Пришедший из моря - и да в море вернется (гет)

1

Из дневника Пабло Камбарро

Боясь оглянуться на оставшиеся позади темные двери в свете чахлой лампочки, я сбежал по лестнице вниз и, распахнув двери, очутился на террасе, выходящей на задний двор. Ужас происшедшего подгонял меня, до предела обострив все реакции. Там, наверху, остался безумный монстр, чьи руки, казалось, мгновение назад сжимали тонкий нож. Я смотрел на происходящее его глазами, его мысли вливались в мои, и — теперь я боюсь за свой рассудок — я знал, что только моя мать отвлекла его от ужасной расправы, уготованной им этому несчастному человеку. Я уже заранее чувствовал, как его сильные пальцы раздвигают края сквозной раны, потроша жертву, словно рыбу, как он вытягивает скользкие окровавленные внутренности и с торжествующей ухмылкой бросает их в колодец, чтобы раздразнить таящееся там Нечто. Ничего этого не было, но я знал, что только случайность изменила ход событий.

Страшнее всего было то, что я чувствовал себя причастным к этому гнусному обряду, причастным к убийству. Это давило на мое сознание, и я, не отдавая отчета в своих действиях, словно лунатик, мчался по городу, стремясь как можно скорее добраться до единственного человека, способного хоть как-то облегчить мои страдания. Я был на грани. Даже сейчас я не уверен, что пишу эти строки, находясь в здравом уме. Я бежал, инстинктивно стараясь избегать оживленных улиц, глухими заброшенными кварталами, и всюду меня преследовал густой гнилостный дух, спертый неподвижный воздух, рождающий видения, которые человеческий мозг не в силах вынести.

Солнце, проглядывающее из-за тяжелой завесы облаков, было ещё достаточно высоко, когда я неистово забарабанил в дверь пастора. Думаю, мой вид в тот момент был поистине ужасен, потому что во взгляде Хорхе, открывшего мне, я прочитал тревогу за мое душевное состояние. Быстро оправившись от первого потрясения, он жестом велел мне войти и закрыл дверь.

— Я… я убил его, Хорхе, понимаешь? Сначала… ножом, выбросил в колодец… — ноги больше не держали меня, и я рухнул на четвереньки на деревянный пол, безуспешно пытаясь отдышаться. Картины безумного видения нахлынули с новой силой и в ужасающих подробностях. Я слышал требовательный плеск из колодца. Рыбомордый урод в золотой тиаре вышел вперед, заслоняя меня от толпы, когда я, окончательно потеряв человеческий облик, кромсал ножами теплую плоть.

Хорхе потряс меня за плечо. Он говорил что-то успокаивающее, что я не понимал слов. Опершись на его руку, я с трудом поднялся и, доковыляв до невысокой скамейки в углу, мешком повалился на нее. Присутствие священника, которому я доверял, немного ослабило власть чужой памяти, я начал постепенно приходить в себя. Хорхе ждал, даже мое сумбурное признание в убийстве не вывело его из равновесия. Он не задавал никаких вопросов, пока я не оправился достаточно, чтобы связно изложить то, что пытался донести, задыхаясь, в первые минуты.

Я рассказал о своем тайном визите на этаж Ксавьера, о древних книгах и рукописях на непонятном языке, в беспорядке сваленных в шкафу, о том, как отравленный воздух комнаты спровоцировал безумные видения. О колодце и растерзанном человеке и, наконец, о своей матери. Хорхе слушал, изредка задумчиво кивая. Казалось, описываемые мной события были для него не новы. — Я знаю эту историю, — наконец тихо произнес он, избегая смотреть мне в глаза. — Для Ксавьера сбрасывать в колодец личных врагов было вполне обычным делом. Даже если они уроженцы Имбоки и верные слуги Дагона.

Я застыл как громом пораженный. Если человеческие жертвы в этой дьявольской секте были хотя бы объяснимы, то в отношении единоверцев этот обряд вряд ли поощрялся даже жестоким рыбьим богом, которому они поклонялись. — А… тот, кто таится в колодце? — неуверенно спросил я, снова невольно вспоминая плеск чего-то огромного в тёмной воде. Тот, кто забрал Барбару. Разверстая пасть с тянущимися непонятно откуда плетьми щупалец и огромным, хищно вращающимся в своей орбите глазом. Хорхе покачал головой.

— Это Посланник. Он приходит, чтобы забрать жертву для нашего бога. Среди стариков ходят слухи, что щупальца и все, что поднимается над водой, — это не самое ужасное в его облике. Но тех, кто видел его полностью, уже нет с нами. О Посланнике можешь меня не спрашивать, я знаю не больше твоего.

Неожиданно меня поразила странная догадка. Ещё в годы своей учебы в Мискатоникском Университете я, пользуясь своей репутацией прилежного студента, провел однокурсника в закрытую секцию университетской библиотеки. Содержание книг, которые он брал, заставляло меня, невольного свидетеля, холодеть от ужаса. Но приятель мой, всерьез интересовавшийся оккультными знаниями, с затаенным благоговением рассказывал о существах, стоящих у начал Вселенной и породивших сам феномен жизни не только на Земле, но и на множестве других небесных тел. Подкрепленный цитатами из зловещих томов рассказ против моей воли отпечатывался в памяти.

Под конец нашего визита я увидел толстую растрепанную книгу, наполовину рукописную, снабженную такими иллюстрациями, что порой я отворачивался, не в силах представить даже возможность существования подобных существ. И именно там, на изъеденных временем страницах, говорилось о Пороге и о его жутких обитателях, не нашедших места в своем мире порождениях слепого Азатота. Автор рукописи, некий араб — то ли безумец, то ли мудрец — именовал их Укрывшимися в Тени. Только могущество Стражей Порога, писал араб, сдерживает первобытную ярость этих созданий, отверженных, вечно голодных и готовых явиться на первый же зов. Только тот, кто обладает глубокими знаниями, сможет подчинить вызволенную тварь, но безумец, выпустивший ее за Порог по неопытности, будет пожран древним хаосом. Я неожиданно понял, что, будучи в памяти Ксавьера, откуда-то знал об этих существах. Знал, кто они, как выглядят и… как их вызывать.

Я поделился своими соображениями с Хорхе, но тот только покачал головой. — Море — стихия Дагона. Порождения Порога отвратительны ему не менее, чем обитателям прочих миров. Я не читал книгу, о которой ты говоришь, но читал другие. Мы молимся Дагону, и наш бог справедлив. Он забирает жертвы и посылает нам рыбу и золото. Мы живем под его благословением, и держать в услужении демона Порога означало бы навлечь на себя неминуемый гнев моря.

Несмотря на возражения моего друга, эта идея не казалась мне такой уж абсурдной. Когда речь шла о Ксавьере, я мог допустить что угодно. Однако я не стал спорить и поднялся, собираясь уходить. Разговор со священником принес мне некоторое облегчение, хотя мысль о том, что мне придется снова возвращаться в особняк, вызывала предательскую дрожь в коленях. — Идем, я провожу тебя, — Хорхе набросил на плечи свою длинную хламиду, и мы вышли на улицу. — Мне нужно к одному старику в восточный квартал. Завтра он хочет покинуть нас и уйти в море.

— Исповедуешь, — понимающе улыбнулся я, отмечая про себя, что и эти человекоподобные амфибии, собираясь покинуть этот мир, нуждаются в священнике.

— Что-то в этом роде, — рассеянно кивнул Хорхе, думаю, значение термина «исповедь» было ему знакомо из книг.

Пастор жил в одном из прибрежных, достаточно чистых по здешним меркам кварталов. Мы пересекли главную улицу, ведущую к морю, и направились в центр. Здесь, неподалеку от площади, высился особняк губернатора. В одном из переулков, мимо которых мы проходили, царило необычное для этой выродившейся деревни оживление. Невольно заинтересовавшись, я замедлил шаг и оглянулся, спустя несколько минут уже жалея о своем любопытстве. — Лица! Лица! — несся над переулком резкий, надрывный женский голос, обладательница которого была скрыта от нас широкими спинами зевак.

— Что «лица»? — я непонимающе моргнул и оглянулся на своего спутника, надеясь получить объяснение, но тут высокая, неестественно-гибкая женщина вынырнула из толпы и заскользила к нам. — Святой отец, не побрезгуйте! Молодой хозяин, — это уже мне, — прошу покорнейше! — женщина приблизилась, и я, к своему ужасу, рассмотрел на её плечах некое подобие коромысла, усеянное мелкими крючками, на которых болтались, словно маски для безумного карнавала, человеческие скальпы. С глазниц и линии шеи у некоторых ещё сочилась кровь. В памяти вновь мелькнула дьявольская коллекция Ксавьера, и я с трудом сдержал вопль ужаса. Заметив мою реакцию, священник нетерпеливо отмахнулся:

— Потом, Тира, потом! — и, схватив меня за локоть, потащил прочь. Торговка снова юркнула в переулок. Эти чудовищные головные уборы я видел достаточно часто, но сам факт того, что они ещё и продаются, парализовал мой разум новой волной ужаса.

— Так вот откуда он их берёт… — наконец переведя дыхание, смог выдавить я. Хорхе этот вывод, казалось, позабавил, хотя он и старался этого не показать, видя мое смятение.

— Нет, что ты. Это для бедных. Ее сын — кладбищенский сторож в соседнем городе. Не думаешь же ты, что наш дорогой губернатор настолько скуп?

Зазывающие выкрики Тиры, доносившиеся из переулка, дополняли общую картину безумия этой деревни. Иногда я чувствовал, что противиться ему у меня уже не осталось сил. Ради блага человечества Имбока должна быть стерта с лица земли. Теперь, осознав это, я преисполнился мрачной решимости. Довольно прятаться и плыть по течению, я никогда не стану таким, как они. Пусть я рождён от монстра, но я рождён человеком и должен действовать. Заметив перемену в моем настроении, Хорхе недоверчиво покачал головой. — Что бы ты ни задумал, для твоей же безопасности постарайся не вспоминать об этом, когда будешь в особняке.

— Ты думаешь, они способны прочитать мои мысли? — внезапно я вспомнил огромные глаза Ухии, ее манящий взгляд и тихое одурманивающее пение. Вряд ли опасения пастора так уж беспочвенны. Я кивнул, намереваясь приложить все усилия, чтобы оградить свои планы от постороннего вмешательства. Единственное, что меня беспокоило, — это моя беззащитность перед чарами Ухии во время сна.

Однако эта и последующая ночь прошли без происшествий. Ни Ухия, ни её отец не пытались каким-либо образом воздействовать на мое сознание, я же, стремясь дополнительно обезопасить себя, незаметно для жены вставлял в уши собственноручно сделанные затычки. Временное затишье закончилось так же внезапно, как и началось.

Я проснулся посреди ночи от собственного дикого крика. Боль, адская боль, словно какое-то существо царапалось извне в мою черепную коробку. Я не мог противостоять ему ни во сне, ни наяву и чувствовал, что рано или поздно оно прорвется. Ухия, по-змеиному отталкиваясь щупальцами, появилась откуда-то со стороны окна, её испуганное лицо, казавшееся неестественно бледным при свете луны, вернуло меня в реальность, я, словно утопающий, вцепился в её руку. — Что-то… царапает, давит… как это остановить?! — свистящим шепотом выдохнул я, прижимая пальцы к виску. Мозг разрывался от боли. Словно кто-то пытался проникнуть в мое сознание и занять мое место.

— Я… не знаю, что это! — растерянный голос Ухии отозвался новой порцией боли. Она что-то забормотала, сфокусировав бессмысленный взгляд на моем лице, теперь мое сознание стало ареной борьбы двух неведомых сил. Монотонная галиматья, состоящая из слогов наподобие «н’гаа» и «н’гарх фаат-аг», длившаяся, казалось, бесконечно, неожиданно завершилась гневным вскриком «Йа! Дагон!» — и я почувствовал невыразимое облегчение. Существо, рвавшееся извне, отступило, явно разочарованное, но, что странно, несмотря на причиняемую мне боль и неприятие самого факта проникновения в мое сознание, я не ощущал исходящей от него враждебности. На мгновение мне показалось, что это поняла и Ухия, и её взгляде мелькнуло выражение странной досады.

Последующие несколько страниц оказались вырваны неизвестной рукой, и об их содержании остается только догадываться. Дальнейший текст представляет собой сумбурные и местами бессмысленные записки человека, мучимого сильным нервным напряжением.

Провалы в памяти. Я не помню, что делал несколько часов назад, но почему-то помню события столетней давности. Это не похоже на обычное сумасшествие, то, что происходит со мной, в разы хуже. Я вижу старую, ещё довоенную Имбоку, вижу собственную лабораторию в горах. Уцелела ли она? Древние рукописи, как будто я разложил их по полкам только сегодня. Кто я? Покажись мне. Знания о мире — лучше бы я оставался в неведении. Мне известно о прошлом Имбоки гораздо больше, чем большинству ныне живущих. Лаборатория в горах! (Эти слова были подчеркнуты с такой силой, что сломался грифель карандаша). В руках безумца она сослужит миру плохую службу. Мои мысли больше не принадлежат мне.

Ухия избегает меня. На этаже Ксавьера постоянно какое-то движение, странные звуки, скольжение чего-то тяжелого. Я должен действовать!

2

Сырая октябрьская ночь, пропитанная гнилостным рыбным запахом, тяжело опустилась на деревню. Ветер принёс к побережью настоящий шторм, и теперь мутные валы бросались на ближайшие к морю кварталы, словно угрожая смыть их с лица земли. Имбока погрузилась в серую мглу. В эту терзаемую непогодой ночь два путника покинули пределы деревни.

Горы, отделявшие Имбоку от остальной части материка, при взгляде с высоты напоминали невероятно старый рубец на теле земли. Их лысые вершины давно раскрошились под влиянием ветра, а растительность, обрамлявшая уродливые проплешины, в основном состояла из мелких реликтовых деревьев, стволы и ветви которых переплелись в непроходимую сеть. У жителей имбокской общины этот бурелом не пользовался особой популярностью, и склоны гор оставались пустынны даже во времена расцвета деревни. Однако, несмотря на пугающую безлюдность этой обширной территории, в самую чащу приземистого переплетенного леса устремлялась ухоженная дорога с ещё свежими следами автомобильных шин на мягкой после дождя земле.

Автомобилей в Имбоке было всего три, и два из них — грузовики — не проходили по ширине. Мужчины понимающе переглянулись и, не говоря ни слова, свернули с дороги в лес: осторожность была сильнее стремления передвигаться с комфортом. Стараясь производить как можно меньше шума, они продирались сквозь глухие заросли, дорога, змеившаяся в лунном свете, служила прекрасным ориентиром. Строить любые догадки о её предназначении сейчас, посреди свистящей непогоды и конвульсивно кривящихся деревьев, было по меньшей мере безрассудно. А дорога, расчищенная, испещренная многочисленными колеями одних и тех же колес, манила в самое сердце чёрной паутины сплетенных ветвей.

— Я видел это место. Во сне, — внезапно тихо произнес шедший чуть впереди Пабло. Лес вставал в его памяти ещё живым, прогнившие черные остовы, обступавшие путников, являлись лишь карикатурой былых лет. Священник, двигавшийся поодаль, неопределенно пожал плечами и привычным жестом втянул перепончатые кисти в длинные рукава рыбацкой куртки. О проявлениях чужой памяти Хорхе читал достаточно, чтобы постигнуть суть этого феномена, однако о том, чья именно память сейчас направляет его друга, предпочитал не думать. Сопровождая Пабло в этой погоне за фантомами, предусмотрительный священник готовился к худшему: чей бы разум ни вел новоявленного наследника, им противостоял Ксавьер — непредсказуемый, опасный и черпающий силу из неведомых глубин демон Имбоки.

Луна в очередной раз вышла из-за облаков, и призрачный свет скользнул среди мертвых ветвей. — Почему ты помогаешь мне? — чуть задыхаясь от долгого подъема, спросил Пабло, на мгновение обернувшись, чтобы увидеть лицо своего спутника. Пастор тихо фыркнул и тут же снова посерьезнел.

— Я принадлежу к племени, пришедшему из моря, я служу нашему богу — и я считаю, что клан Камбарро должен быть уничтожен. Между богом и его паствой не должно быть таких посредников.

Пабло задумчиво кивнул и снова двинулся вперёд. Он так и не привык причислять себя к семейству губернатора. Дорога, круто уходившая вверх на протяжении последней сотни метров, неожиданно обрывалась. Для автомобиля дальше пути не было. Путники переглянулись и снова поняли друг друга без слов: следовало искать вход под землю. Пабло беспокойно замотал головой и стиснул виски пальцами. — Здесь есть дверь… есть… дверь… есть… — беспорядочное бормотание сменилось полусонным шепотом, Хорхе резко встряхнул своего напарника за плечи.

— Покажи мне дверь. — А разве Он не показывал тебе? — ощерился тот, что теперь говорил голосом Пабло Камбарро. — Разве Он не доверился твоим знаниям?

Хорхе резко отдернул руки. — Кто ты? Кто впустил тебя?

Пабло тихо рассмеялся и, приглашающе взмахнув рукой, скрылся среди деревьев. Священник торопливо последовал за ним. От безвольного и довольно трусливого сына губернатора не осталось ничего, кроме внешней оболочки, таинственный визитер уверенно мелькал среди деревьев и под конец исчез в темном провале, искусно скрытом горизонтально лежащей на небольшой земляной насыпи дверью. Всего на мгновение Хорхе оглянулся назад. Он знал, что придется столкнуться с неведомым, и сейчас таинственные глубины подступили совсем близко. Далеко внизу продолжало бушевать море.

Он ступил в чёрный провал и зажег фонарь, сразу заметив на земляном полу свежие следы. Коридор устремлялся вниз, в самые глубины гор. Кем и когда он был прорублен — оставалось загадкой, однако вряд ли возраст подземных тоннелей превышал сотню лет. Спуск замедлялся, становясь всё более пологим, пока не перешел в ровную дорогу, потолок которой терялся в густой темноте. Пабло нигде не было видно, однако бегущие вперед следы красноречиво указывали на то, что сын губернатора держался того же пути.

Лаборатория, скрытая под землей, открывалась перед глазами зрителя неожиданно, словно выныривая откуда-то с ещё большей глубины, в своем гнилостном сиянии грибовидной поросли на стенах. Дрожащий синеватый свет открывал взгляду ряды книжных полок с древними трудами и множество приборов, о назначении которых сложно было даже догадываться. Пабло оказался впереди, он стоял в центре комнаты и, выжидающе скрестив руки на груди, смотрел в теряющийся в темноте противоположный угол. Там шлепнулось на пол что-то тяжелое и скользкое, и Хорхе инстинктивно потянулся к закрепленному на поясе пистолету. Из темноты, отталкиваясь непомерно вытянувшимися щупальцами и опираясь на руки, появилась Ухия. Медленно поднялась, выпрямляясь, словно кобра перед прыжком. Священник убрал руку с оружия и несколько растерянно взглянул на неустойчиво покачивающуюся тонкую фигуру: увидеть здесь Ухию он никак не ожидал. Женщина вытянула из темноты длинные щупальца и, подобрав их под себя, медленно опустилась на этот зловещий клубок. Её губы тронула усмешка, тусклый недобрый взгляд был устремлен на Пабло.

— Орфео, — раздосадованно выплюнула она, наклонив увенчанную диадемой голову. — Я плохо похоронил тебя?

Пабло с холодным любопытством продолжал рассматривать свернувшееся перед ним существо. — Это, значит, жена моего тела? — после недолгой паузы хмыкнул он. — Да ты шутник, Ксавьер…

3

Губы женщины брезгливо скривились. Капитан Камбарро медленно шагнул к ней, не упуская из вида ни одного её движения. — Ты не хочешь, чтобы я увидел, каким ты стал? То, что ты делал с собой все эти годы, разрывая связь с Глубоководными… Твои дворцы в Й'хантлеи тебе больше не понадобятся. Море не примет тебя, Ксавьер. Дагон не примет тебя.

Женщина передернула плечами. Её движения, поначалу порывистые и неуверенные, становились всё более осознанными — Ксавьер привыкал к новой оболочке. — Я достиг куда большего, чем мог бы дать мне Дагон, — осклабился он, красивое лицо неузнаваемо исказилось под этой гримасой. — Куда большего, чем добился в свое время ты. Зачем ты пришел?

— Чтобы выполнить приказ, полученный среди колонн Й'хантлеи. Чтобы разрушить тропу, ведущую за Порог. Дагон милосерден к своей пастве, но он не терпит измены. Я построил это место, чтобы с помощью древних знаний приблизиться к нашему богу. Ты открыл отсюда дорогу вовне. Ни среди людей, ни среди нас… ты стал таким же, как они.

В слабом свете грибной поросли медленно скользила по стене длинная узкая тень — химера, балансирующая на уродливом подобии ног. Длинное золотистое одеяние и ритуальная диадема на отступнике были для старого капитана страшной насмешкой над его верой. В ответ на невысказанный вопрос химера лающе рассмеялась. — Ты думаешь, оттуда, снизу, всё видно? Я принял меры предосторожности, Орфео…

Пабло вздрогнул, словно очнувшись после долгого сна. Присутствие чужака сбивало, искажало все инстинкты отвращением к собственному телу. Одновременно с этим он понял, что именно эта сущность рвалась в его сознание несколько дней назад. Сумбурный поток мыслей прервался давящей волей чужой частицы. — Если бы она не защищала тебя тогда, все было бы уже кончено. Убей. Ксавьера.

Пабло опустил взгляд на свои руки. Тот самый нож, тонкий, с тяжелой рукояткой, уже потемневший от времени, но не потерявший былой остроты. Теперь этот нож лежал на его левой ладони, дьявольски поблескивая гибким лезвием. — Я… — Или ты уже забыл свою Барбару?

Нескольких секунд промедления было достаточно: химера бросилась вперед. — Я видел, что вы идете ко мне! Л’сеф нга й’и фаитр лгб инг-йа!..

Старый капитан, в незапамятные времена заключивший сделку с Глубоководными, на мгновение растерялся: отступник, потерявший доступ к силам моря, призывал нечто совершенно чуждое. Промедление означало смерть. — Огтродаиф гебл-их Дагон! — Пабло наблюдал словно со стороны. Как его собственная рука выбросила вперед ритуальный нож, как блеснул в руке химеры извитой клинок — «Йа! Йа! Кастула фатага!». Бьющаяся в цепях Барбара, кровожадная, очаровывающая улыбка Ухии.

Женщина рухнула как подкошенная, в глазах сверкнула бешеная ярость.

— Кем бы ты ни стал… — уверившись в силе произнесенного, капитан занес нож. Химера с непомерно длинными щупальцами, ошеломленное и обездвиженное чудовище. Слишком долго Ксавьер Камбарро изучал самые глубины тёмных знаний, чтобы быть бесславно убитым собственным ножом.

От автора

Заклинание, которое произносит Орфео, — часть «Нисходящего узла, Хвоста дракона». Восходящий и Нисходящий узлы являются парным заклинанием призыва и, соответственно, уничтожения. Позаимствовано у Лавкрафта, на драконьи хвосты и головы я не претендую.