Однажды придёт весна... (джен)

Дзынь! Дзынь-дзынь! Дзынннь!.. Громко звенела сталь в тишине осенней ночи. Гибкая подвижная фигура на пригорке словно танцевала в серебристо-призрачном свете Итиль, окружённая сверкающими росчерками клинка. Выпад, взмах, разворот... Противник, тоже высокий и гибкий, но чуть поуже в плечах, отступал, не находя ни единой прорехи в обрушивающемся шквале ударов и не имея ни единого шанса выйти из глухой обороны. Взмах, уворот... дзынннь!.. Внезапно заскрежетав и громко звякнув, его клинок сломался, разлетевшись неровными осколками. И бой тут же стих, оставив лишь тяжело дышащих противников, разглядывающих друг друга.

— Следующий! — победитель опустил меч и едва уловимым движением подхватил с земли новый клинок, протягивая его противнику.

— Тано Тинкондиль! Достаточно! Я уже всё осознал! — взмолился тот, глядя на оружие.

— Я сказал, Сарнион!

И юноша глубоко вздохнул, пытаясь перевести сбившееся дыхание, и снова встал в исходную позицию напротив кузнеца — холодного, неумолимого, как и сверкающий металл, ставший словно продолжением его руки.

— Давай, Сарнион! Давай! — раздался детский звонкий голос от реки, и юноша, бросив быстрый взгляд вниз, невольно усмехнулся: повторяя его движения, у берега разлива стоял сын Тинкондиля, держа наизготовку свой кинжал и нетерпеливо притоптывая.

— Не отвлекайся, Сарнион, противник напротив тебя, а не у воды, — оглядывания юноши не ускользнули от внимания наставника — кузнец плашмя шлёпнул ученика по плечу клинком, заставляя сосредоточиться. — Давай, смелее, — подбодрил, давая возможность атаковать первым, и с насмешливым вызовом выгнул бровь.

Снова зазвенела сталь, закружился вихрь серебристых росчерков. Но, как и раньше, яростный танец битвы прервало дребезжащее «дзынннь!», и к ногам Сарниона осыпались осколки очередного меча.

— Достаточно! На сегодня всё, — голос Тинкондиля перекрыл донёсшийся с берега разочарованный вздох. — Достаточно, Сарнион, — твёрдо повторил он и наступил на один из разложенных у места боя мечей, к которому потянулась рука разгорячённого неудачами юноши. — Я сказал, всё!

Тяжело дыша и бессильно сжимая в кулаке рукоять сломанного клинка, Сарнион отступился. Кузнец лишь сокрушённо покачал головой, глядя на ученика — зубы стиснуты, глаза горят... Этот бы пыл да для нужной цели... Эх, мальчик, мальчик...

— Ты снова не слышишь меня, Сарнион. Так же, как и тогда, когда ковал эти обломки, — холодно и недовольно обронил Тинкондиль. Но, взглянув ещё раз на юношу, слегка смягчился: — Идём, поговорим...

И кузнец первым направился с пригорка к поджидающему на берегу сыну. Сарнион немного поколебался, разглядывая усеянную осколками притоптанную траву, дёрнулся было подобрать один из ещё целых мечей, но внезапно передумал — отбросил подальше зажатый в руке обломок и поспешил за Тинкондилем вниз.

В молчании спустились они к берегу, прошли по высеребренному светом Итиль песку до развилки дорог и вошли в небольшую каменную беседку, в центре которой теплился на небольшом возвышении огонь и призывно сияли фонари. Огонь был кстати — со стороны разлива тянуло промозглой осенней сыростью, кромку воды облизывал лёгкий туман, а пожухлая трава переливалась белоснежными узорами от прикосновений первых заморозков. И такой же узорчато-белой была и вода — от множества лебедей, грациозно покачивающихся на тихой поверхности разлива Гландуин.

Прошмыгнув мимо отца, первым в беседку вбежал Ферарод и устроился на расстеленном у костра одеяле, разглядывая то отца, то Сарниона. Тинкондиль неспешно проследовал внутрь, отобрал несколько веток и подкинул в огонь, так и не взглянув на остановившегося у входа ученика. Юноша некоторое время сверлил спину мастера настойчивым взглядом, но так и не добился ответного внимания. Наконец, он вздохнул и криво усмехнулся:

— Тано Тинкондиль, ну какой из меня воин...

— Такой же, как и кузнец, Сарнион, — холодно и хмуро бросил тот, обернувшись к сникшему ученику. — Садись. Садись и слушай, что я буду говорить.

Сарнион присел у костра, а Тинкондиль сделал круг по беседке, собираясь с мыслями.

— Я не воин, тано...

— Тихо, Сарнион! Говорить сейчас буду я! — повелительно оборвал его кузнец и нахмурился ещё сильнее. Юноша притих. Тинкондиль, прохаживаясь за его спиной, медленно заговорил, тщательно взвешивая слова: — Ты сам пришёл ко мне в ученики. Ты дал согласие учиться ремеслу...

— Ремеслу кузнеца, тано! А не бойца! — не удержался Сарнион, прерывая его речь, и тут же замолчал, побледнев от осознания своей дерзости.

Тинкондиль остановился и стремительно обернулся, но сдержал полыхавший во взгляде огонь и продолжил говорить — всё так же медленно и веско, припечатывая сникшего ученика каждым словом:

— Ты дал согласие учиться ремеслу кузнеца. И твой долг — покорить силу огня, узнать тайны металла. И если понадобится — сковать не только кубок или пряжку для ремня, но и меч. Меч, мальчик! Понимаешь меня? — Он на несколько мгновений замолчал, но так и не дождался ответа и снова заговорил: — Ты даёшь воинам в руки то, что должно защитить их и помочь. То, что призвано спасти их жизнь, отвести удар в бою, в конце концов, дать возможность воину вернуться домой. Так как же ты можешь сам не владеть оружием? Оружием, которое ты и сковал? Оружием, которое даёшь другим?! И которое рассыпается от одного прикосновения чужого меча!!!

Голос Тинкондиля звякнул не хуже клинка, и мастер замолчал при виде подавлено молчащего ученика. Отвернулся, тяжело дыша, словно выдержал ещё один яростный бой, и покосился на сына — притихшего, жадно впитывающего каждое слово и настороженно сверкающего зелёными глазищами. При одном лишь взгляде на малыша, раздражение Тинкондиля погасло — словно ковш воды плеснули в разогретый очаг. Они — юность и молодость этого мира. Они не понимают, не знают... И дайте, Валар, им и дальше не узнать...

Приблизившись к Сарниону, Тинкондиль тронул плечо ученика:

— Прости, гэлиабэн⁽¹⁾, я не в праве требовать от тебя больше, чем ты готов дать... — Юноша в удивлении вскинул голову, уловив вину в голосе мастера, но кузнец лишь крепче пожал его плечо. — Ни для кого, думаю, уже не секрет, что твоё сердце не лежит к моему ремеслу. И я не желаю и дальше неволить тебя. Твоих умений достаточно для мирной жизни и мирного ремесла, а требовать от тебя усердия и старания в... Я не стану.

Повернувшись, Тинкондиль быстро вышел из беседки, оставив сына и озадаченного ученика у огня.

Повисшую тишину первым нарушил детский голосок:

— Адар не станет больше учить тебя?

— Наверное, нет, Ферарод... — едва слышно отозвался Сарнион.

— Это потому, что ты сражаешься хуже, чем моя нанэт?

— Меня этому никто не учил...

— Нет, адар учил тебя. И он прав — ты сам не захотел. Я видел...

— Да, наверное, да. Не моё это дело...

— А зачем ты брал с собой это? — Маленький эльда махнул рукой в сторону вещей юноши, где на расстеленном одеяле лежал развёрнутый свёрток с чернильницей, пергаментом и перьями.

— Это сказал взять с собой твой отец...

— Зачем?

— Не знаю, Ферарод, он не пояснял.

— Ну наверное, для того, чтобы писать! Какой же ты непонятливый! — возмущённо воскликнул ребёнок, заставив юношу невесело усмехнуться — мальчик часто с по-детски неподдельной искренностью выражал то, что не произносил вслух наставник. И о чём не решался открыто говорить или расспрашивать Сарнион строгого и холодного кузнеца.

— Знать бы ещё, что писать... — пробормотал юноша и резко замолчал — с пригорка донёсся негромкий напев: медленный, тягучий, чистый.

Ферарод ахнул и сорвался с места, Сарнион поймал его уже у входа.

— Пусти! — вывернулся малыш из рук юноши. — Не слышишь? Голос отца! Пропустим всё самое важное!

Недоумевая и пытаясь понять происходящее, Сарнион поспешил наружу, где за кругом жёлто-горячего света костра серебрилась пожухлая трава. И таким же серебром отливала на вершине пригорка неподвижная фигура Тинкондиля — замерев со вскинутым мечом над головой, мастер негромко тянул напев, словно купаясь в потоке яркого сияния, льющегося с небес. Вот он медленно повёл рукой, опуская клинок к лицу, вытянул руки вперёд — вместе с движением сменился и тон напева, а лезвие клинка ярко вспыхнуло. Отточено-резко шевельнул кистью — оружие описало сияющий круг, едва ли не более яркий, чем висящий над ним полновесный шар Итиль. Отвёл руку в сторону — сияние меча чуть изменилось, поплыв синеватым отливом...

— Пиши... пиши, Сарнион! Пиши! Скорее же, давай!.. — отвлёк юношу ребёнок, нетерпеливо прыгающий рядом и настойчиво дёргающий за рукав. — Пиши же!

— Что?..

— Анга... ламбэ... вилья... Давай же, скорее!

Лишь сейчас Сарнион понял, что происходит на его глазах. Бросившись к своим вещам, он ухватил первый попавшийся обрывок пергамента и принялся лихорадочно писать. Голос Тинкондиля выпевал фразы, клинок в его руках светился, играя с лунным светом, и переливался всеми оттенками красок — от бледно-голубого до почти алого, а перо ученика наносило на пергамент бледное подобие действий мастера — далеко не всех, конечно. Лишь тех, что успевал заметить взволнованный взгляд или подсказывал из-за плеча детский голосок.

Когда шар Итиль чуть сдвинулся к западу и под пригорком прорисовалась полоска тени, Тинкондиль замолчал и тяжело опустился на колени. Опираясь на воткнутый в землю меч перед собой, он уронил голову и коснулся лбом гарды. Длинные волосы рассыпались по плечам, скрыли лицо, и подбежавший к наставнику Сарнион услышал лишь тихое «Глав-эн-куиль»⁽²⁾. Уронив подрагивающую руку, Тинкондиль провёл ладонью по яркому лезвию клинка и, словно в ответ на его слова, по оружию пробежали алые сполохи, выстраиваясь в ровную вязь рун. Несколько мгновений отчётливо различимая надпись сияла, а затем начала блекнуть. И вскоре испуганный Сарнион, так и не решившийся прикоснуться к коленопреклонённому наставнику, уже не мог различить ни единого знака на ровной блестящей поверхности гладко отполированного металла.

— Адаааа!.. — громкий крик от беседки заставил юношу вздрогнуть.

— Помоги мне встать, — тихо произнёс Тинкондиль непривычно-слабым голосом.

Сарнион попытался было подхватить кузнеца за плечи, но тот отстранился и лишь оперся на подставленную руку ученика.

— Спасибо, гэлиабэн. Надеюсь, ты всё записал?

Ответить юноша не успел — взлетевший на пригорок Ферарод с разбега ткнулся в колени отцу, заставив того покачнуться.

— Ада... адар...

— Дино, ион. Иль маэ...⁽³⁾

Крепче сомкнув пальцы на рукояти меча, Тинкондиль с усилием выпрямился, выпустил руку Сарниона и потрепал сына по растрепавшимся волосам.

— Так что же, Сарнион? Записал?

— Что успел... и что смог разобрать...

— Пойдём, покажешь. Не скоро теперь я смогу повторить этот обряд, — почти прежним голосом добавил мастер, самостоятельно спускаясь с пригорка на свет горящего в беседке огня. И хоть шаги его были не слишком уверены и быстры, рука крепко сжимала переливающуюся голубизной сверкающую сталь...

...Бледно-бирюзовая полоса пролегла на востоке, знаменуя начало нового дня. Догорая, костёр на возвышении в центре беседки потрескивал и мерцал. Отражая переливы жара углей, на расстеленном неподалеку одеяле лежал зачарованный клинок, и Сарниону временами казалось, что он всё ещё ясно видит живущую в теле меча надпись. Но стоило чуть повернуть голову, как видение исчезало, и меч становился очередным прекрасным клинком — одним из множества, изготовленных умельцами-эльдар. Сам Тинкондиль сидел у огня, не мигая, затуманенным взглядом следя за скачущими по углям язычками пламени. Проверив записи Сарниона, мастер покачал головой, но ничего не сказал. Лишь прибавил к наброскам юноши несколько слов и подправил в двух местах неразборчивые результаты поспешного письма. Затем достал из своей сумки флягу, сел у огня, обнял прижавшегося к боку сына и молча кивнул ученику на разложенный поздний ужин, без лишних слов приглашая присоединиться к нехитрой трапезе. Сарнион, слишком взволнованный, чтобы думать о чём-либо помимо только что увиденного, отказался от еды, но присел по другую сторону огня, погрузившись в мысли и записи, бросая настороженные взгляды на кузнеца. Но Тинкондиль как будто бы совладал со слабостью — по крайней мере, сознания не терял, — не спеша ел, невозмутимо молчал и время от времени прикладывался к фляге.

Молчание снова нарушил сын кузнеца:

— Ата, ты больше не будешь учить Сарниона, да?

Тинкондиль моргнул и внимательно глянул сначала на Ферарода, затем на ученика:

— Я его уже всему научил, мой мальчик... Остальное не зависит от меня.

Сарнион отложил свои записи и встал. Приблизился к кузнецу, приложил руку к груди и поклонился:

— Спасибо, тано Тинкондиль, за учёбу и умения, что ты мне дал.

— Не за что благодарить, Сарнион. Это... — не договорив, Тинкондиль лишь махнул рукой и опустил взгляд, безуспешно пытаясь скрыть разочарованное выражение лица.

— Ата, а когда ты будешь учить меня? — не унимался Ферарод. Но и мастер, и ученик, словно обрадовавшись его фразе, разом повернулись к ребёнку.

— А тебя... Думаю, мы за зиму уговорим нанэт, и она позволит тебе приходить в кузню, сынок, — в голосе Тинкондиля дрогнула затаённая мечта, но он снова повернулся к Сарниону: — Но и с тобой, гэлиабэн, нам рано прощаться. Есть ещё одно дело...

— Какое, тано?

Тинкондиль указал юноше взглядом на сияющий меч:

— Как мой ученик, ты пойдёшь со мной к лорду через три дня.

— Но, я...

— После этого будем считать, что твоё обучение закончено, Сарнион.

— Да, тано, пусть будет так.

Тинкондиль встал и положил руку на плечо снова понурившегося ученика.

— Каждому своё, Сарнион. Я понимаю тебя, и не в обиде. И надеюсь, что ты тоже простишь меня...

— Я не держу зла, тано...

— Вот и хорошо, мой друг. И пусть искры твоего таланта расцветут с благословения Валар.

Сарнион вскинул голову и взглянул прямо в лицо кузнеца. И впервые не нашёл холода ни в скупой усмешке на чуть дрогнувших губах, ни в глубине ярких глаз Тинкондиля.

— Через три дня, — как заклятье повторил юноша.

И наставник согласно кивнул:

— Через три дня.

— А мне можно с вами? — Ферарод дёрнул отца за рукав. — Как твоему будущему ученику? — важно добавил он.

Тинкондиль неожиданно рассмеялся. Не удержавшись, улыбнулся и Сарнион.

— Как мой будущий ученик, ты поднимешься на пригорок и соберёшь остатки сломанных мечей — не дело стали пропадать. А к деду ты и без того бегаешь чаще, чем к матери — разве не так? — Тинкондиль в очередной раз потрепал сына по волосам, но мальчик упрямо тряхнул головой, не отводя настойчивого взгляда серьёзных глаз. И кузнец сдался: — Хорошо, ты пойдёшь с нами.

— Как будущий ученик?

— Да.

Взвизгнув от радости, Ферарод порывисто прижался к руке отца и выбежал в дверь.

— А не слишком ли он мал? — с сомнением поинтересовался Сарнион.

— Иногда есть вещи, для которых никто не мал, — обронил Тинкондиль и покосился на ученика. — И клинки ломал ты, а не он.

— Да, тано, — рассмеялся юноша, подхватил одно из одеял и поспешил за мальчиком.

— Поскорей бы весна... — прошептал Тинкондиль, мечтательно глядя им вслед.

За спиной кузнеца громко треснули угли костра, переливы алых искр пробежали по отнявшему так много сил и времени клинку, но Тинкондиль ничего сейчас не замечал — в мыслях он уже учил Ферарода раздувать горн и поудобнее захватывать тяжёлый молот за отполированную годами работы рукоять...

Скоро... совсем скоро... как только придёт весна...

1) гэлиабэн — ученик, последователь

Вернуться к тексту

2) Глав-эн-куиль — (синд.) сияние жизни

Вернуться к тексту

3) Дино, ион. Иль маэ... — Тише, сын. Всё хорошо...

Вернуться к тексту