Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) (джен)

Погрузившись в невеселые размышления, инспектор не заметил, как машина остановилась.

— Мы уже на месте, господин хороший! — весело сказал водитель.

Гэлбрайт оторвался от своих невеселых мыслей и посмотрел в окно. Снаружи простиралось заснеженное поле, простиравшееся до горизонта. Тут и там между сугробами торчали редкие деревца.

— Вы уверены, что мы прибыли по правильному адресу? — недоверчиво спросил полицейский.

— Думаете, я обманываю вас? — обиженно сказал таксист.

Инспектор решил не вступать с ним в пререкания и открыл дверь. Сильной метели не было, но редкие снежинки продолжали кружиться в воздухе. Было бы безумием выходить на улицу в такой легкой одежде, но Гэлбрайта это больше не волновало. Выйдя из машины, он сделал два шага вперед и вдохнул свежий воздух. Порыв холодного ветра взъерошил его волосы.

— Я сказал отвезти меня в институт! — крикнул он, оглядываясь по сторонам.

— А это что? Сарай?! — ответил таксист из окна.

Машина тронулась с места и умчалась вдаль. Дрожа от холода, инспектор оторвал взгляд от дороги и развернулся на каблуках. Он ожидал увидеть типичное здание обычного института — огромное четырехэтажное строение с длинными рядами окон, с колоннадой у главного фасада и с загадочными латинскими надписями над главным входом. Но вместо этого он увидел скромный одноэтажный дом. Хотя, честно говоря, назвать это «домом» было бы преувеличением. Сооружение гораздо больше походило на гараж для автомобилей, построенный из шлакоблоков, отделанных темно-синей штукатуркой.

Гэлбрайт присмотрелся повнимательнее. Здание имело форму параллелепипеда с четырьмя окнами по длинным сторонам. В конце была двойная деревянная дверь с маленькими окнами из толстого стекла. На этом, собственно, и заканчивались все архитектурные изыски — никаких указателей, надписей или табличек. С виду это действительно был обычный, ничем не примечательный гараж. Но инспектор решил не торопиться с выводами и подошел вплотную ко входу. Как только он потянул за медную ручку, за стеклом дверей загорелся свет. Затем за ними что-то звякнуло и раздался тихий щелчок. Гэлбрайт немедленно отпустил ручку и слегка попятился — в следующий момент дверь медленно открылась.

На пороге стоял молодой человек в белом халате, наброшенном поверх черной рубашки. Полицейский поднял голову — у незнакомца был желтоватый оттенок кожи, маленькие тонкие губы и зачесанные назад черные волосы. Азиат посмотрел на инспектора, и в его узких, раскосых глазах читалось вежливое любопытство. В первый момент у Гэлбрайта даже мелькнула мысль, что он уже где-то видел это лицо — может быть, в фильме, — но он тут же отогнал эту мысль.

— Добро пожаловать, — почтительно произнес азиат и слегка склонил голову.

Инспектор не мог не заметить, что у собеседника возникли проблемы с произношением буквы «Л» — вместо нее у него получилось «Р», из-за чего его «добро пожаловать» прозвучало почти как «добро пожаровать».

— Я рад, что вы оказари честь нашему скромному институту своим визитом, — подобострастно произнес незнакомец с ужасным акцентом. — Входите, вас ждут.

Торжественность, которая чувствовалась в словах этого азиата, только подчеркивала атмосферу абсурда, окружавшую Гэлбрайта в тот момент. Переступив порог, инспектор последовал за своим проводником, не имея ни малейшего представления, куда тот его ведет. Они прошли по узкому короткому коридору и оказались в комнате, похожей на раздевалку, стены которой были выкрашены в серый цвет. Гэлбрайту сразу бросилась в глаза лестница, ведущая вниз, расположенная прямо напротив входа в комнату. Справа от нее была дверь лифта, рядом с которой стояла металлическая вешалка для одежды, на которой висело несколько белых халатов — точно таких же, как тот, в котором был встречавший его азиат.

За этой одеждой Гэлбрайт не сразу заметил стоящего поодаль мужчину в таком же костюме. Присмотревшись повнимательнее, инспектор узнал в нем того же постояльца средних лет, который утром навестил его в номере отеля «Стейт оф Сноу Лейк».

— Ого, так вот вы где! — раздался веселый возглас.

Мужчина радостно помахал рукой, и полицейский увидел, как его лицо на мгновение расплылось в улыбке — ему показалось, что он увидел старого друга, которого не видел много лет. Через секунду улыбка исчезла с его лица, и мужчина перевел взгляд на азиата, стоявшего рядом с инспектором, и подмигнул ему. Тот кивнул в ответ и направился к лестнице. Гэлбрайт хотел последовать за ним, но седовласый мужчина остановил его.

— Придержите коней, уважаемые, придержите коней, — заискивающе сказал он, хлопая в ладоши.

— Чем я могу быть полезен в этом месте? — спросил Гэлбрайт, с интересом глядя на специалиста.

— Я хотел бы сказать вам несколько слов, — собеседник, казалось, его не слышал. — Я уже боялся, что вы не придете.

— Почему? — инспектор не понял, о чем говорит седовласый.

— Два месяца и восемь дней прошло с тех пор, как я вручил вам визитку, — ответил мужчина, подняв палец вверх.

Гэлбрайт был немного удивлен точностью, с которой его собеседник отсчитывал время. Судя по всему, он никогда не жаловался на свою память. Кроме того, люди здесь действительно с нетерпением ждали визита инспектора. Чем больше полицейский думал об этом, тем сильнее им овладевало смутное чувство тревоги. Чтобы отвлечь его, Гэлбрайт решил сосредоточиться на предстоящем разговоре.

— Да, я не особо торопился, — уклончиво ответил он.

Не сказать этому седовласому мужчине, что он на самом деле переместился во времени, сев в какое-то такси, — это не только звучало глупо, но и могло навести на мысль, что у инспектора не все в порядке с головой.

— Хорошо, — специалист остался доволен таким ответом. — Накиньте это.

С этими словами он снял с вешалки один из белых халатов и протянул его Гэлбрайту.

— С чего это ещё? — спросил инспектор, недоверчиво вертя этот предмет одежды в руках.

— Из гигиенических соображений, — ответил седовласый мужчина.

— Ха, вы боитесь, что я занесу микробы в ваш сарай? — Гэлбрайт ухмыльнулся, набрасывая пальто на плечи.

Специалист, казалось, был оскорблен такими словами гостя. Он дернулся всем телом и бросил на Гэлбрайта укоризненный взгляд.

— Я понимаю, что вас не очень впечатлил фасад нашего института, но не спешите с выводами! — торопливо заговорил он.

— А где именно находится сам институт? — с любопытством спросил Гэлбрайт.

— Под землёй, — торжественно произнес специалист.

Он указал рукой на лестницу, на верхних ступеньках которой стоял азиат, прислонившись к стене. Казалось, он только и ждал этого знака. Он отошел от стены и, словно собираясь поклониться, слегка согнул колени, но в следующее мгновение выпрямился и замер на месте.

— Макото-сан считает, что чем бриже черовек к ядру Земри, тем больше его разум открыт для всеренской мудрости, — при этих словах в глазах азиата вспыхнул безумный огонек.

— Что за чушь он несёт? — спросил Гэлбрайт седовласого мужчину.

— Простите великодушно молодого господина Манабу за то, что он слишком боготворит своего учителя, — смущенно сказал специалист

— Меня не волнуют отношения между учеником и его учителем, — несколько грубо заметил Гэлбрайт. — Объясните мне в двух словах, что здесь происходит?

— В пылу своих чувств Манабу упустил из виду тот факт, — начал седовласый мужчина, — что Монтези решил скрыть свои разработки от посторонних глаз.

— Монтези? Макото? Кто все эти люди? — инспектора уже начинал раздражать этот старик и его азиатский друг.

— Пока мы будем спускаться, у нас с вами будет достаточно времени, чтобы ввести вас в курс дела, — специалист, казалось, не заметил недовольства инспектора.

После этих слов специалист направился к лестнице, а его спутник-азиат — теперь выяснилось, что он японец — последовал за ним. Гэлбрайт молча посмотрел им вслед и решил направиться к лифту.

— Нет-нет-нет, — крикнул ему седовласый мужчина, — следуйте за нами!

— Почему бы нам просто не воспользоваться лифтом? — спросил Гэлбрайт, убирая руку с кнопки вызова.

— Дело в том, что институт расположен на такой большой глубине, — начал специалист тоном музейного искусствоведа, — что во время поездки на лифте ваш мозг рискует не справиться с быстрой сменой давления.

— Ну и что с того? — на инспектора это заумное оправдание не произвело ровно никакого впечатления.

— Дело в том, что вы, мой уважаемый и нетерпеливый друг, просто потеряете сознание прямо в кабине, — с явной издевкой произнес седовласый мужчина.

— Вы мне угрожаете? — полицейский невольно насторожился.

— Угроза — оружие трусов, — надувшись от важности, вмешался в разговор японец. — Макото-сан всегда говорир, что человек обязан...

— У меня нет никаких обязательств перед вами двоими, — справедливо перебил его Гэлбрайт.

Инспектор отошел от лифта и встал рядом со своими собеседниками. Перед ним открылся вид на винтовую лестницу, уходящую глубоко в круглую бетонную шахту. Ступени освещались редкими желтыми диодами, подвешенными на алюминиевом проводе, натянутом через перила лестницы. Конец этой стальной спирали терялся в темноте, и оттуда не доносилось ни единого звука. При виде этого спуска по спине полицейского пробежал холодок — за всю свою сознательную жизнь он никогда не видел такой большой глубины. Гэлбрайт почувствовал, как у него непроизвольно задрожали руки, и с трудом сдержался, чтобы не поддаться порыву страха и не броситься к выходу из этого места.

Он посмотрел на седовласого мужчину — тот, казалось, не испытывал никакого дискомфорта, спокойно глядя вперед. Затем инспектор повернулся к японцу — он посмотрел на Гэлбрайта с любопытством, и его глаза, казалось, говорили: «Что, испугались? Это урок для вас, чтобы вы не грубили ученым!».

— Ну что, в путь? — бодрым тоном сказал специалист.

С этими словами он ухватился одной рукой за железные перила и начал неторопливо спускаться по лестнице. Японец последовал за ним. Гэлбрайт не спешил следовать за ними и облокотился на перила.

— Эй, подождите секунду, — тихо сказал он им вслед.

Седовласый мужчина, казалось, не слышал его и продолжал идти, и только его желтолицый спутник оказал гостю услугу и слегка откинул голову назад, странно искоса посмотрев на Гэлбрайта.

— Пообещайте мне, что по окончании этой экскурсии я вернусь обратно целым и невредимым, хорошо? — с неожиданной мягкостью попросил инспектор.

— Не волнуйтесь, — раздался голос специалиста. — Вы наш гость, и поэтому мы ни в коем случае не имеем права желать вам зла.

Японец не сказал ни слова, он просто поманил инспектора пальцем и, отвернувшись от него, продолжил свой путь. Гэлбрайт, опечаленный этими словами, пожал плечами и послушно последовал за ними обоими. В воздухе спускаемой шахты висел слегка затхлый подземный запах — что-то среднее между запахом затхлости и перегара. Любопытно, что чем ниже они спускались, тем теплее становился воздух.

— Пожалуйста, не топайте! — внезапно крикнул седовласый мужчина.

Инспектор только сейчас осознал, что все это время его спутники молча шли по металлическим ступеням, в то время как он, в своих мокасинах, на самом деле очень отчетливо топал. Гэлбрайт посмотрел на пятки идущего перед ним японца и не смог удержаться от улыбки — на босых ногах молодого человека были резиновые шлепанцы, очень похожие на те, которые носят туристы, загорающие на пляже. Это настолько диссонировало с белым халатом ученого, что инспектор не смог удержаться, чтобы не прокомментировать это вслух.

— Забавный у вас здесь дресс-код, — сказал он, пытаясь замедлить шаг.

— Вы говорите о тапочках? — спросил седовласый мужчина, продолжая спускаться. — Мы бы отдали их и тебе, но подумали, что ты начнешь жаловаться.

— Но почему именно шлепанцы? — спросил Гэлбрайт черех голову молчащего японца.

— Ноги дышат, ну и также топанье не мешает разговору, — спокойно ответил специалист.

Гэлбрайт наконец справился со страхом, охватившим его пару минут назад. Теперь ему это казалось забавным до такой степени, что он был почти уверен, что все это происходит в каком-то комедийном фарсе.

— И что вы хотите мне сказать, господин... — инспектор подождал, пока седовласый мужчина назовет себя.

— Зовите меня просто специалист, — ответил седовласый мужчина.

— Что это за заговор? — инспектор почувствовал подвох.

— У наших ученых людей нет имен, — загадочно сказал специалист.

— Только когда черовеку удается добиться успеха, он имеет право продоржать свою работу, — внезапно заговорил японец, до этого хранивший молчание.

— Хм... — Гэлбрайт нахмурился. — Подожди, а как же Манабу? — он вспомнил имя азиата.

— Господин Манабу имеет репутацию первого помощника своего учителя, — ответил специалист. — Он достоин того, чтобы к нему обращались по имени.

— Значит ли это, что вы недостойны? — полицейский изумился такой несправедливости.

— Я всего лишь исполнитель, о котором никто никогда не упомянет, — печально сказал седовласый мужчина. — Подобно музыканту в оркестре, слушатели сначала говорят о композиторе, затем о дирижере, и никого не волнует, кто сам издает звуки музыки.

В словах специалиста было зерно истины. Но Гэлбрайту это все равно казалось недостаточным оправданием того факта, что человек, который вчера утром — а на самом деле два месяца назад — нанес неожиданный визит инспектору, продолжает скрывать свое имя от полицейского.

— Сколько нам еще идти? — Спросил Гэлбрайт специалиста.

— Лучше не спрашивайте об этом, — уклончиво ответил он.

Это означает, подумал инспектор, что институт действительно расположен довольно глубоко под землей. Странно, очень странно — зачем так тщательно скрывать от человеческих глаз то, что относится к компьютерным технологиям?

— Тогда не могли бы вы сказать мне, кто этот Монтези, о котором вы упомянули? — инспектор снова задал вопрос.

— Pourquoi pas? — воскликнул седовласый мужчина по-французски. — Это именно то, что мы приготовили для начинающих.

— Любопытно, и скольких людей вы наставили на путь истинный? — саркастически заметил полицейский.

— Пока ни одного, вы первый, кто удостоирся такой чести, — снова подал голос японец.

Шагая позади своих спутников, Гэлбрайт быстро понял, почему он был первым гостем этого института — мало кто захотел бы спускаться глубоко под землю, вдыхая спертый воздух и стараясь не упасть кубарем с винтовой лестницы. У инспектора возникло ощущение, что он спускается в Марианскую впадину или, не дай Бог, туда, где происходили действия «Божественной комедии» Дуранте ди Алигьеро дельи Алигьери...

— Монтези был инженером-конструктором, — тем временем начал специалист, — который со школьных времён лелеял идею создания вечного суперкомпьютера.

— Что-что? — переспросил Гэлбрайт, не веря своим ушам.

— Вечном в том смысле, — словно делая сноску, сказал седовласый мужчина, — что интегральные схемы, составляющие основу машины, не изнашивались бы со временем.

— Конечно, при собрюдении усровий экспруатации, — нравоучительно вставил японец.

— Господин Манабу прав, суперкомпьютер не протянет и дня, если его поставить под дождем, но кому может прийти в голову идея такого акта вандализма? — специалист согласился с собеседником.

— Ну, да... — тихо сказал Гэлбрайт.

— В общем, — продолжил рассказ седовласый мужчина, — Монтези, будучи студентом, переехал из своего родного Чили в Англию, и в ее столице он быстро нашел заинтересованных в этом людей.

— Вы хотите сказать, что в Лондоне нашлись какие-то наивные производители комплектующих, которые поверили на слово какому-то южноамериканскому студенту и выполнили все его безумные прихоти? — недоверчиво переспросил инспектор.

— Это невероятно, но это факт, — кратко сказал специалист.

— Зачем, скажите на милость, этому Монтези понадобилось рыть эту шахту? — Гэлбрайт все еще не мог принять слова своего собеседника за чистую монету.

— Холодная война, — столь же лаконично ответил специалист, — он не хотел, чтобы спецслужбы вмешивались в его работу.

Ну да, подумал полицейский, это же так очевидно... Но все же, как получилось, что проект такого масштаба остался неизвестным широким массам? Для Гэлбрайта это было не меньшей загадкой, чем тот факт, что он сам каким-то образом путешествовал в прошлое.

— Адриан Монтези со своими подопечными, — продолжил седовласый, — за пару лет создал прототип суперкомпьютера. Разработка велась непосредственно под землей — там были возведены мастерские, в которых собирались микросхемы, блоки памяти и другие компоненты.

— Звучит как фрагмент из какой-то фантастической истории, — не удержался Гэлбрайт.

— Обрасть науки, в которой мы работаем, обычному черовеку всегда кажется научной фантастикой, — добавил японец.

— Поэтому я постараюсь не использовать термины, которые вам в любом случае будут непонятны, — отметил специалист.

— Спасибо на добром слове, — саркастически ответил инспектор.

— Самая первая программа, которая была записана в память компьютера, — сказал седовласый мужчина, — было чрезвычайно примитивной, тогда ещё не могло быть и речи о том, чтобы симулировать наш мир.

— А теперь, значит, он уже может его симулировать? — их гость не смог удержаться от ухмылки.

— Не забегайте слишком далеко вперёд! — строго сказал специалист.

Гэлбрайт истолковал это замечание как положительный ответ на свой риторический вопрос. Что ж, это довольно любопытно, подумал он.

— Адриан Монтези в конце концов достиг своей цели и компьютер смог функционировать вечно и без остановок, — торжественно произнес седовласый мужчина.

— А в дальнейшем он унес свой секрет в могилу? — пошутил Гэлбрайт.

— Побойтесь неба, Монтези жив! — в благоговейном страхе воскликнул специалист.

— Ладно, я пошутил, — успокоил собеседника инспектор.

— Изобретатель был так воодушевлён своим успехом, — продолжил седовласый мужчина, — что по окончании тестового запуска компьютера он немедленно помчался в Ведомство интеллектуальной собственности Соединенного Королевства и зарегистрировал товарный знак «Мон-Тек», что было сокращением от «Монтези Текнолоджис».

— Как-то этот поступок не вяжется с тем, как он, по вашим собственным словам, скрывал до этого свои разработки от спецслужб, — Гэлбрайт заметил несоответствие.

— Эйдориан Монтеши был очень странным гайдзином, — оправдался японец, — никто не мог понять, что творирось у него в горове.

— Почему вы оба говорите о нем в прошедшем времени? — не удержался от вопроса их гость.

— Сейчас узнаете, — сказал специалист. — Когда Монтези зарегистрировал торговую марку, он выступил на международном конгрессе. Единственным, кто заинтересовался изобретением этого чилийца, был японский профессор Макото Шугарами.

Гэлбрайт не мог отделаться от мысли, что, по-видимому, все остальные ученые, присутствовавшие на том конгрессе, посчитали этого южноамериканского инженера сумасшедшим и не поверили ни слову из его рассказа о вечном суперкомпьютере. Да и кто бы мог поверить в подобную ерунду...

— У Макото-сана есть теория, — с энтузиазмом начал японец, — что компьютерное программирование подобно обучению черовека, когда резурьтатом должна быть не автоматическая машина, выпорняющая зароженную в нее программу, но искусственный интеррект, который может думать сам по себе, без вмешатерьства оператора.

— Что ж, сильно сказано, — невольно похвалил Гэлбрайт молодого собеседника.

— Увы, на родине у Макото-сана была прохая репутация, ибо ученые презирари его и относирись к его мысрям как к пустой бортовне, — продолжил азиат свой рассказ с ужасным акцентом.

— Хм, типичная история о непризнанном гении, — пробормотал полицейский.

— И поэтому, когда профессор узнар о творении Эйдориана Монтеши, он сказар, что с этим гайдзином он сможет вопротить в жизнь свою мечту о создании искусственного мира, — сказав это, японец начал тяжело дышать, словно в божественном благоговении, хотя возможно это были всего-лишь признаки усталости ввиду долгого спуска по спиральной лестнице.

Было что-то странное в этом союзе чилийского инженера и японского программиста... Но таков мир, две души нашли друг друга, и Гэлбрайту было бессмысленно спорить с этим.

— Макото показал Монтези прототип своей программы, которая на основе введенной в нее информации выдавала в ответ вполне осмысленные предложения, — специалист взял инициативу рассказчика на себя.

— Подобно тому, когда ребёнок повторяет действия взросрого, — объяснил его спутник-азиат.

— Вы хотите сказать, что какой-то неизвестный мне японский профессор развил модель фон Неймана и добился в этом невиданных успехов? — спросил Гэлбрайт.

— Неизвестность — понятие относительное, — заметил седовласый мужчина. — Вы знаете, кто такой Томас Кайт Шарплес?

— Откуда мне знать? — полицейский не понял намека.

— Если бы вы интересовались компьютерами, то знали бы, что это главный программист электронного числового интегратора и вычислителя, — наставительным тоном произнес специалист.

— Ладно, я понял, — сдался Гэлбрайт перед этой длинной и заумной фразой.

На пару минут воцарилось молчание. Все трое — инспектор, седовласый мужчина и японец — продолжали спускаться по плохо освещенной винтовой лестнице, и казалось, этому спуску не будет конца. Гэлбрайт с удивлением отметил, что за все это время он ни разу не запыхался — очевидно, спиралевидное движение практически не давало нагрузки на ноги.

— Программа Макото так восхитила Монтези, — через три минуты продолжил седовласый мужчина, — что он, недолго думая, назначил японского профессора на должность главного программиста своего суперкомпьютера.

— Макото-сан взяр с собой штат своих сотрудников, среди которых был и ваш покорнейший сруга Манабу, — с достоинством произнес японец.

— В течение двух месяцев, — рассказывал специалист, — команда японских программистов усердно работала не покладая рук и в итоге продемонстрировала свою работу Монтези.

— Эйдориан Монтеши быр так поражен беспрецедентными открытиями моего учитеря, — немедленно вмешался его спутник-азиат, — что он прекронирся перед его гением и передар ему весь проект.

— Но куда по итогу он всё-таки делся? — задал вопрос Гэлбрайт.

— Монтези в итоге покинул «Мон-Тек», — сказал специалист, — но перед уходом он попросил профессора об одолжении.

— Что это было? — не унимался инспектор.

— У него было две просьбы, — продолжил седовласый мужчина, — чтобы штат работников полностью забыл о его персоне и заодно сменил торговую марку.

— И каковы же были успехи? — полицейский был удивлен такими требованиями чилийца.

— «Мон-Тек» был перерегистрирован под новым названием «Институт компьютеризации имени Макото», — произнес седовласый мужчина слово, уже знакомое Гэлбрайту.

— Но, как бы этому гайдзину не хотерось, никто из нас не забыр об Эйдориане Монтеши, — вставил слово японец.

Ну, конечно, подумал Гэлбрайт, в конце концов, тот факт, что этот человек создал технологию, которая может работать вечно, гораздо важнее, чем какая-то программа.

— Он действительно ушел по собственной инициативе? — у него возникли подозрения.

— Макото-сан рично уморяр Эйдориана Монтеши не бросать свое детище, но гайдзин был непрекронен, — словно оправдываясь, сказал азиат

— Ладно, и что было дальше? — инспектор проигнорировал это объяснение.

— Когда коллектив института возглавил Макото Шугарами, — специалист снова заговорил, — все участники приступили к работе над созданием «Ящика Макото», именно так назвал свое творение сам профессор.

— И что программисты клали в этот ящик? — иронично спросил Гэлбрайт.

— В блоки памяти суперкомпьютера начали заносить всевозможную информацию, — начал перечислять седовласый мужчина, — начиная от таких наук, как алгебра или философия, и заканчивая такими мелочами, как цены на билеты в Африку или список лучших духов для молодых девушек.

— Никогда не слышал подобного вздора, — сказал инспектор, — зачем, спрашивается, забивать суперкомпьютер всякой ерундой?

— Макото-сан хотер, — начал японец, — чтобы компьютер распорагар таким коричеством информации о нашем мире, чтобы создать на основе этого свою собственную виртуарьную копию.

Гэлбрайт подумал, что эта идея похожа на греческий миф о Сизифе, ведь конце концов, мир, который окружает людей, состоит из такого множества мелочей, что на сбор одной только этой информации должны уйти десятилетия. Но пути ученых неисповедимы... Инспектор даже признал, что у профессора Макото, по-видимому, были какие-то проблемы со здоровьем, которые не могли позволить ему зачать наследника, и поэтому профессор решил создать электронного ребенка из реле и строчек кода.

В тот момент, когда эта мысль пришла в голову Гэлбрайту, внезапно яркий свет ударил ему в глаза. Полицейский тут же остановился и невольно заслонился от света.

— А вот и наш институт, — услышал он торжественный голос седовласого мужчины.

До ушей инспектора донеслись далекие крики и чьи-то веселые переговоры, но он не мог разобрать слов — люди говорили на непонятном ему языке. Через несколько минут его глаза, привыкшие к темноте, приспособились к белому свету люминесцентных ламп, висящих на потолке, и постепенно Гэлбрайт начал различать окружающий его интерьер.

Теперь он и двое его спутников стояли посреди длинного коридора с блестящими металлическими стенами, уходящего вдаль и теряющегося за поворотом. Мимо них троих проходили люди, которые в глазах полицейского были похожи как две капли воды, потому что все они были одеты в белые халаты, наброшенные поверх повседневной одежды. Прохожие косились на него, но не останавливались и двигались дальше. Внезапно Гэлбрайт заметил, как один из них слегка притормозил и повернулся к своей знакомой:

— Манабу-кун но тонари ни татте иру коно бака ва даредесу ка? — сказал этот зритель по-японски.

— Коре га ваташитачи но гесутода омоимасу, — ответил его товарищ.

Молодые люди прошли мимо Гэлбрайта, который продолжал стоять на одном месте. Вскоре он понял причину, по которой все так на него смотрели — кроме специалиста, работавшего здесь, инспектор был единственным европеоидом, который среди толпы японцев выглядел пришельцем из другого мира.

— Простите, что сказали эти джентльмены? — он повернулся к Манабу.

Ученый посмотрел на инспектора.

— Эти двое сказари, — начал переводить Манабу, — что они очень рады, что мы пригласили почтенного гостя в наш институт!

Озорной огонек, загоревшийся в глазах японца, заставил Гэлбрайта на долю секунды усомниться в правильности этого перевода, но ему было все равно, правильно ли Манабу передал иностранцу смысл мимолетного замечания своего коллеги. Затем он внезапно заинтересовался тем, как такое большое количество людей могло оказаться под землей.

— Кстати, они здесь живут или... — спросил он.

— Только работают, — коротко ответил специалист.

— Но как они добираются до сюда? — спросил Гэлбрайт.

— На такси... — начал седовласый мужчина, но инспектор перебил его.

— Я имею в виду, как они спускаются под землю, — уточнил полицейский.

Было бы странно, подумал он, если бы все эти ученые тратили больше часа своего времени на то, чтобы добраться до своего рабочего места.

— На лифте, конечно, — ответил специалист.

— Что, неужто эти японцы не теряют сознания, пока спускаются сюда? — Гэлбрайт вспомнил фразу своего собеседника, когда тот отговаривал его от лифта.

— Физическая подготовка, — автоматически ответил Манабу.

«Что-то эти ученые не похожи на людей, занимающихся спортом», — подумал Гэлбрайт, глядя на своих собеседников и на проходящих мимо стройных молодых людей в халатах.

— Может быть, это просто дело привычки? — сказал инспектор.

— И это тоже, — кивнул специалист.

Внезапно рядом с ними остановились два человека. Конечно, это были тоже японцы, но на этот раз они не ограничились лишь комментариями на своем языке, а поклонились Гэлбрайту и протянули ему руки.

— Привет, — сказал тот, что помоложе, на довольно хорошем английском.

— Приветствую, — жизнерадостно произнес его старший товарищ.

Очевидно, они братья, подумал инспектор, пожимая руку сначала одному, потом другому.

— Это наши новые сотрудники, — сказал ему специалист.

— Надеюсь, их имена не будут для меня секретом? — саркастически заметил полицейский.

— Конечно, нет, — седовласый мужчина, казалось, не понял намека. — Познакомьтесь с братьями Окамура — Шинодой и Ичиносе.

При этих словах старший недовольно хмыкнул, а его младший брат грустно улыбнулся, что несколько смутило Гэлбрайта.

— Я рад, что наконец-то нашелся доброволец, готовый протестировать наш суперкомпьютер, — сказал Ичиносе.

— Надеюсь, гость оценит плоды наших трудов, — поддержал Шинода своего брата.

Инспектор вздохнул — его не устраивало то, что эти ребята говорили о нем так, словно для них он был не человеком, а каким-то подопытным кроликом. Дело было не в самих словах — фальшивой стене чувств, — а в интонациях этих двоих. Гэлбрайт приготовился к худшему.

— Как вы называете этот проект между собой? — спросил он братьев.

Он задал вопрос не столько из любопытства, сколько для того, чтобы понаблюдать за реакцией этих двоих и оценить, не появится ли на их лицах раздражение от чрезмерной назойливости гостя.

— Мы называем это D. O. O. R., — ответил Шинода.

— Вы можете мне сказать, как это расшифровывается? — не унимался инспектор.

По тому, как японцы отчеканили буквы, Гэлбрайт догадался, что это аббревиатура. Старший брат нахмурился и, склонив голову набок, на несколько секунд задумался, словно решая, отвечать на вопрос полицейского или нет. Затем его лицо просветлело.

— D. O. O. R. — ориентированная на цифровые технологии объективная копия, — начал отвечать он.

Старший сын семьи Окамура так сильно растягивал гласные, что это, казалось, усиливало эффект от этих слов, но на самом деле лишь убедило его собеседника в том, что английский Шиноды не идеален.

— Не слушайте его, — внезапно вмешался в разговор Ичиносе, — он слишком педантичен и не видит скрытого смысла в названии нашего проекта!

Шинода строго посмотрел на своего младшего брата, но тот не заметил упрека. Гэлбрайт не мог не восхищаться Ичиносе. Тем не менее, эти азиатские братья не были точными копиями друг друга — у каждого была своя характерная черта, которую он, европеоид, смог разглядеть в каждом. У Шиноды была решительная складка над верхней губой, что придавало ему что-то мужественное, в то время как у Ичиносе, напротив, была какая-то детская округлость в лице, не лишенная своеобразной красоты и очарования. Что у них было общего, так это то, что они оба были почти одного возраста, у обоих были темные глаза и короткие волосы.

— И какой смысл вы видите в этом громком слове? — спросил инспектор младшего брата.

— D. O. O. R. — дверь в будущее! — с искренним восторгом воскликнула Ичиносе.

После этого Шинода наклонился к брату и начал что-то сердито шептать ему на ухо — видимо, он делал ему выговор за то, что тот вел себя шокирующе неуместно в стенах института. Но Гэлбрайт был гораздо более удовлетворен ответом Ичиносе — он думал, что в нем гораздо больше смысла, чем в громоздкой и заумной последовательности слов, на которой настаивал старший брат Окамура. Затем внезапно заговорил седовласый мужчина, до этого спокойно наблюдавший за разговором между гостем и двумя новыми сотрудниками.

— А теперь простите, мне нужно идти, дела, — спокойно сказал он.

Специалист слегка кивнул инспектору и быстро направился к развилке коридоров. Не доходя нескольких шагов до поворота, он обернулся и помахал Манабу, затем исчез в левом коридоре. Японец последовал примеру своего иностранного спутника и направился за ним. Гэлбрайт несколько минут смотрел ему вслед — сочетание строгого белого халата и голых пяток выглядело немного забавно.

Когда Манабу скрылся за поворотом коридора, инспектор снова перевел взгляд на братьев и только теперь заметил, что они тоже были в шлепанцах. «Ничего не поделаешь», — подумал он, — «в этом подземном институте все не так, как у нормальных людей». Он задал себе, по сути, глупый вопрос : меняют ли сотрудники обувь по приходу на работу или они надевают тапочки на публике? Гэлбрайт посмотрел на старшего из братьев — тот стоял у стены, на которой был написан логотип, три огромные красные буквы «M. C. I.». По-видимому, это была эмблема института.

Шинода сосредоточенно шевелил губами и, казалось, совершенно забыл о госте.

— Извините, но что мне теперь делать? — инспектор повернулся к Ичиносе, который в свою очередь от скуки вертел в руках шариковую ручку. — Где ваш суперкомпьютер, или как он там называется, D. O. O. R.?

Эти слова вывели старшего брата из транса, и он, перестав шевелить губами, посмотрел на инспектора.

— Сейчас мы приведём вас туда, куда нужно, — несколько задумчиво произнес японец.

— Если у вас возникнут какие-либо вопросы, не стесняйтесь обращаться к нам, — вмешался его младший брат.

— В данном случае, — Гэлбрайт невольно почувствовал вдохновение, — прежде чем вы отведете меня к аппарату, не могли бы вы устроить мне аудиенцию у профессора Макото Шугарами?

Полицейский вложил в эти слова все свое чувство собственного достоинства, потому что считал, что не должен позволять другим помыкать им, как безвольным животным. После некоторого молчания Шинода криво усмехнулся, и Гэлбрайт невольно почувствовал, что этими словами выставил себя на посмешище. Но это все равно было лучше, чем если бы инспектор вел себя как безвольный и наивный идиот.

— Макото-сан уехала в Токио, — сказал Шинода.

— По делам? — из вежливости спросил Гэлбрайт.

— Профессор решил отдать дань уважения своему любимому писателю, — сказав это, Ичиносе воздел руки к потолку.

— В каком смысле? — инспектора удивил ответ младшего брата Окамура.

— Макото-сан удостоил своим посещением зимнюю резиденцию... — и Ичиносе произнесла незнакомое Гэлбрайту имя, которое, по-видимому, принадлежало какому-то японскому писателю.

— Ладно, это его дело, — махнул рукой их гость, имея в виду профессора Макото.

Не повезло, подумал Гэлбрайт, что судьба привела его в этот институт именно в тот момент, когда его ректор был в отпуске. Ему придется доверить свою жизнь в руки этих непоседливых болванов, которым инспектор абсолютно не доверял. Он уже начал жалеть о своем решении приехать сюда, но внезапно ему в голову пришла мысль.

— Вы случайно не знаете доктора Бэйзларда? — Спросил Гэлбрайт у обоих братьев.

Он задал вопрос наугад — он не ожидал получить на него положительный ответ. На самом деле, именно это и произошло.

— Нет, мы впервые слышим это имя, — хором ответили братья Окамура. — А кто это?

— Ну, низенький такой, с лысиной и очки носит, — инспектор по памяти перечислил характеристики врача.

Братья пожали плечами — никто из них не видел человека с такими приметами. Инспектор пал духом. Ичиносе положил руку ему на плечо.

— Пойдемте с нами, уважаемый гость, — успокаивающим тоном сказал японец.

Братья разом повернулись и направились по коридору, Гэлбрайт последовал за ними. Они втроем шли по узким проходам и бесчисленным коридорам, облицованным металлическими пластинами, которые блестели в белом свете потолочных ламп. Иногда в стенах попадались ниши, в которых располагались газовые баллоны и аккумуляторы. Иногда стены пересекали длинные трубы, от которых исходил слабый гул — по-видимому, это был трубопровод отопления.

Но инспектор не имел никакого отношения к архитектурным изыскам и техническим тонкостям этого института — его мысли были заняты совершенно другими проблемами. Он быстро шел за братьями Окамура, стараясь не отставать от них ни на шаг, и думал, что если бы не эти двое, он, вероятно, заблудился бы в этих однообразных металлических кишках туннелей, в каждом из которых, казалось, было по меньшей мере тысяча проходов и ответвлений.

Наконец братья остановились в небольшом укромном уголке. Инспектор стоял позади них и наблюдал, как Ичиносе подмигнула ему и, повернувшись лицом к двери из рифленого железа, с видимым усилием налегла на ручку. Она не сдавалась. На секунду по лицу Гэлбрайта скользнула усмешка. Шинода, нахмурившись, посмотрел на своего младшего брата.

— Отойди, братишка, — сказал Шинода и слегка толкнул Ичиносе.

Он в страхе отскочил от двери и, ссутулив плечи, прижался к стене. Старший брат тут же схватился за ручку и потянул ее на себя. Массивная дверь распахнулась так резко, что Шинода чуть не потерял равновесие и сумел удержаться на ногах, только ухватившись за дверной косяк. Его гость снова ухмыльнулся, но когда японец повернулся к нему, инспектор тут же замолчал и на всякий случай сделал шаг назад, словно опасаясь, что его улыбка может вызвать неудовольствие у его собеседника.

Секунду Гэлбрайт и Шинода смотрели друг другу в глаза, затем второй перевел взгляд на своего младшего брата, который уже пришел в себя, и ухмыльнулся.

— Тогда решать вам, — весело сказал Шинода.

— Вы со мной разговариваете? — Гэлбрайт не понял, кому была адресована эта фраза.

— Конечно, — старший брат Окамура снова перевел взгляд на инспектора.

В глазах японца был интерес — примерно такой же, как у ученого, наблюдающего за поведением лабораторной крысы. «Мне не нравится этот взгляд», — подумал Гэлбрайт, но спорить не стал и переступил порог. Оказавшись внутри, он услышал, как дверь за ним начала медленно закрываться. Полицейский молниеносно обернулся и обеими руками навалился на тяжелую дверь.

— Веди себя прилично, дуралей! — Недовольно пробормотал Шинода.

Инспектору пришлось повиноваться, и когда дверь захлопнулась, он подозрительно огляделся. Было темно — единственным источником света в комнате была красная лампочка, тускло мерцавшая на потолке. Гэлбрайт нерешительно сделал пару шагов в темноту, как вдруг до его ушей донесся громкий щелчок, и комната осветилась ярким светом тех же флуоресцентных ламп, что были в коридоре.

— А теперь слушайте, гость, — раздался раскатистый голос, за которым последовало шипение помех.

Полицейский повернул голову в ту сторону, откуда доносился источник звука. Голос доносился из динамика, висевшего прямо над дверью.

— Продолжайте, гость, и делайте то, что я вам говорю, — сказал невидимый диктор.

Инспектор пожал плечами и повернулся на каблуках. То, что открылось его глазам, было комнатой с низким потолком, покрытой такими же железными пластинами, как и остальная часть интерьера подземного института. Гэлбрайт двинулся вперед. Он увидел вмонтированную в стену приборную панель, рядом с которой стояло нечто похожее на стул, который, как мог сказать полицейский, был сделан из хромированного металла. Его спинка слегка изгибалась назад, а сиденье и подлокотники были обиты чем-то похожим на искусственную кожу.

Гэлбрайт невольно вздрогнул, когда увидел это — он сразу же ассоциировал эту конструкцию с электрическим стулом, на котором до сих пор приводились в исполнение казни в некоторых штатах Америки. Было странно видеть подобное в английском компьютерном институте, которым руководят японцы, но в данный момент ему было не до смеха.

— Итак, вы видите «место зрителя», — снова раздался искаженный голос.

«Хм, очень красивое название для этой конструкции», — саркастически подумал Гэлбрайт. Он подошел к креслу и коснулся пальцем обивки. Оказывается, стул был обит резиной. «Чтобы меня случайно не ударило током?» подумал он.

— Садитесь в него и нажмите красную кнопку, которая находится слева от вас, — подал команду голос диктора.

Гэлбрайт не спешил садиться в это кресло. Ему пришла в голову мысль, не было ли это частью плана доктора Бэйзларда, суть которого заключалась в том, чтобы заманить инспектора в подполье, а затем посадить его на электрический стул и все, нежелательный человек был устранен... Полицейский решил обратиться к невидимому обладателю этого наглого голоса. Он не ожидал, что ему кто-нибудь ответит или даже просто услышит его, но попробовать все же стоило.

— Эй, как вас там зовут... — крикнул Гэлбрайт, поворачивая голову.

— Что? — вопросительно прогремел голос.

— Почему именно этот стул? — спросил инспектор.

— Чтобы подключиться к мыслям D. O. O. R., — громко ответил диктор.

— Я не понимаю, где здесь логика, — крикнул полицейский.

— Вы садитесь на место зрителя, и по нажатию кнопки к вашей голове подключается специальный адаптер, позволяющий вам читать сны суперкомпьютера, — громко объяснил голос.

— Почему все так сложно? — почти капризно воскликнул Гэлбрайт.

— Ничего сложного, — невидимый диктор, казалось, улыбнулся, — вы просто садитесь и подключаетесь.

— Это правда, что во всем вашем институте вы не смогли отыскать ни одного человека, который мог бы просто вмонтировать в этот суперкомпьютер самый простой экран? — спросил Гэлбрайт.

— D. O. O. R. предоставляет информацию в виде последовательности электронных импульсов. Мы активно работаем над тем, чтобы суперкомпьютер мог преобразовать его в непрерывный поток видеосигнала, но на данном этапе все задачи, связанные с визуализацией, выполняет мозг «зрителя». Очень похоже на книгу — ведь по сути это просто набор букв, но в вашей голове они трансформируются в яркие образы, — после этой тирады голос затих.

Из-за помех и эха в помещении было невозможно понять, кому на самом деле принадлежал этот голос, но когда Гэлбрайт услышал эту аналогию из уст невидимого оператора, то он сразу подумал, что человеком, сидевшим в данный момени у микрофона, был не кто иной, как уже знакомый ему седовласый специалист. Однако полицейский не стал вступать с ним в перепалку — какой в этом был смысл, если он всё еще был заперт в помещении, похожем на тюремную камеру...

— Сядитесь на место, — снова раздался голос.

«Что ж», — подумал Гэлбрайт, — «вы достаточно надавили на меня». Он поправил пиджак и устроился в кресле.

— Теперь нажмите на кнопку, — продолжил диктор.

«...и я получу результат», — подумал инспектор. Гэлбрайт повернул голову влево и увидел прямо рядом с подлокотником небольшое углубление в приборной панели, в глубине которого мерцал синий огонек. Он наклонился ближе. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это круглая пластиковая пуговица с едва заметной выпуклостью посередине.

— Нет, подождите! — полицейский поднял голову вверх.

— Какие ещё вопросы? — прогремел голос из динамика.

— Не могли бы вы описать в общих чертах, что я увижу в этих «снах»! — закричал Гэлбрайт, словно борясь за свою жизнь.

— Хорошо, — пробормотал диктор, словно делая ему одолжение. — Профессор Макото Шугарами не намеревался создавать конкретную личность машинного разума, он просто загрузил в нее информацию. Однако, когда мы проводили «первое чтение», мы заметили, что суперкомпьютер в своих мыслях считает себя молодым американским мафиози, который живет в европейском городке.

«У этого мозга необузданное воображение», — подумал Гэлбрайт, не отдавая отчета, о ком он говорил — о вполне себе живом профессоре или об этой мертвой машине.

— Как зовут этого вашего «электронного мафиози»? — спросил инспектор

— Эдвин Дефорест, — сухо ответил голос.

— Хорошо, джентльмены, я готов, — наконец согласился полицейский.

Гэлбрайт отвел взгляд от блестящего металлического потолка и снова посмотрел на голубую лампочку. Он немного поколебался — почти как тогда, когда впервые сел в свой первый самолет. Тогда фактом было то, что он покидал свою родную Англию, чтобы попасть в неизведанную землю обетованную и вот теперь — какая ирония судьбы! — он совершил обратное путешествие, чтобы проникнуть в мысли каких-то электронных мозгов в глубинах подозрительного подземного бункера.

Гэлбрайт вытер рукой пот со лба и, с нежностью подумав о бедной маленькой девочке по имени Делия, решительно протянул руку к кнопке... Раздался едва слышный щелчок, и на потолке, прямо над головой Гэлбрайта, приоткрылась небольшая панель, откуда вниз выдвинулся манипулятор, заканчивающийся тремя серебряными когтями. Со звуком сервоприводов они начали медленно приближаться к голове инспектора, который непроизвольно поежился в своем кресле.

— Расслабьтесь, гость, — раздался голос, — и закройте глаза.

Полицейский закрыл глаза. Он почувствовал, как три пальца манипулятора обхватили его затылок и бока. Гэлбрайту не было больно, но ощущение было не из приятных — казалось, что его голову сжимают в тисках, что было недалеко от истины.

— А также перестаньте думать, — сказал диктор.

Услышав это, инспектор открыл глаза. Он хотел спросить, как ему следует понимать эту просьбу, но с ужасом обнаружил, что язык перестал ему повиноваться — очевидно, через стержни манипулятора был послан какой-то парализующий импульс. Но, к счастью для него, невидимый оператор, казалось, понял, что гость требует объяснений.

— Это необходимо для того, — начал объяснять голос, — чтобы поток ваших мыслей не прерывал поток информации электронного сознания, потому что в противном случае вы рискуете ничего не увидеть. И да, — строго заметил диктор, — закройте глаза, я вас попросил.

Гэлбрайт подумал, что это похоже на то, как реклама в кинотеатрах побуждает зрителей не задаваться вопросом, а просто наблюдать за тем, что показывают на экране. Он закрыл глаза как можно плотнее, одновременно замечая, что комната погружается в темноту.

Прошел час, и комната снова наполнилась флуоресцентным светом. Инспектор почувствовал, как чьи-то руки начали снимать металлические клешни манипулятора с его головы. Он с трудом открыл глаза — рядом с ним стояли оба брата Окамура. Шинода высвободил голову Гэлбрайта из объятий машины, затем кивнул Ичиносе, и они помогли инспектору подняться со стула.

— Устали? — вежливо спросил Шинода гостя.

— Я в порядке, — прохрипел он. — Спасибо, что заботишься обо мне.

Ноги полицейского едва держали его — все его тело было таким измученным, как будто он пробежал несколько миль по пересеченной местности. Если бы не эти двое японцев, Гэлбрайт неминуемо упал бы на пол. Братья подхватили инспектора под руки, и все трое направились к выходу. Гость поднял голову — прямо на пороге стоял специалист, который смотрел на него с улыбкой.

— Мы можем пройти? — обратился к нему старший брат Окамура.

— Да-да, конечно, — седовласый мужчина отступил в сторону.

Когда они оказались в коридоре, японец отпустил Гэлбрайта, и он прислонился к стене, тяжело дыша. Впечатления от сеанса компьютерного чтения снов заполнили его голову. Инспектор постоял там несколько минут, затем поправил пиджак и посмотрел на специалиста и братьев Окамура, стоявших неподалеку. Казалось, они с нетерпением ждали, когда он поделится с ними своими мыслями по поводу их изобретения.

— Что ж, джентльмены, — медленно произнес Гэлбрайт. — Это было здорово, скажу я вам!

— Как бы вы описали то, что увидели? — Автоматически спросил Шинода.

Лицо Ичиносе сияло от счастья — ему, как понял Гэлбрайт, было очень приятно услышать похвалу за работу, к которой он приложил свою руку.

— Это можно сравнить с остросюжетным фильмом, — честно признался полицейский.

— Ха, это весьма интересное замечание! — воскликнул специалист и поднял палец вверх.

— Что? — Гэлбрайт уставился на седовласого мужчину.

— Если бы Адриан Монтези не покинул наш институт, то он не преминул бы воспользоваться вашей идеей, — пояснил его собеседник.

— С чего вы это взяли? — инспектор не понял этих слов.

— Для общего развития, — продолжил седовласый, — Монтези в детстве мечтал стать режиссёром кинофильмов, но его родители хотели вырастить инженера, а не гуманитария, поэтому ему неохотно пришлось пойти против своих желаний.

— Любопытно, — инспектор почесал усы.

— Я полагаю, что у Монтези все ещё есть мысль в голове, что ему не следовало подчиняться воле своих родителей, — сказал специалист.

— Хм... — Гэлбрайт погрузился в раздумья.

— Потому что это объясняет, почему он так легко передал свой проект в руки японского профессора, — закончил свою речь седовласый мужчина.

Да, подумал Гэлбрайт, люди подчас бывают такими забавными — у гения, изобретателя вечного суперкомпьютера, оказался такой тривиальный комплекс, который в конечном итоге заставил своего владельца отказаться от изобретения.

Полицейский посмотрел на братьев Окамура — они стояли молча и опустили глаза.

— Итак, вы считаете, — инспектор повернулся к седовласому мужчине. — Что этот ваш суперкомпьютер можно использовать для создания фильмов?

— Pourquoi pas? — снова воскликнул специалист по-французски. — Было бы неплохо, если бы мы научили D. O. O. R. отображать его сны на целлулоидной ленте в виде серии изображений, тогда мы бы могли передать подобный материал какой-нибудь киностудии, которая могла бы записать озвучку и смонтировать киноленту!

Ичиносе Окамура присоединился к шутке. Молодой японский ассистент сказал, что ленту со снами их суперкомпьютера с радостью приняла бы какая-нибудь американская студия, которая известна тем, что пытается сэкономить каждый цент на создании своих фильмов, чем они всегда успешно обманывали своих зрителей, что уподобляло их лисам.

— Я уверен, что фильм, снятый суперкомпьютером, побьет рекорды на многих международных кинофестивалях, — продолжил седовласый мужчина с сумасшедшим блеском в глазах.

— А когда критики оценят фильм по достоинству, то его, возможно, даже покажут по кабельному телевидению! — сказал Шинода.

— Джентльмены, вы действительно в это верите? — Гэлбрайт не мог поверить своим ушам.

— Нет, мы просто шутим, — специалист тут же принял серьезное выражение лица.

Гэлбрайт не мог не признать, что у этих ученых было хорошее чувство юмора. И то, как они формулировали свои шутки, только укрепило его во мнении о том, насколько опередило свое время их изобретение. «Некая дверь, которая закроется за киноиндустрей», — подумал он. Понятно, что последнее слово будет принадлежать не самому суперкомпьютеру, а аудитории, но СМИ любят драматизировать события.

Размышляя о киноиндустрии, Гэлбрайту в голову пришла идея — что, если бы вдруг случилось так, что все это приключение, которое он пережил, было бы внезапно решено экранизировать? Стоя в металлическом коридоре подземного института, инспектор начал прокручивать в голове, какие трансформации могла претерпеть его злополучная история, если бы попала в дрожащие от нетерпения руки кинематографистов — как он был уверен, это точно были бы ребята из Голливуда.

Очевидно, что основную локацию из не очень известного города Портленда перенесли бы в Нью-Йорк — почему-то этим работягам из Лос-Анджелеса очень понравился этот многострадальный город. Англия была бы полностью исключена из сюжета, потому что продюсер решил бы сэкономить на съемках в Лондоне. Наверняка они не поленились бы отлить Бельмондо на роль самого Гэлбрайта — ведь этот актер мог творить чудеса, и любые, даже самые заурядные персонажи в его исполнении оживали и приобретали небывалую на бумаге глубину. Инспектору стало интересно, как бы критики отреагировали на участие французского актера в американском фильме?

Затем Гэлбрайт подумал о Делии — ее история на экране определенно не могла бы произойти без сокращений, цензуры и переосмысления. Инспектор сразу представил себе, как стараниями американских сценаристов скромная маленькая девочка Делия превратится в какого-нибудь сурового и мрачного мальчика или, еще лучше, в дерганого подростка с комплексами по имени Делиан — ни в коем случае не Далиен, чтобы зрители не спутали этот фильм с еще не вышедшей пятой частью нелепых — по его скромному мнению — приключений какого-то дьявольского мальчишки.

Инспектор не видел ни одного фильма из хорошо известной франшизы, четвертую часть которой показали по кабельному телевидению шесть месяцев назад — четыре, если не считать его путешествия во времени в такси, — но он помнил слухи среди поклонников попкорновых кинолент, что в последней части у этого непослушного мальчика без видимой причины появилась сестра — такая же противная и нелепая, как он сам. Или, может быть, всё было наоборот, и у этого мальчика не было сестры, а девочка могла бы быть его дочерью, которая была как две капли воды похожа на своего несовершеннолетнего отца? Размышляя о родстве персонажей в дурацких фильмах, инспектор поймал себя на мысли, что начинает ненавидеть весь американский кинематограф в целом и эту франшизу в частности.

Тот факт, что голливудские кинематографисты решили бы заменить Делию мальчиком в экранизации своих приключений, Гэлбрайт объяснил себе тем, что смерть маленькой девочки — даже если бы она осталась за кадром — вызвала бы шквал возмущенных писем от женщин с оскорбленными материнскими чувствами, чего любая студия, разумеется, никогда бы не допустила и постаралась бы избежать любыми необходимыми средствами. Но изменение пола центрального персонажа могло произойти, если бы создатели фильма решили сохранить сюжет фильма, в котором герой — которого, как считал Гэлбрайт, определенно сыграл бы Бельмондо — должен начать расследование убийства ребенка.

Если эти плуты-кинематографисты решат, что фильм должен стать мелодрамой — а что, будет экономия на спецэффектах, плюс не нужно будет напрягаться с актером-ребенком, — тогда роль Делии отдадут какой-нибудь немолодой, но хорошо сохранившейся актрисе, а весь сюжет перепишут стандартным голливудским способом, который предполагает обязательную, хотя и совершенно неоправданную любовную сцену между героем и героиней (обычно заканчивающуюся затуханием в первых десяти кадрах).

Затем весь сюжет переделают до неузнаваемости, сведя историю к банальному детективу, где весь хронометраж доктора Бэйзларда — молодого и симпатичного гинеколога, а еще лучше, простого стоматолога — сыграет роль очередного подозреваемого, которого в развязке Бельмондо трогательно убьет парой выстрелов из полицейского кольта. И даже не будет никаких разговоров о смерти Делии от рака — точнее, от попытки вылечить ее от очень похожего на него заболевания — персонаж, которого играет взрослая актриса, будет жить до самого конца и в финальных кадрах соединит свои губы с губами Бельмондо, и эти двое будут целоваться под слащавую мелодию, исполняемую симфоническим оркестром — ведь мода на синтезаторную музыку к фильмам осталась в восьмидесятых.

С изменением возраста Делии проблема с попытками адаптировать Джордана Тёрлоу для экрана сразу снимается — ведь этот весьма неоднозначный персонаж с сомнительными моральными качествами слишком утончен, чтобы его история в лучшем случае не вызвала отторжения у зрителей, а в худшем — резкой критики режиссера, которого начнут обвинять в якобы потакании педофилам, хотя на самом деле это далеко не так. Ну, или, подумал Гэлбрайт, Джо тоже сменит пол, и в сюжете появится какая-нибудь дурочка, которая будет бороться со взрослой Делией за сердце привлекательного главного героя и бросать на него томные взгляды со странной улыбкой.

Хотя нет, решил инспектор, создатели фильма пошли бы по более легкому пути и мистер-или миссис — Тёрлоу просто исчез бы из сюжета, потому что лишний сюжетный акцент в фильме был бы совершенно бессмысленным — зачем тратить долгое и нудное время, показывая на экране идиота, ненавидящего главного героя, если можно просто ограничиться короткой фразой из Бельмондо, по которой зрители поймут, что у его героя были в прошлом мимолетные отношения с дочерью какого-то журналиста, а появление Делии в его жизни пробудило в нем давно угасший интерес к фильму. женщины — такая деталь понравится одиноким холостякам за сорок, которые собираются в кино, чтобы ассоциировать себя с мужественным главным героем, который щелчком пальца кладет к своим ногам весь женский актерский состав фильма.

— Теперь вы можете идти домой, — внезапно раздался голос специалиста.

Инспектор вздрогнул, когда седовласый мужчина положил руку ему на плечо, что отвлекло его от мыслей о возможной экранизации его приключений.

— Ну наконец-то, — ухмыльнулся Гэлбрайт, вытирая пот со лба. — Я уже грешным делом решил, что буду торчать здесь до конца своих дней.

И они вчетвером направились вперед — седовласый впереди, братья Окамура за ним и в самом конце сам Гэлбрайт. Ему снова пришлось долго тащиться по узким металлическим коридорам подземного института, то и дело уступая дорогу случайным сотрудникам, которые попадались ему на пути. Казалось, проникновение компьютера в сны подействовало на инспектора подобно сеансу психотерапии — теперь его больше не беспокоила клаустрофобия, и он чувствовал себя свободным и уверенным.

Наконец они остановились в холле, где в это время никого не было. Седовласый мужчина прошел вперед и нажал кнопку вызова лифта.

— Что, теперь вы позволите мне подняться наверх по-человечески? — Гэлбрайт все еще помнил фразу седовласого мужчины о лифтах.

— Теперь нет необходимости подниматься по винтовой лестнице, — ответил специалист, не заметив упрека.

— Мы вызвали для вас такси, — обратился Шинода к гостю.

— Когда вы достигнете поверхности земли, вам придется немного подождать машину, потому что институт находится далеко от города, — предупредил Ичиносе.

— Что ж, спасибо... — Гэлбрайт слегка поколебался. — Друзья! — и он пожал руки обоим братьям.

— Да, кстати, — седовласый мужчина, стоявший у лифта, снова поднял палец. — В помещении мы заранее повесили шубу на вешалку.

— О чем вы говорите? — не понял инспектор.

— На улице зима, а вы легко одеты, — специалист посмотрел на Гэлбрайта с теплотой, нетипичной для такого пожилого человека.

— Хорошо, — полицейский слегка кивнул.

Массивные двери лифта медленно открылись, и сердце Гэлбрайта внезапно упало — ему показалось, что от этой поездки будет зависеть вся его дальнейшая судьба. Бросив последний взгляд на седовласого мужчину и братьев Окамура, он шагнул в открывшийся дверной проем, и двери за ним закрылись. Инспектор так долго ждал момента, когда он покинет этот институт, но теперь, когда он ехал в лифте, ему было не по себе, потому что все происходящее было похоже на какой-то странный сон. Кроме того, он испытывал почти суеверный страх, что лифт может застрять между этажами.

Но вскоре кабина лифта перестала двигаться, и когда двери открылись, Гэлбрайт вышел в ту же комнату, где его встретили специалист и Манабу. Пройдя несколько шагов, полицейский заметил, что на вешалке больше не было ни одного белого пальто, зато висела обещанная седовласым мужчиной меховая шуба, которую Гэлбрайт немедленно надел. Одежда пришлась ему впору, за исключением того, что рукава были немного коротковаты. Интересно, подумал он, кому принадлежала эта шуба — седовласому мужчине или одному из этих японцев? Во всяком случае, это не сильно обеспокоило инспектора, который, пройдя через двойные деревянные двери, оказался на улице. Была ночь, снег шел не переставая. Инспектор вздрогнул и поднял голову вверх. Вдохнув холодный воздух, Гэлбрайт пришел в себя и, оглядевшись, увидел впереди огни приближающейся машины. Сомнений быть не могло — японцы сдержали свое обещание.

Гэлбрайт неожиданно для самого себя вдруг почувствовал такой прилив сил, что ему захотелось петь, и он, медленно шагнув вперед, начал перебирать в уме песни, запавшие ему в душу. Он вспомнил, как еще в Портленде смотрел немецкий фильм в нелегальном кинотеатре, в финальных титрах которого звучала песня, которую он тогда запомнил, потому что она была на английском. Засунув руки в карманы шубы, Гэлбрайт начал напевать ее слова.

— Lonely presence, damaged the work, You can't, ох... — он запнулся. — Everything the God...

Инспектор очень быстро отказался от этого дела, поняв, что не помнит точных слов этой песни. Но он знал, что это было спето о человеке, который играл Господа Бога, пытавшегося построить новый мир. Как бы то ни было, мелодия этой песни, которая, как помнил инспектор, исполнялась на пианино, навсегда осталась в его памяти. Поэтому Гэлбрайт отказался от попыток спеть эту песню и просто прокручивал ее в голове, наблюдая за приближающимися огнями машины ...

Абсолютная пустота.