем сколько у нас настоящих поэтов, не Пушкиных, не Лермонтовых, а настоящих! Ауэрбах, Гейне, Гёте... – Гёте немец. – Еврей! – Немец. – Еврей! Знаю, что говорю! – И я знаю, что говорю, но пусть будет по-вашему! Полуучёного еврея трудно переспорить. – Очень трудно... (Пауза.) Да хоть бы и не было поэтов! Велика важность! Есть поэты – хорошо, нет их – ещё лучше! Поэт, как человек чувства, в большинстве случаев дармоед, эгоист... Гёте, как поэт, дал ли хоть одному немецкому пролетарию кусок хлеба?" Чувствуете, на что, подлец, руку поднял? Тут вам не только евреи, но и усиленно поливаемые из еврейской лейки "русские марксисты" (от которых Чехова тошнило всю жизнь). Так-то в пьесе есть блёстки таланта, можно бы мальчика по головке погладить, он потом на радостях землю рыть будет, глядишь, и получится что-нибудь. Но щенок стал зарываться. А осадить его, а дать ему пинка, а заставить его за корку хлеба слова под карикатурами выдумывать... Чехов-то судил о еврействе по местным таганрогским "шмулям", коих и изобразил в лице венгеровичей, но за ними оказался зверь покрупней, еврейство столичное. Антон Павлович быстро смекнул что к чему. Писал приватно Суворину в 88-ом году: "Ваша вставка о шмулях рискует быть ошикана: половина театра всегда у нас занята авраамами, исааками и саррами". Суворин отнесся к предупреждению Чехова пренебрежительно. Даже через 11 лет, в 1899 году, писал в дневнике: "Я не сочувствую призывам консерватизма, направленным против инородцев. Никогда я против них ничего не писал и ни к одной народности не питал вражды. Да и зачем? Можно поддерживать русское чувство, относясь к инородцам сочувственно и мило". Однако Алексей Сергеевич относился к инородцам недостаточно сочувственно и недостаточно мило. Запутавшись в тенетах буржуазного объективизма, он позволял себе дикие антисемитские выходки. Например, зачем-то стал обращать внимание читающей публики на этнический состав студентов Харьковского университета, возмущаясь, что при 0,5% евреев, живущих в Харьковской губернии, в местном университете евреи составляют 60% от общего числа учащихся. Суворин, как честный русский человек, должен был бы только радоваться этому факту. Ведь вполне естественно, что наиболее одарённый и талантливый народ наиболее полно представлен в рядах интеллектуальной элиты Российской империи. Зарвавшегося хама надо было одёрнуть. Случай вскоре представился. В 1900 году Суворин поставил пьесу Я.Ефрона "Сыны Израиля" (или "Контрабандисты"). Постановка подобной пьесы в Москве была более чем оригинальна. Это всё равно как если бы в одном из крупнейших городов Сицилии поставили спектакль о нравах сицилийской мафии. Ещё до премьеры шла накачка общественного мнения. На премьере на сцену полетели бинокли, галоши, яблоки. При выходе из театра в толпе раздавались такие реплики: "– А что ж, актёров били? – Нет. – Надо бы их бить". На следующий день главный режиссер пьесы А.П.Коломнин "скоропостижно скончался". Министр внутренних дел Сипягин недоумённо пожимал плечами по поводу произошедшего скандала: "Если мы "Ревизора" ставили, то пусть евреи посмотрят "Контрабандистов"". Товарищ не понимал. В "Ре-визоре" писалось о русских свиньях, а в "Контрабандистах" шло измывательство над благородным, благороднейшим, благороднейшейшим еврейским народом. Сипягина "поправили" через полтора года. Из револьвера. 11 мая 2019
4 |