Первый глоток был жгучим, как жучиный мускус — когда-то, когда Нереварин был еще ребенком, он украл у приемной матери целый флакон этих дорогущих духов и отхлебнул столько, сколько поместилось во рту — а потом долго плевался и полоскал язык в холодной воде. Второй глоток отдавал пеплом и горечью. Третий показался сладким, как нордский мед.

— Если предположить… чисто умозрительно… что я решу сейчас уйти? И что ты захочешь меня отпустить?

— Чисто умозрительно?

— Разумеется, — Нереварин покачал стакан в ладони. — Один из нас сегодня умрет, что, в принципе, не имеет значения. Однако если предположить…

— Нет, — прервал его Дагот Эндус. — Я не захочу тебя отпускать.

— Но если захочешь — сможешь?

— Ты не понял, — третий глаз на лбу пепельного вампира, до того сонно прикрытый тяжелым веком, вдруг широко распахнулся и уставился на Нереварина пронизывающим взглядом. — Это работает не так. Я не захочу.

Нереварин промолчал, слушая, как шипит пар в старых трубах. Отпил еще бренди. Теперь оно показалось ему холодным и бархатистым. В стакане оставалось еще больше половины.

— Я читал когда-то о мастерах иллюзии с островов Саммерсет. Они могут погрузить человека в глубокий сон, и пока он спит, приказать что угодно — и он сделает это, когда проснется. Он не будет помнить о внушении, а сочтет это желание своим собственным. Так похоже?

Дагот Эндус криво усмехнулся.

— Да, это ближе к истине.

— Таково возрождение Шестого Дома?

Кривые когти царапнули металлическую столешницу. Звук был отвратительный. Нереварин ждал, зная, что попал по больному месту.

— После того, как ты предал моего господина, — сказал Дагот Эндус тихо и холодно, — а Альмсиви предали тебя, Великий Дом Дагот был уничтожен по их приказу. Вырезан под корень. Мужчины, женщины, старики и подростки. Пощадили только тех детей, кто был слишком мал, чтобы помнить. Ты знаешь, как я умер? Во время последнего штурма Когоруна. Нас осталось слишком мало, чтобы защитить стены. Я видел кишки своих сыновей, намотанные на индорильские копья. Когда стрела проткнула мне глотку, это было облегчением.

Нереварин молчал.

— Сердце Лорхана воскресило Дагота Ура, и следом он воскресил павших. Позвал потерянных детей, которых чужаки вырастили в неведении. Песня Сердца звучит в их ушах, песня Дома Дагот. Ты слышал наши колокола? Они зовут. Мы восстаем из пепла, чудовищами, которыми вы сделали нас. Ты смеешь говорить со мной о Шестом Доме, н'вах?

— Я смею, — произнес Нереварин медленно. — Смею говорить тебе в лицо, что ты раб, Дагот Эндус, раб Сердца, и Дагот Ур — лишь первый из его рабов. Шестой Дом возрожден? Он не более чем разложившийся труп, поднятый некромантом. Я смею говорить также, что Трибунал проявил бы больше милосердия, перебив ваших детей до последнего младенца, чтобы не осталось никого, способного услышать гибельный зов и превратиться в одно из чудовищ пепла.

Упырь вскинул голову. Мелодия, которую он выстукивал когтями по столу, смолкла.

— Мертвый Бог сильнее любого из смертных, — добавил Нереварин уже спокойнее. — Все эти божки, прилепившиеся к его Сердцу, как пиявки к лошадиной заднице... Оно не источник силы, оно и есть — сила. И жаждет оно бытия, тождественного самому себе и потому неотличимого от небытия, и сон вблизи него плотнее яви. Ни у кого из нас не было выбора — с того момента, когда Кагренак нашел Сердце. Нет, раньше. С того момента, как боги забросили его в Нирн. Ты спрашивал, чего я хочу, Дагот Эндус? Освобождения. Для всех нас.

— И древнего бренди Дагот.

— Конечно, — Нереварин посмотрел в стакан. Он был пуст на три четверти. — Этого тоже. Сколько еще у меня есть времени?

— Пока не кончится бренди, — ответил Дагот Эндус. — Не торопись. Пей его медленно.