"Привет" через десятки лет (гет)

— Мне одна птичка нашептала, что ты зарегистрировался в Тиндере. — Наташа хитро смотрит на Баки из-под козырька кепки, как будто ей и правда интересно. — Так что, есть успехи?

Они поднимаются по ступенькам на пятый этаж вдвоём, изменив традиции сразу же разбегаться после совместных вылазок. Уже ни к чему. Погоня за Карли и её приспешниками затянулась, не наделать шума не получилось, поэтому теперь безопаснее держаться вместе. Главный инициатор этого — Сэм Уилсон — отвалился по своим делам через пять минут. Следовать своим же советам? Нет, не слышали.

Именно так Баки и остался с Наташей вдвоём. Это неловко по многим причинам и без разговора о дурацком приложении для знакомств (Баки сам не верит, что его туда занесло). Он, естественно, благодарен Наташе за помощь: не с грёбаным Тиндером, конечно, а со всей этой ситуацией вокруг «разрушителей флагов». У Наташи ведь связи есть почти в любой клоаке мира, что очень кстати. Вот только раньше их — Наташу, Сэма, самого Баки — объединял Стив. Теперь его нет, и они словно рассыпавшиеся звенья одной цепи. Находиться рядом некомфортно.

Баки всё ещё не принимает, но понимает решение Стива не возвращаться. Здесь чужое столетие, чужие люди, чужое всё… Баки и сам как кусок пазла от другой картины, который безуспешно пытаются вставить куда придётся.

Баки иногда думает: вот бы вернуться домой по-настоящему. В сороковые. Обнять маму и сестру, пожать руку отцу. Но он, в отличие от Стива, совершенно не тот, что раньше, и в любом времени ему не сбежать от себя самого. Поэтому всё бессмысленно.

— Эй, ты меня слышишь? — Наташа щёлкает пальцами, привлекая внимание.

— Угу.

— Я всё ещё жду ответа.

— Я зарегистрировался, — уныло отвечает Баки. — Понял, что не знаю даже, что о себе написать, чтобы это было правдой, но при этом не совсем ебанутой. Ну, знаешь ли, не что-то в духе «Привет, мне сто три, я бывший киллер с огромным послужным списком, но сейчас вроде как пытаюсь быть хорошим парнем». Полистал чужие анкеты. Понял, что ебанутых в Тиндере и без меня хватает, поэтому закрыл и больше не открывал.

— Ну, тебе очень повезло, что у тебя есть я, а у меня есть этот свободный вечер. — Наташа открывает ключом обшарпанную дверь их сегодняшней ночлежки и заходит внутрь.

Баки идёт следом:

— Предупреждаю сразу: отвали. Не нужно переносить свои амбиции сводницы со Стива на меня.

Наташа снимает кепку, оставляет её на крючке вешалки и поворачивается к Баки. Смотрит в глаза:

— Почему? — Язвительно улыбается разбитыми в сегодняшней драке губами. — Неужели тоже в прошлом осталась подружка, которую никак не можешь забыть?

Баки фыркает:

— Сама знаешь, с памятью у меня проблемы, множество проблем.

Наташа чуть хмурится, но ничего не возражает. Баки интуитивно чувствует, что это прекрасный момент закрыть неудобную тему, но вместо этого снова открывает рот:

— Хотя была одна девушка… Запоминающаяся, так сказать.

Мимолетный порыв поддеть. Или быть откровенным.

Почему-то именно сейчас, стоя напротив Наташи, видя её в тусклом освещении комнаты удивительно простой, человечной, Баки ощущает, что они не совсем чужие. Пусть воспоминания о ней и принадлежат Зимнему Солдату, пусть и сама Наташа теперь другая. Всё другое, по правде.

— И какая она? — Наташа выгибает бровь.

— Рыжая и очень темпераментная. Ужасно настырная. — Баки вдруг криво улыбается. — Если все сдавались после десяти попыток, она не сдавалась и после ста. Поэтому у неё рано или поздно получалось даже почти невозможное.

Странно, но говорить — и вспоминать — о юной Наташе очень легко. Может, не самая способная, но самая упрямая и волевая из агентов, которых натаскивал Зимний солдат. В Наташе было столько сумасшедшей воли к жизни, огня, что хватило бы и на десятерых. На него точно хватило. С ней Зимний солдат перестал быть просто функцией, оружием, вложенным в чью-то руку. Они оба оставались несвободными, частью чудовищной системы, но он снова обрёл возможность любить и ненавидеть. И даже мечтать. Боже, только сейчас Баки вспомнил наивные мечты, что, может, у них всё-таки получится сбежать. Вместе. До чего глупо.

Как ч е л о в е ч н о.

И утеряно в один миг.

Наташа смотрит на него долго, не отрываясь, и в её глазах вдруг отражается боль, много боли:

— Скучаешь по ней? — почти шепотом.

— Всё сложно, — честно отвечает он. — Но да, скучаю.

— Джеймс…

* * *

— Ты помнишь хоть что-нибудь до Гидры? — спрашивает Наташа Солдата однажды, когда они лежат обнажённые в обнимку.

Её ладонь гладит его грудь, там, где бьётся сердце; её волосы разметались по плечам, несколько прядей — на его металлической руке. Они похожи на пламя. Она вся как пламя. Не обжигает, но Солдат в ней сгорает.

— О себе? Кем ты был? — продолжает допытываться она.

Солдат сам к ней пришёл, хотя зарекался. Запрещено. Сексуальная связь с вверенным ему агентом — прямое нарушение протокола. Накажут обоих. Его обнулят. Он этого не хочет. Забвение — маленькая смерть. Сколько раз он уже так умирал? Наверное, много. Возможно, бесконечно много.

Рано или поздно о них узнают.

И пусть это самоубийственно неразумно — Солдат всё равно здесь. С Наташей. Встреча номер восемь. Так бредово считать их, мысленно составляя отчёт…

Быть здесь — единственное его настоящее желание. Не приказ, не установка, собственная воля. И если она его убьёт — ну и пусть.

Ну и пусть…

— Я не знаю. Мне кажется, никем.

— Так не бывает, — говорит Наташа. — Никем тебя сделали они.

Солдат молчит. Слушает её дыхание, прикрыв глаза. Очень страшно произнести вслух, но оно рвётся изнутри, вот-вот раздерёт глотку. Самое сокровенное. Единственное, что он смог уберечь, спрятать от Гидры.

— Моё имя… Джеймс…

* * *

Наташа обхватывает его лицо ладонями, гладит пальцами вдоль линии челюсти, будто убеждаясь, что он… Что от него осталось хоть что-то прежнее.

Чёрт возьми, да Наташа единственная в целом мире, кто способен тосковать по Зимнему Солдату. И единственная, по ком тоскует он. В Баки этого так много, что он тонет в этом, как в бушующем океане.

— Она тоже скучала, — шепчет Наташа, поднимаясь на носочки, и целует его в губы коротко, осторожно.

Этот поцелуй — как «привет» из другой жизни через десятки лет. И Баки отмирает, шепчет «привет», отвечая вслух, как будто они встретились только сейчас.

Наташа коротко смеётся. Баки отпускает себя: притягивает за талию, размыкает губы языком, целует требовательно, глубоко. Наташин вкус, запах делают поблекшие воспоминания об их близости яркими, живыми. Он как будто проживает этот миг сразу в двух местах: здесь и сейчас, и тогда.

Тогда, впервые, она собиралась его убить. Подкралась в душевой с ножом. Возможно, она ненавидела его, потому что он всегда требовал от неё больше, чем от других (она ведь действительно могла больше, гораздо больше). Возможно, ненависть — всего лишь предлог. Едва ли не с первой тренировки между ними возник особенный голод. Обыкновенная похоть, как думал Солдат. Нечто, делающее его живым — понял он в душевой, когда поцеловал Наташу, игнорируя лезвие ножа у горла. Это было безумием. Особенно то, что она ответила.

Отвечает и сейчас. И всё между ними как будто просто и понятно. Иллюзия, но неожиданно приятная.

Наташа отступает на шаг, снимает с себя футболку.

— Видишь, я, кажется, всё-таки нашла тебе подружку.

— Хвала Богу, обошлось без Тиндера, — усмехается Баки, откровенно глазея на полную грудь в черном полупрозрачном лифчике.

У него так давно не было женщины. Наташа и была последней, кажется, целую жизнь назад. Даже после избавления от кода в голове Баки так и не решился сблизиться с кем-то. Он всё ещё ощущал себя поломанным. Собранным как попало. Опасным.

С Наташей легче. Она не боится Зимнего Солдата, который навсегда в нём, с кодом или без. Она его принимает. И понимает.

— Что, так и будешь стоять и смотреть? — подтрунивает Наташа.

— Вот ещё. — Баки стаскивает с себя футболку, подхватывает Наташу под ягодицы, прижимает к стене. Шепчет в ухо: — На тебя невозможно просто смотреть.

Чистая правда.

Они долго целуются, притираются у стены в прихожей, точно нетерпеливые подростки. Баки плевать. И если Сэм не вовремя припрётся — плевать тоже. Взрослый мальчик, ничего с ним не случится: как зайдёт, так и выйдет.

Они всё-таки добираются до дивана — ужасный хлам, как и всё в этой съёмной квартирке — торопливо избавляют друг друга от джинсов и белья. Наташа забирается на Баки сверху, но он подминает её под себя, ловит за руки и поднимает вверх, вжимает в подлокотник бионической ладонью, фиксируя. Другой — скользит по телу, наблюдая, как быстро негодование на её лице сменяется целой гаммой чувств. Он ласкает медленно, тщательно улавливая каждую реакцию, наслаждаясь контролем. Наташа очень отзывчивая, о да, и очень нетерпеливая.

Баки вздрагивает, когда пальцы встречаются с грубым шрамом внизу живота. У Наташи полно других, но этот… Этот Баки помнит вплоть до калибра пули, которая его оставила.

Наташа никогда не была целью Зимнего Солдата. Но несколько раз вставала у него на пути. В воспоминаниях Солдата она осела, как «назойливая рыжая женщина». Он выстрелил в неё, чтобы убить человека, которого она заслонила собой. Пуля прошла навылет. Идеальное убийство. Наташе повезло больше, чем субъекту, которого она охраняла. Тратить ещё одну пулю на неё было нерационально. Потом Солдат долго думал, почему незнакомка смотрела на него так странно. Как будто больно ей он сделал ещё до выстрела.

— Прости, — шепчет Баки, отпуская Наташины руки.

Его как будто окатили ледяной водой. Нелепо, но он даже дрожит.

Баки осторожно целует шрам внизу живота и шёпотом повторяет:

— Прости.

Имени Наташи нет в блокноте. Но могло бы быть. Могло… Эта мысль душит, дыхание сбивается. Боже, сколько всего он натворил — и это всегда будет с ним.

— Мы об этом не говорили, — Наташа садится на диване, — но ты ведь и сам понимаешь: я не держу зла. Нисколько.

Баки кивает. Понимает, конечно, но это всё ещё больно.

Наташа обнимает его, долго молчит, прижавшись, и тишина не ощущается неуютной, несмотря на нелепость ситуации. Потрахались, блядь…

— Я ведь перед тобой тоже виновата. Я бросила тебя, — говорит Наташа наконец.

Баки мотает головой:

— Нет. Ты всё сделала правильно. Спасла себя. Если бы вернулась за мной — схватили бы нас обоих. Я бы тебя даже не вспомнил. И кому от этого было бы легче?

— Никому, но… Это не оправдание, на самом деле. Стив всегда пытался спасти всех. Мне казалось, это глупо, но это имело смысл, огромный смысл. Мир превратится в то ещё дерьмо, если оставлять позади тех, кто дорог, и считать это чем-то нормальным.

С этим не поспорить. Баки ловит себя на мысли, что скучает по Стиву сильнее, чем весь мир — по Капитану Америка. Может быть, у мира будет ещё не один герой со щитом, но второго Стивена Гранта Роджерса, с его твердолобым упрямством, несгибаемой верой и огромным сердцем, не будет никогда. Он навсегда ушёл, но оставил после себя очень много. Баки так и вовсе обязан ему всем. Стив вытащил его из тьмы, когда никто не верил. Баки сам в себя не верил.

Но должен научиться верить сейчас. Вторые шансы, они ведь просто так не даются.

Баки улыбается чуть разбито:

— Да уж, философские беседы — точно не то, что мы рассчитывали получить на этом диване.

— Ну, иногда они тоже необходимы, — возражает Наташа и нежно целует его в губы. — А с остальным мы просто не будем спешить. Как насчёт того, чтобы приготовить вместе ужин?

— Давай.

Они тратят уйму времени, целуясь на диване, прежде чем всё-таки вспомнить, что ужин сам себя не приготовит. Собирая разбросанную одежду, Баки не чувствует себя идиотом, который что-то сломал. Напротив. Всё только начинается.

— Когда вернёмся в штаты, сходишь со мной на свидание?

— Я не из тех, кто ходит на свидания, — но в голосе Наташи не звучит «нет».

— Я тоже. Но собираюсь сделать исключение.

Наташа улыбается:

— Значит, договорились.