Однажды придёт весна... (джен)

Не сейчас... не сейчас... Тихо...

Настойчивый шёпот заставлял молчать и неподвижно лежать. Лежать, задыхаясь под огромным весом чужой руки, вмявшей непослушное, онемевшее тело в стог прошлогодней травы. Кто бы мог подумать, что в этой руке вообще есть такая сила, не позволяющая ни шелохнуться, ни высвободиться, а только дышать?

Сухие рассыпчатые травинки пылили и кололись, пробираясь за ворот и в рукава тёплых одежд, запорашивали глаза. Нестерпимо хотелось чихнуть, откинуть тяжёлую руку, почесать раздражённые глаза и стереть с зудящих щёк подсыхающую корку грязи, крови и слёз, но — нельзя! Сейчас ещё нельзя... Шёпот не позволял...

Дышалось очень тяжело, несмотря на настежь открытые двери — вольно гуляющий сквозняк нёс с собой не свежий воздух поздней осени, а удушливый чад, вонь и гарь. Что, если огонь достанет и сюда? Куда бежать? Там, за стеной сарая...

— Тихо, тихо, Ферарод, тихо, малыш...

— Пусти, Сарнион!

— Тихо... не сейчас...

Тяжёлая рука шевельнулась, обдала холодом металла наручей и брони, стиснула ещё сильней. Липкие пальцы погладили мокрую щеку, не столько вытирая, сколько размазывая грязь, и легли на губы, не давая ничего сказать. И всё, что осталось — только молча лежать, задыхаясь, смаргивая и глотая слёзы, под весом неподъёмной руки, ощущая спиной стук чужого сердца...

...Он не знал, сколько пришлось так лежать...

Когда над головой хлопнула крышка потайного хода и ученик отца с невиданной силой и напором протащил его через подземелья под домом лорда до хозяйственного двора — был день. Сейчас, наверное, тоже был день — алое зарево, виднеющееся в проёмах и щелях, было ровным, словно сияние рассветных лучей, а не отблески полыхающего пожара. Чёрный дым чуть рассеялся, воздух стал свежее и чище, да и душный захват объятий ослаб. Он прислушался и старательно вгляделся, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь в полутёмном сарае сквозь толщу наваленной перед лицом травы. Поблизости было тихо, а невнятный шум доносился откуда-то с северо-восточной части поселения — со стороны главной дороги и Больших ворот.

По занемевшему от долгой неподвижности телу волнами прокатывала боль. Он закусил губы, стараясь не издать ни звука, шевельнулся. И тут же снова замер, наткнувшись на холодные пальцы той руки, что всё это время позволяла лишь урывками дышать.

— Сарнион...

Никто не отозвался. Уснул?! В такой час?!

Стараясь как можно меньше ворошить стог и помня о тех «гостях», что уже заглядывали в сарай, он кое-как повернулся лицом к лежащему за спиной воину.

— Сарнион... — тихонько позвал и замолчал, кривясь от отвращения.

Доспех юноши нестерпимо вонял, особенно чёрные полосы и брызги, испятнавшие светлый металл, и даже аромат сена почти ничего не перебивал. Воняло кровью, горькой гарью и железом — не той смесью запахов металла и огня, что всегда пахло в кузне отца, а удушливым смрадом, который носился по посёлку с ночи, когда...

— Сарнион... — снова позвал он и толкнул юношу в грудь.

Толчок вышел на удивление сильным, Сарнион издал хриплый стон и перекатился на спину, проваливаясь куда-то глубже в стог. Его голова безвольно откинулась, открывая горло и искорёженный ударом доспех правого плеча, а левая рука снова заставила ощутить всю свою тяжесть.

— Пусти, я не могу дышать...

Но Сарнион по-прежнему молчал.

— Нашёл время спать. Не зря отец ругал тебя. Хватит спать! Вставай! Слышишь? Вста... — он осёкся на полуслове, боясь повышать голос, и снова прислушался — в округе всё также царила тишина. — Сарнион...

Так и не дождавшись ответа, он извернулся и выбрался из-под руки юноши. Первым делом — найти деда и мать, а Сарнион — пусть поспит, если так устал...

За стенами сарая действительно был день. В небе пылал солнечный шар. Алый свет, словно краска с красящегося полотна, стекал на землю, разливался по заливу и пойме реки, застывал в низинах и тенях, переиначивал выжженную пустошь, которой стал посёлок эльдар.

Белая мощёная дорога на Ост-ин-Эдиль превратилась в грязно-серую ленту с чёрными отметками на месте падубов. Усеянная обломками частокола и заграждений равнина уже не пылала, но выжженные окрестности всё ещё затягивал густой тягучий дым. Как обычный туман поздней осени, он лениво колыхался в зарослях заводи, стелился по воде, играл с ветром, подрагивал и дышал. Но от этого делалось только страшнее — чёрный туман делал алую воду ещё ярче, и привычный мир исчезал без остатка, растворялся где-то в багровых небесах.

В просторном дворе дома лорда было необыкновенно тихо, только сорванная с одной петли створка ворот натужно поскрипывала на ветру и билась о стену каменной ограды. Хлев, конюшни, птичник, склады, где даже в ночное время не затихали звуки, движение и жизнь, — всё пустовало. Даже залив, виднеющийся из распахнутых ворот, был пуст — лишь разрозненные белые островки перьев покачивались на воде вместо привычных лебединых стай.

Молчал и сам дом, хмурясь на тихий двор тёмными проёмами — цветные витражи, все до единого, поблескивали стеклянным крошевом на земле, подъездной аллее, клумбах и ступенях крыльца. В искорёженной груде железа сложно было узнать остатки кованых оград террас, лестниц и балконов второго этажа. Выходящая во двор дверь дома, как и ворота, была распахнута настежь, но и за ней — ни звука, ни движения. Ничего...

Он сделал несколько шагов по направлению к крыльцу и остановился — казалось, что стекло под ногами скрипит невыносимо громко, несмотря на все усилия облегчить шаг. Постоял, прислушиваясь, и всё же решился закончить путь до тёмного входа в дом.

Галерея, опоясывающая за внешними стенами весь первый этаж, освещена была достаточно хорошо. Яркие лучи солнца свободно лились широкими полосами в оконные проёмы, вычерчивали ровные квадраты на полу. Не было ни надоевших за последние годы ставней, ни заграждений, ни решёток — свет и простор, как в былые времена... Он сделал шаг и оцепенел на пороге, не решаясь дальше ступать.

В доме изменилось всё до неузнаваемости — украшавшие стены гобелены превратились в обрывки разноцветных тряпок, двери стали грудами бесполезных дров, открывшиеся всем взорам внутренние покои усеивали осколки, обломки, опрокинутая мебель. Разграбленные кладовые, тлеющие угли костров прямо на мраморном полу... И неподвижные тела... Они были везде, куда ни глянь — от самого порога, вдоль коридора у стен, под окнами, в комнатах и кухнях — везде, сколько хватал глаз.

Быстрее птицы вылетев назад во двор, он скатился с крыльца и упал на землю, споткнувшись об остатки разрушенных оград, сдирая до крови ладони и колени, но не чувствуя боли. Слезами перехватило горло и запекло глаза, сбивая дыхание, совсем как до этого тяжёлая рука.

— Нанэт! — воскликнул он, но тут же опомнился — тихо... тихо... нельзя кричать... И повторил одними губами: — Нана... я найду... найду тебя... вас...

Он встал и сделал глубокий вдох, пытаясь немного успокоиться — так делал отец, когда Сарнион испытывал его терпение — и снова взглянул на дом. Так и не решившись войти в заполненный смертью коридор, он направился в обход дома к главной двери, осторожно пробираясь через завалы и осколки разрушенных террас.

В дом он попал через террасу южного — «детского», как звал его дед — крыла. Когда-то в этих комнатах жила мать... Потом крыло перестроили, и из бывшей детской сделали музыкальный зал — просторный, светлый, с отдельным выходом в маленький садик за южной террасой и тремя дверями, связавшими воедино все помещения первого этажа. От спален осталась только небольшая комната без окон, полностью укрытая во внутренних помещениях. Все знали, что через эту комнату из дома можно выбраться через потайной ход, и именно сюда перед атакой отвели всех детей... Они и сейчас все были здесь — Кувэн, Лайтандиль, Силимэль и Калимэль, Алкарон и...

Не в силах больше удержаться на ногах, он сел прямо на пол и закрыл лицо руками, раскачиваясь взад-вперёд.

— Нана? Нана, что случилось?

— Вставай, Ферарод, скорее. Торопись! Нужно спешить...

— Нанэт, мы куда?.. Ты... куда?

— Будь здесь, сынок...

— Я с тобой!..

— Лимэль, останешься с детьми, с вами будут Алмадир и Хэрэньяр. Вы все знаете, что делать.

— Нана...

— Да, госпожа...

— Да хранят нас Валар...

Его место — здесь... Здесь мать приказала ждать... А он не дождался, выскользнул за дверь, как только сотрясся дом от первых ударов и Лимэль отвернулась к расплакавшейся Кувэн... Алмадир и Хэрэньяр должны были всех увести... но... остались на пороге по сей час...

Глаза снова нестерпимо жгло, и он раздражённо потёр лицо. Тут же запекло исцарапанные ладони, по щекам размазалась липкая грязь. Нет... тихо... не сейчас... Найти деда и мать...

Мать была в Главном зале — том самом, куда он пробрался из детской перед тем, как рухнула входная дверь.

— Нана! — Но даже не добежав до распростёртого на полу тела, он понял, что уже никогда не услышит ответа и не встретит улыбку в застывших глазах...

...Он не помнил и не понимал, сколько просидел на полу Главной залы — кричал, рыдал, звал...

Ответ пришёл, но не тот, которого он желал.

Гулкие шаги разнеслись по дому, резкий смех и громкие голоса.

— Ого! Вот это да!!!

Он поднял голову — на пороге двери, ведущей в галерею к главному входу, стояли двое орков.

— Он мой! — рыкнул один из них, повыше и пошире в плечах, пытаясь оттеснить второго за порог.

— Я заметил! Добыча — моя! — взревел тот в ответ, даже не думая уступать более сильному сопернику.

— Ферарод... Ферарод... — раздался вдруг где-то рядом шёпот. — Ты слышишь меня, малыш? Иди сюда.

Тяжёлая плита справа от камина приподнялась, и голос позвал громче:

— Ферарод, сюда!

— Я не малыш... — неприкрытая злоба и ярость заставили голос замолчать. — И не трус, как...

Он не договорил. Просто вскочил на ноги и схватил первый попавшийся меч — как оказалось, материн, с цветными камнями на рукояти и вязью рун по лезвию, сделанной отцом. Легкий и удобный, но для другой руки...

Орки, опешившие на мгновение, дружно загоготали.

— Сражаться решил, щенок? Давай, давай. Щенки наших варгов давно не знали такой добычи! Аршнаг! — рявкнул тот орк, что повыше. За его спиной что-то звякнуло, и в проём сунулась голова варга. Зверь повёл носом, словно оценивая угощение, и презрительно фыркнул.

Орк снова захохотал:

— Взять!

Но зверь не успел.

Тяжёлая плита у камина внезапно взвилась в воздух, пролетела через ползалы и рухнула на голову орка поменьше. Следом сверкнул яркий росчерк тонкого лезвия, и варг истошно взвыл, исчезая в дверях.

— Сюда, быстро! Давай же, Ферарод, очнись! — К стоящему столбом мальчику бежал, хромая, выбравшийся из подземелий Сарнион. Прижимая к телу повисшую плетью правую руку, ученик кузнеца левой выхватил у Ферарода меч. — Шевелись же, давай!

Но было поздно. Очнувшийся орк громко завопил:

— Аршнаг! Нарздах! Гразбур! Взять! — Каждое выкрикнутое слово рождало ответный вой, а где-то в глубине дома поднимался шум.

Сарнион оттолкнул Ферарода себе за спину и вскинул меч дочери лорда — неловко, неуверенно, не с руки... Его неверная стойка и заметно дрогнувшая рука заставили орка презрительно фыркнуть.

— Гаргаш! — выкрикнул он ещё раз.

Сарнион замахнулся, пытаясь атаковать. Орк небрежно отмахнулся, и юноша не удержал удар — меч выскользнул из его руки и звонко задребезжал о пол.

— Два щенка! — во всё горло ревел орк.

Широко размахнувшись, он нанёс удар. Сарнион едва увернулся от кривого клинка, но всё же оступился и упал на колени.

— Добыча!..

— Не твоя! — раздался вдруг звонкий детский голос, и орк удивлённо хрюкнул, когда в бок ему вонзилось острое лезвие эльфийского меча. — Вставай, Сарнион! Вставай же, давай!

Спотыкаясь, оступаясь, поддерживая друг друга, мимо озверевшего орка проскользнули две лёгкие фигуры.

— Сюда!

— Нет, Сарнион, сюда!

Хранить тишину уже не было смысла — в поместье лорда поднимался шум, и шёл он из самого центра дома, из внутренних покоев, где, должно быть, и дневал весь этот орочий отряд.

— Ферарод, беги к детской!

— Нет! Они здесь!

— Тогда к двери, Ферарод, давай туда!

Перед выходом из дома Ферарод снова остолбенел — на пороге первой залы, среди груды тел орков и варгов, сверкал богато украшенный доспех лорда.

— Давай же, давай... — молил Сарнион, но в этот раз у него уже не хватало сил так уверенно и непререкаемо вытащить наружу упрямое дитя.

Мальчик кинулся к телу деда.

— Нет! Ты не поможешь ему уже...

— Я не уйду без его меча!

Сарнион застонал и сцепил зубы, но бросился следом.

— Есть! Помоги...

Вдвоём они с трудом сдвинули несколько тел, и Ферарод вытащил дедов меч — последнее творение отца.

— Namarië, héru, ámen apsenë…⁽¹⁾ — прошептал напоследок Сарнион, коснувшись холодной руки Исильйондо. И тут же, собрав последние силы, выволок всхлипнувшего Ферарода на крыльцо.

Чёрный дым пожарищ догорающей земли уже не в силах был затмить яркий и чистый осенний день. Слепящая ладья Анор скользила над землёй, и порождения тьмы остерегались её огня. Пользуясь этим, двое эльдар стремились уйти как можно дальше от разорённого родного поселка. Им было неважно, куда бежать — на север ли, где, по слухам, должно было появиться войско Гаваней; на юг ли, где можно было попытаться найти укрытие в лесах; на запад ли, в земли эдайн, за Тарбад; или же на восток, куда два года назад ушли войска...

Они уходили в болота Разлива — туда, где не пройдут тяжёлые всадники и не посмеют сунуться ни орк, ни варг. Спотыкались и падали, но пытались бежать. Куда угодно, лишь бы подальше от багряного зарева, снова вырастающего на выжженной земле — взъярившиеся орки жгли единственный уцелевший дом в захваченном посёлке, а с ним и сваленные в галерею облитые маслом тела...

1) Namarië, héru, ámen apsenë… — (квен.) Прощай, лорд, прости нас...

Вернуться к тексту