Затянувшаяся авантюра (джен)

— Антонин, я прекрасно понимаю и вижу, что вы — выдающийся волшебник, но ваша молодость ставит меня в тупик. По всем критериям, кроме возраста, вы подходите как учитель в нашей школе, но возраст, возраст. Вы слишком юны, уж простите.

— А разве возраст помеха, если мне хочется учить детей тому, что знаю? — спросил я возмущённо, смотря на директора Дурмстранга, в чьём кабинете проходил разговор. — Или существует некий возрастной ценз, о котором я даже и не слышал?

Лица с гобеленов, которыми были увешаны стены, смотрели на меня строго, требовательно и слегка иронично. Хотя, в последнем я не был уверен. Возможно, это была просто игра света на старой ткани.

— Антонин, возрастного ценза у нас нет…

— Ну и почему тогда вы не хотите взять меня на должность преподавателя?

— Вам всего восемнадцать, Антонин, у вас нет опыта работы с детьми. И… — на последней фразе директор замялся, но все же произнёс то, что пугало его в молодом человеке с того момента, как он переступил за порог директорского кабинета, — …ходят слухи, что вы использовали Темные искусства в непозволительных для любого волшебника ритуалах.

— Ах, вот в чем кроется основная причина вашего отказа? — сверкнув глазами, рявкнул я и быстрым шагом вышел из кабинета, напоследок хлопнув дверью.

Наверное, будь это не гобелены, а волшебные портреты, я бы сейчас услышал гомерический хохот бывших директоров Дурмстранга. И, признаться честно, мне было бы сложно понять, над кем они смеялись бы больше — надо мной или над тем, кто только что отказал мне в месте. После всех тех слухов о том, что в Дурмстранге изучают Темные искусства. Это действительно выглядело очень смешно.

Выйдя во двор школы Дурмстранг, откуда уже можно было аппарировать, я несколько минут стоял, нервно теребя волшебную палочку и прозябая под холодным ветром. Наконец, поняв, что чуда не произойдёт и директор не изменит своего решения, я аппарировал в Бухарест.

Там, среди извилистых улочек Маленького Парижа, находился дом, где восемнадцать лет назад появился на свет Антонин Долохов, сын малоизвестной чистокровной пары румынских волшебников, с тех пор так и проживавший здесь.

Пройдя в гостиную, я вытянулся на диване и остервенело ударил по подлокотнику. Уже довольно давно я жил один, с тех пор как отец и мать погибли в результате неудачного магического эксперимента. От прежней обстановки осталось немного. Мои исследования, одного упоминания которых так пугались добропорядочные волшебники, требовали денег. К тому же зачем мне столько мебели? Я ценил уединение и не собирался принимать гостей.

Спустя несколько минут неожиданно раздался звонок в дверь. Ругая себя, что так и не удосужился приобрести домового эльфа за два года после смерти родителей, я, поднявшись с дивана, прошёл к двери и открыл её.

На пороге дома стоял светловолосый мужчина, широко известный всей магической Европе как Геллерт Гриндевальд, тайный создатель «Аненербе» и оккультного общества Туле.

Несколько секунд я и Геллерт смотрели друг другу в глаза, после чего Гриндевальд изобразил глубокий поклон и спросил:

— Антонин Долохов? Я могу войти?

— Да, на оба вопроса — да.

Вместе с ним мы прошли в гостиную, где я удобно расположился на диване, а Геллерт вольготно уселся в кресло, стоящее у камина. У стены темнел старый письменный стол отца. С ним бы я не расстался ни при каких обстоятельствах. Мне стало неловко, что я принимаю гостя в такой спартанской обстановке, но эта неловкость ушла меньше, чем через мгновение. Не в мебели счастье. Хотя у меня не было даже книжного шкафа, и книги лежали у стен, у камина, у дивана. Можно сказать, что книги были везде. В последнее время я стал находить это удобным.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросил я.

— Думаю, представляться будет излишним?

— Да, я прекрасно знаю, с кем имею честь беседовать! Но мне неясны мотивы вашего прихода ко мне.

— Вы прекрасно обучены этикету, Антонин. Склоняю голову перед вашими учителями. Насколько я знаю, вы не заканчивали Дурмстранг, а прошли домашнее обучение, не так ли? — сняв зелёные перчатки, Геллерт вытянул руки над огнем камина.

Пламя потрескивало так весело, словно сегодня был сочельник. Блики играли на тёмном полированном дереве письменного стола, отражались от подлокотников кресла. Невольно залюбовавшись игрой пламени, я не отвечал несколько секунд.

— Да, я обучался у домашних учителей, но это касается только магловских наук. Все, что я знаю в магии, это заслуга моего отца и лично моя, — ответил я, спохватившись, после того, как Гриндевальд деликатно кашлянул, призывая меня очнуться от раздумий.

— Тем самым, вы поражаете меня глубиной своих знаний. Конечно, я в курсе того инцидента с темным ритуалом. Насколько я понял, вы пытались использовать ритуал запретной некромантии? У вас кто-то умер, уж простите за наглость?

— Да, мои родители. Это была нелепая и бесплодная попытка вытащить их с того света.

— Примите мои соболезнования. Мне хотелось бы сказать, право, но я не знаю, как вам это преподнести…

— Говорите, как есть!

— Некромантия — это прошлый век. Знаете ли вы, что существует артефакт, способный вернуть ваших родителей?

— Такого артефакта не существует.

— Вы не правы, он есть. Воскрешающий камень, артефакт, созданный Кадмусом Певереллом для возвращения из небытия его возлюбленной, внучки Салазара Слизерина.

— Этот артефакт — выдумка! Как, впрочем, и сам его создатель. Нет никаких достоверных фактов, что семья Певереллов вообще существовала. Я думал, что такой великолепный волшебник, как вы, должен это понимать.

— Я бы так не сказал, — усмехнулся Гриндевальд и, вынув свою волшебную палочку из кармана, продемонстрировал её мне. — Что скажете о моей палочке, Антонин?

— Довольно неплохая работа. Изящно выполнена, но из-за длины, думаю, ею не очень удобно пользоваться, — бросил я оценивающий взгляд на палочку в руках Геллерта и внезапно понял: — Постойте, это надеюсь, не розыгрыш, я действительно вижу это?

— Да, это Старшая палочка. Палочка, созданная Антиохом Певереллом. Но ваши знания в науке о волшебных палочках поражают. Немногие смогли распознать её с первого взгляда.

— Это не так уж сложно. Хоть я и считал до этого момента Старшую палочку выдумкой, но не распознать её? Насколько я помню, данная палочка существует в единственном экземпляре. Только она сделана из цельной ветви бузины и пряди из хвоста фестрала. Другие так называемые копии этой палочки с ней и рядом не лежали. Но откуда она у вас?

— Пусть это останется моим маленьким секретом. Утверждать, что я потомок Певереллов, я не смею, — улыбнулся Гриндевальд.

— Что ж, хоть я и убедился в существовании Жезла Смерти, но мне до сих пор неясно, зачем вы здесь.

— Да, палочка существует, как и остальные Дары. И я хотел бы вас спросить — вы бы воспользовались Воскрешающим камнем, чтобы вернуть ваших родителей?

— Это сложный вопрос. Первое — хотя я вижу перед собой Старшую палочку, но ваше утверждение о существовании остальных так называемых Даров все равно кажется мне сомнительным. Второе — даже не окажись у меня в руках камень, Воскрешающий или нет, я бы попытался все равно, так или иначе, воскресить своих отца и мать. Но все же вы не ответили на мой вопрос. И я повторю его в последний раз — зачем вы здесь? Если вы не ответите или попытаетесь ускользнуть от ответа, я выставлю вас за дверь!

— Дорогой Антонин, я поражён вашей настойчивостью. И буду рад ответить на ваш вопрос. Я здесь, чтобы позвать вас с собой. Я знаю, вы молоды, амбициозны и полны сил. А мне такие нужны. Возможно, именно с вами мы найдём то, что мои друзья ищут специально для меня — Воскрешающий камень и Мантию-Невидимку. Если такое случится, я с превеликим удовольствием дам вам исполнить вашу мечту — вернуть ваших родителей к жизни. Буду честен, я немного знал их. Они были блестящими волшебниками и во многих моих взглядах на жизнь волшебного сообщества были со мной заодно. Надеюсь, их сын также станет мне верным соратником.

— Прошу меня простить, но мне кажется, я не гожусь на роль вашего соратника. За последние годы я привык идти своим путём, не опираясь ни на чьё плечо.

— Вот это мне как раз и нравится в вас, Антонин. Но я не хочу сделать вас своим слугой, если вы о таком подумали, а хочу, чтобы стали моим соратником и другом.

— Что значит — другом? — удивился я.

— То и значит, Антонин. Как вы наверное знаете, я пытаюсь создать общество, где маги наконец забудут о секретности, и не будут оглядываться на маглов. Да, я создал общество Туле при помощи двух маглов, но управляют им мы, волшебники. И все это только ради всеобщего блага.

— И все-таки прошу меня простить, но я хочу подумать над вашим предложением.

— Хорошо, мой друг, я приду завтра в это же время. Надеюсь, вы все же согласитесь! — с этими словами Геллерт Гриндевальд поднялся с кресла и позволил мне проводить его до двери.

Закрыв за Гриндевальдом дверь, я прошёл на кухню и приготовил себе кофе. Предложение, которое он представил мне, нужно было обдумать со всей тщательностью. С одной стороны, огромные возможности и, главное — шанс воскресить родителей — подкупали, но меня все-таки что-то тревожило. Не знаю, что, но это не давало мне покоя. В словах Геллерта Гриндевальда невозможно было усомниться, но моё нежелание верить в людей говорило мне одно — Гриндевальд хочет использовать мои таланты, и даже попадись ему в руки Воскрешающий камень, он никогда не даст воспользоваться им никому из так называемых соратников и друзей.

Но все же, обдумав все за и против, я решил принять предложение Гриндевальда. Преподавателем Дурмстранга стать мне было не дано, поэтому можно было пуститься в авантюру, лишь бы она не слишком затянулась.

Гриндевальд, как и обещал, зашёл за ответом на следующий день.

— Здравствуйте, Антонин. Надеюсь, вы подумали над моим предложением?

— Да, Геллерт. Кстати, я могу называть вас так?

— Конечно, Антонин. Но к Мерлину любезности, я хочу знать, что вы решили.

— Конечно, это авантюра, и мне она видится глубоко бессмысленной, но все же я решил принять ваше предложение дружбы и союза.

— Прекрасно! — улыбнулся Гриндевальд. — Тогда не смею отвлекать вас от забот и очень жду вас завтра в саду Чишмиджиу.

— Во сколько мне там быть?

— О, лучше вам прибыть пораньше, часов в восемь вечера. Я познакомлю вас со своими соратниками и мы приступим к разработке новых идей и планов.

— Я буду, не сомневайтесь!

На следующий день в точно указанное время я пришёл в центр Бухареста, к саду Чишмиджиу.

В этот сад я ходил в последний раз примерно лет пять назад, вместе с матерью, которая хоть и была очень строгой и крайне суровой, но, как и все женщины, обожала цветы. Также она очень любила этот сад и рассказала мне его историю.

После русско-турецкой войны тысяча восемьсот двадцать девятого года и заключения мирного договора в Адрианополе русский генерал Павел Дмитриевич Киселёв стал руководителем русской администрации в румынских княжествах.

Он много сделал для благоустройства Бухареста. Так, в тысяча восемьсот тридцатом году он приказал осушить «болото» и создать на его месте городской сад. Вот как описывается «болото», о котором идёт речь, в материалах, относящихся к началу девятнадцатого века, — оно было «топким, с никогда не высыхавшими подземными родниками. На нем рос камыш и папоротник, водились дикие утки. Для облегчения сообщения между обоими берегами были сооружены дощатые настилы на забитых в озеро сваях».

Работы по осушению болота были начаты в тысяча восемьсот тридцать седьмом году, но сад Чишмиджиу был открыт лишь в тысяча восемьсот шестидесятом году.

Сад создавался по плану немецкого архитектора-пейзажиста Вильгельма Майера. Место, о котором я вам рассказываю, находится сейчас приблизительно на таком же расстоянии от площади Объединения, как и парк Свободы, но значительно севернее его, в самом центре Бухареста. Именно здесь и расположен сад Чишмиджиу — маленький зелёный оазис в самом центре шумного города, с историей которого он органически связан. В саду множество живописных уголков: озеро, терраса роз, фонтаны и так называемый «римский круг», где стоят бюсты выдающихся румынских поэтов и писателей — Николае Бэлческу, Иона Луки Караджале, Михаила Эминеску и многих других. Известные скульпторы Корнел Медря, Оскар Хан, Ион Жаля, Константин Бараски и другие вложили немало сил и таланта, чтоб эти великолепные статуи великих людей органически сочетались с не менее потрясающим пейзажем этой достопримечательности Румынии.

Дойдя до римского круга, я остановился у пруда, любуясь красотами окружающей меня природы. Даже окультуренная человеком, она словно дышала свободой. С улыбкой поглядывая за весело ныряющими утками, которым я щедро бросал отломленные куски хлеба, специально купленного для них, я не заметил, как ко мне со спины подошёл человек. Лишь только когда он положил руку мне на плечо, я обернулся, выхватив и наставив палочку на него.

— Успокойтесь! Я пришёл проводить вас к мастеру. Он ждёт вас, — подошедший ко мне мужчина в плаще и надвинутом на лицо капюшоне успокаивающе поднял вверх руки.

— А мастер — это кто? Гриндевальд? — настороженно спросил я.

— Да, — лаконично ответил он и, повернувшись ко мне спиной, спросил. — Вы идёте? Или сначала закончите кормить уток?

— Нет, что вы! — забросив остатки булки подальше в пруд, я поспешил вслед уже уходящему мужчине. — Простите, но как вас зовут? — спросил я, поравнявшись с ним.

— Это не важно. Но вскоре, если вы станете соратником мастера, узнаете моё имя.

В этот момент мы подошли к римскому кругу, мужчина остановился и, указав на лежавший посреди тротуара неизвестно как здесь оказавшийся кирпич, произнёс:

— Беритесь за него. Это портал.

— А вы? — спросил я.

— Я вместе с вами, — кивнул он; мы вместе ухватились за кирпич, и нас завертело в вихре портала.