Чемодан (джен)

В первый раз я увидел её в конце сентября. Дверь дома номер четыре по Уайтхёрст-стрит тихо отворилась, и женщина в сером кардигане, широкой старомодной шляпе и тёмных очках выскользнула наружу, словно пугливая лисица из норы, влача за собой огромный красный чемодан. На первой же ступеньке одно колёсико чемодана визгнуло, отлетело, укатившись в заросли пожухлых хризантем, и женщина поспешно затащила свою тяжёлую ношу обратно в дом.

— Вам помочь? Мэм? — крикнул я запоздало. Дверь хлопнула, щёлкнул замок, легко шелохнулись разбуженные ветром гардины, но больше из дома не донеслось ни звука.

На тот момент в Уинтер-Хейвене я жил всего неделю и был уверен, что дом номер четыре вовсе необитаем. Пожухлый запущенный сад невыгодно отличался от убранных лужаек соседей, шторы в комнатах были плотно задёрнуты, не пропуская внутрь солнечный свет. Пару раз я пробовал зайти познакомиться с загадочной женщиной, но в ответ на стук в дверь изнутри не донеслось ни звука. «Наверное, она всё же уехала», — решил я, вспомнив красный чемодан с отлетевшим колёсиком, и выкинул из головы эту историю.

Пока накануне Хэллоуина не увидел незнакомку вновь.

На крыльце дома номер четыре не горели улыбающиеся тыквы, и всё же маленький коттедж в окружении сада, покрытого тлёй и паутиной, выглядел гораздо более зловещим, нежели другие домики, специально украшенные к празднику. На женщине был тот же самый серый кардиган, слишком лёгкий для изменчивой октябрьской погоды, старомодная шляпа, тёмные очки… И красный чемодан при ней. Снова. Заворожённый внезапным дежавю, я видел, как летит по ступенькам маленькое колёсико, теряясь в темноте…

— Мэм, постойте! Я помогу вам! — крикнул я, бросившись к калитке и на ходу включая в телефоне фонарик. Колёсика нигде не было, и пока я топтался по саду, пытаясь его найти, женщина уже скрылась в доме вместе со своим чемоданом. На стук в дверь она не ответила. Напрасно я кричал, что я всего лишь сосед и просто хочу удостовериться, что с ней всё в порядке. Один раз она включила и выключила свет, в остальном же её дом в тот вечер выглядел таким же необитаемым, как и всегда.

Наконец я решил, что был слишком навязчив и, возможно, напугал бедняжку своим вниманием. Нацарапав на клочке бумаги записку со своим именем и номером телефона, я оставил её на пороге, придавив камнем. На следующий день записки на месте не оказалось, и мне очень хотелось верить, что женщина не сочла меня сумасшедшим или маньяком.

Прошло почти два месяца, и место тыкв и пауков на аккуратных лужайках заняли снеговики и фигурки Санта-Клаусов. На главной площади появился каток, окна украсились гирляндами, ветвями омелы и остролиста, а на каждой из кухонь теперь царил запах имбирных пряников и горячего шоколада. Возвращаясь из магазина домой, я замер напротив дома номер четыре, подумав, что неплохо было бы зайти по-соседски поздравить незнакомку с наступающим Рождеством. Может быть, даже пригласить на небольшую вечеринку, которую устраивает семейная пара из дома номер двенадцать. Словно в ответ на мои мысли, дверь дома отворилась. Впервые я увидел её лицо — бледное, измождённое. Снежинки путались в тёмных волосах, торчащих из-под широкополой шляпы, оседали на сером кардигане. Колёсико от чемодана визгнуло, покатилось, но в этот раз я был быстрее, успев подхватить его до того, как оно затеряется в снегу.

— Позвольте вам помочь… — выдохнул я, хватаясь свободной рукой за ручку чемодана. — Я Ник, ваш сосед, я писал вам записку, помните?

Она недоверчиво отшатнулась, но прятаться в доме на этот раз не стала, молча позволив мне прикрутить колёсико обратно.

— Вам не холодно? — спросил я, и она отрицательно покачала головой. — Куда вы собираетесь ехать? Я могу отвезти вас на вокзал…

— Да… — Я впервые услышал её голос — тихий, робкий, словно шелест листвы. — Мне очень нужно уехать отсюда. Отвезите меня на вокзал, пожалуйста…

— Как скажете. — Я решительно схватил чемодан и понёс его в сторону своего гаража. — Вы, наверное, едете на Рождество к родственникам?

Впервые у меня возникла мысль, что женщина может быть больной или сумасшедшей. Может быть, помогать ей в побеге из собственного дома — не лучшая идея… В то же время я ни разу не видел кого-то другого на её пороге — ни родственников, ни друзей, ни соцработника, ни медсестры. И, несмотря на сомнения, почему-то мне казалось очень важным помочь ей добраться до вокзала. В её тихом голосе я почувствовал искренность, страх и невинную доверчивость ребёнка, отдающего свою судьбу на милость взрослого.

— Накиньте хотя бы куртку, — я протянул ей свой старый пуховик. — Возвращать не надо. Подождите минутку, я согрею машину.

За всю поездку она не проронила ни слова, а я боялся задавать вопросы. В лобовое стекло летели белоснежные хлопья снега, по радио крутили Фрэнка Синатру, с билбордов Санта-Клаус махал нам бутылкой кока-колы.

Женщина сняла очки, и я увидел, что лицо у неё совсем молодое, хотя и измождённое. Тёмные глаза настороженно следили за дорогой.

— Приехали, — объявил я, паркуясь на стоянке. — Помочь вам найти ваш поезд?

— Нет, — ответила она чересчур резко, но тут же смягчилась. — Вы и так сделали достаточно. Спасибо.

— Звоните, если что-то понадобится, — предложил я, выгружая из багажника красный чемодан. — Кстати, как ваше имя?

Но незнакомки и её чемодана уже и след простыл. Я удивлённо моргнул, не понимая, как она могла исчезнуть столь быстро…

— Чудеса случаются! Только в Рождество скидки на все товары в супермаркетах «Паблэкс», — радостно сообщило радио.

Метель закончилась, в небе зажглись первые звёзды…

* * *

— Простите, что опоздал. — Вечеринка у Мэй и Кевина из двенадцатого дома была в самом разгаре, когда я, стуча грязными ботинками, появился у них в прихожей. — Отвозил на вокзал соседку с нашей улицы, ту, что из четвёртого дома, — добавил я, пожимая Кевину руку, и уже потянулся, чтобы поцеловать в щёку Мэй, но та вдруг отпрянула от меня, как от прокаженного.

— Из четвёртого? Там же сейчас никто не живёт! — воскликнула она.

— Я три раза видел там девушку с красным чемоданом. И сегодня помог ей добраться до вокзала… Что? — Мэй и Кевин переглянулись и уставились на меня с одинаковым, слегка испуганным выражением лица.

— Он ведь не знает, он переехал сюда позже, — кивнул Кевин жене. — Пойдём на кухню, чувак, это не вполне подходящая история для рождественской вечеринки…

— В доме номер четыре жили муж и жена, Томас и Руби Шарпы, — начала рассказ Мэй, пока её муж разливал в бокалы красное вино. — Знаешь, обычная пара, ничего особенного. Шуганая она немножко была, ни с кем не останавливалась поболтать, но бывают ведь такие люди, и я лично стараюсь не лезть туда, куда меня не просят, — она закусила губу, и чуть понизила голос. — Один раз я видела у неё на руке синяк, но, знаешь, мало ли откуда он мог появиться…

— Так он бил её? — спросил я, отпивая со своего бокала. — Немудрено, что она хотела уехать. Где он сейчас, кстати? Я ни разу его не видел …

— В тюрьме, чувак, — ответил Кевин, разглядывая меня с испуганным любопытством. — За убийство своей жены.

Я резко дёрнулся, словно мне за шиворот кинули горсть снега.

— Она действительно хотела уехать, сбежать. Заказала билеты, собрала чемодан… — Щёки Мэй пылали то ли от вина, то ли от воспоминаний. — Но у неё отлетело колёсико от чемодана, и она, видимо, решила, что это плохой знак. Томас вернулся вечером, увидел, что чемодан сломан, всё понял, и…

— Его задержала полиция, когда он пытался вывезти тело. В том самом красном чемодане, — припечатал Кевин. — Я видел её в тот день; возможно, если бы я обратил на неё внимание, помог ей с этим проклятым колёсиком… — Он махнул рукой и залпом осушил свой бокал. Переливающееся в свете гирлянд красное вино было похоже на кровь.

— Мне, пожалуй, пора, — спокойно проговорил я, хотя сердце внутри прыгало словно бешеное.

— И ты не расскажешь нам о своей встрече с призраком? — разочарованно протянула Мэй, но тут же прикусила губу.

— В другой раз, — кивнул я, силясь изобразить на лице вежливую улыбку.

Кевин долго тряс мою руку и что-то говорил про то, что мне нужно как следует выспаться, но я его не слушал. Из гостиной лилась весёлая музыка, приятели Мэй и Кевина громко радовались наступающему Рождеству, но перед моим внутренним взором всё ещё стояла Руби Шарп в своём сером кардигане, в шляпе, прикрывающей лицо, и тёмных очках. Я живо представил, как Томас Шарп в том самом красном чемодане, что я аккуратно грузил сегодня в багажник, нёс тело своей мёртвой жены, и меня чуть не вырвало. Я открыл дверь, и холодный морозный воздух с хлопьями снега ворвался в дом, остужая моё пылающее, словно в лихорадке, тело и воспалённые мысли.

«Вы и так сделали достаточно», — вспомнил я слова Руби. Если бы я переехал в Уинтер-Хейвен раньше, если бы Кевин помог ей починить чемодан и завёз на вокзал вместо меня… Если бы.

Из домов пахло пуншем, шоколадом и корицей. Люди желали друг другу счастливого Рождества, а в небе указывали верный путь звёзды. Я взглянул в сторону коттеджа Руби Шарп, и он, украшенный чистым белом снегом, уже не казался мне таким мрачным, как раньше. Хотелось верить, что душа его хозяйки с моей помощью покинула его навсегда.

Повинуясь внезапному порыву, я вновь вошёл в запущенный сад. У самой калитки рос остролист — древний символ жизни и возрождения, как утверждала одна моя помешенная на мифологии знакомая. Красные ягоды блестели среди зелёных листьев, словно капельки крови, и я очень аккуратно отломил одну ветвь.

— Счастливого Рождества, — прошептал я, кладя её у порога.

Мягкий снег падал мне на волосы и плечи, и на сердце стало легко и спокойно.