К Свету (гет)

...Жемчужины снов на спирали сомнений

Согрели друг-друга...А мы — не посмели...

(с) Виктория Иванова

Шел дождь. С пасмурного, затянутого серыми грозовыми тучами, неба уже второй день падали на землю потоки воды. Они хлестали по лицу и рукам, забирались под одежду, заставляя ежиться и идти быстрее. Насквозь промокшая одежда неприятно липла к телу,а все потому, что зонтик сломался! Уже не было смысла переступать лужи — ноги и так неприятно "чавкали" в промокших замшевых туфельках, так некстати надетых на ноги. И если бы кто из знакомых увидел ее сейчас, сильно бы удивился, узнав в этой мокрой несчастной девчонке ее — Дафну Гринграсс. Девушка кисло улыбнулась, представив брезгливое выражение Паркинсон, если бы та ее сейчас увидела. Но ничего...Это просто сейчас так — холодно, мокро и зябко. А завтра обязательно выглянет солнце. А завтра она опять будет холеной и неприступной красавицей. Завтра она опять будет разбивать сердца, и плевать, что сегодня она не сберегла свое!

Маленькая неуютная комнатка. Старая скрипучая постель, большое зеркало, шкаф и камин. Как же она ненавидела все это. И этот дождь, что отчаянно барабанил по стеклу. Он как будто бы издевался над ней. Он постоянно напоминал ей о нем, ведь ему так нравится дождь. И ей тоже нравился, когда они сидели обнявшись и завернувшись в теплый плед на террасе, пили горячий шоколад и просто молчали, наслаждаясь шумом падающих капель и ощущением друг-друга.

Кажется это было так давно, будто в другой жизни — светлой, яркой и беззаботной. А сейчас — просто погасили свечу. И стало темно и сыро. И дождь, вечный дождь — единственный звук в этой непроглядной темноте. А под ногами хрустят осколки прежней жизни, в которой он был ее светом. Она зажгла свечи и камин. Но теплей от этого не стало. Стало просто светлей — немного и не надолго. Как была — в мокрой одежде, обуви — Дафна ничком повалилась на постель и забылась тяжелым сном. Завтра будет новый день. И обязательно с солнцем. И она вновь будет сильной. И завтра, с полным на то правом, можно будет назвать ее бессердечной.

Утро подкралось незаметно. Сверкнуло яркими лучами солнца, выглянувшего из-за горизонта. Один, особо проказливый лучик, пробежавшись по темным, цвета горького шоколада, волосам Дафны, соскользнул на лицо и остановился напротив глаза. Девушка поморщилась, глубоко вздохнула и села на постели, чувствуя себя не отдохнувшей и разбитой. Солнце, светившее в грязные окна, рассеялось по комнате, немного оживляя ее. Солнце — это было так великолепно! Оно рассеивало боль и страх перед неизвестностью. Растапливало лед, который сковал ее неделю назад. Солнце оживляло ее, заставляя улыбаться, хоть и было больно и пусто.

Новый день — светлый и солнечный — как начало новой жизни. Как чистый лист пергамента, на котором можно написать то, что хочется, или то, что получится.

И у нее даже хватило сил привести себя в порядок, чтобы не выглядеть совсем уж уныло и раздавлено. И даже толпа первоклашек с родителями — не бесила так, как обычно. И она улыбалась, улыбалась, улыбалась — впитывая это солнце, заполняя пустоту в душе этим светом и этим теплом. И будто бы даже светилась сама, несмотря на боль, несмотря на то, что теперь сидела напротив него, когда он обнимал другую. И шептал ей что-то на ухо. И ласково целовал ее в висок, проводя рукой по волосам. А эта дурочка смеялась, прижимаясь к нему, влюбленно смотрела из-под челки и бросала быстрые гордые взгляды на Дафну. А ей было все равно. она улыбалась и поддерживала оживленную беседу с Панси и Драко, которые смотрели и изумлялись ее выдержке. Но ведь не обязательно выворачивать свою душу наизнанку перед ними! И плевать, что там, несмотря на солнце, несмотря на приказ быть сильной — шел дождь. Тот самый серый ливень, что окутывал их, когда они расстались. Быть сильной — с детства она впитала в себя эти слова. С детства она была сильной, не показывая себя настоящую никому. И ее отец очень ею гордился, и мать, несмотря на переживания, всегда поддерживала. И только ему она раскрылась. Подарила себя всю полностью, без остатка. А ей просто поигрались и выбросили, как надоевшую плюшевую собаку. И теперь никто не пробьется туда, за эту стену, разделявшую ее боль и общее счастье.

И вот уже родная гостиная Слизерина. Такая теплая и уютная. Как будто и не было этой изматывающей душу поездки в Хогвартс-экспрессе. Как будто не было довольно нудного распределения первоклашек. Но и тут надо улыбаться. И Дафна улыбается — а что еще остается делать, когда за тобой пристально следят друзья, пытаясь отыскать хоть каплю горя в твоих глазах и улыбке. Но нет, она не доставит им удовольствия жалеть себя. Поэтому глаза горят радостью и теплом, а улыбка освещает всех вокруг. И эти милые посиделки в теплой компании, в окружении друзей. И распитие огневиски — правильная ежегодняя церемония — не так греет. Дафна залпом допивает крепкий напиток, ставит фужер на стол и поднимается из любимого кресла.

— Доброй ночи, господа, — мягко произносит девушка, глядя на друзей.

Драко, Панси, Миллисента, Грегори, Винсент...и Теодор с Абигейл пристально смотрят на нее и нестройным хором желают спокойной ночи.

И уже в дверях спальни для девочек ее догоняет Панси.

— Дафна...ты как? — так по-человечески обеспокоенно спрашивает подруга, что на глаза наворачиваются непрошеные слезы, а сердце заполняет вязкая благодарность.

— Все в порядке, Панси. Теперь все в порядке, — почти честно отвечает девушка.

Панси кивает и внезапно крепко обнимает Дафну, шепча ей на ухо:

— Все будет хорошо, Даф. Мы с тобой — я и Драко!

А потом разворачивается и убегает в гостиную к друзьям, и до слуха доносится ее радостный смех.