Тот новый квартал за углом (гет)

И пусть в аду свои законы,

Их не изменишь на ходу.

Скажи ей нежно, Персефона:

«Не так уж страшно здесь в аду».

Эдна Миллей

От: Джонни-Фэлл@почта.страна

Для: Кристина-Фэлл@почта.страна

«Привет, дорогая Кристина.

Вот и пролетела неделя с тех пор, как мы виделись, а кажется, что прошёл целый год.

После замечательных выходных, наполненных радостными событиями, свадебным тортом и даже недодракой, возвращаться к себе было довольно тоскливо. Город перестал быть уютным в одночасье — в последние дни погода резко испортилась, стала похожей на сварливую старуху, общипавшую рыжие перья листьев с крыльев деревьев, изрыгающую проклятья на ветру. Но несмотря на ненастье, я заставлял себя прогуливаться после работы каждый вечер час-два. Дома становилось совсем не по себе, если, конечно, не загрузить себя работой.

Я всё пытался понять, где была допущена ошибка. Те, с кем удалось найти контакт в начале, так и остались расположены ко мне. Эти ребята позволяют мне почувствовать собственную значимость, важность и необходимость, когда спорят на занятиях и пытаются поймать, найти пробелы в знаниях. Думал, это невозможно в современных реалиях, но глаза этих людей горят, они будто уже и не сомневаются, что идут своим путём. Да, и я стал в два раза тщательнее готовиться к занятиям.

Что до Леа Фэлл, она не появлялась довольно долго, хотя в последние дни снова стала приходить. Всё по-прежнему: заявится к середине — зрачки — булавочные головки, — выспится и уходит. Я делаю вид, что всё нормально, потому что не знаю, как поступить, но отчаянно ищу подход:

— Вот мой адрес, даю повторно. Здесь мой телефон. Тебе нужна помощь, Леа.

— Мисс Фэлл. Да, и мне НЕ нужна ваша помощь.

— Я не предлагаю именно себя в помощники. Есть клиники, специалисты, у которых можно лечиться анонимно, но я готов поучаствовать настолько, насколько позволишь ты.

— Послушайте, просто отвалите. Мне не нужна НИКАКАЯ помощь.

Кристина. Моё состояние было близким к отчаянию. Можно было наплевать, можно было просто праздно сочувствовать, почитывая книжки в тёплых кафе, пока Леа Фэлл шлялась где-то под моросящим дождём, кололась в грязных сортирах и в любой из дней она могла не очнуться после очередной инъекции.

Конечно, я мог надавить, снова припугнуть родителями. Но что-то мне подсказывало — по большому счёту ей уже наплевать. Она на той стадии, когда каждый день может стать последним, когда в любой из моментов мать может узнать обо всём. Леа Фэлл смирилась и просто плывёт по течению. Такое впечатление, что ей действительно наплевать.

В тот вечер я поздно вернулся домой, хотя мог вообще не возвращаться. Пятница. На субботу не было никаких планов, а занятия отменили. Я поплёлся в кабак — следовало снять напряжение. В баре я познакомился с симпатичной девицей, но мне не хотелось идти к ней, а тем более приглашать к себе. Я, кажется, записал её номер и проводил до дома.

Я уже засыпал, когда в мою дверь позвонили. Честно говоря, думал, это сосед — он частенько захлопывает дверь, а ключи остаются внутри. Тогда он лезет с свою квартиру через мой балкон.

Я даже не потрудился одеться, вышел как есть — голый по пояс, в домашних штанах.

Она стояла на пороге, привалившись к косяку, абсолютно обдолбанная и… в скудном освещении, проникающем из холла, необъяснимо красивая. Я, разумеется, представлял, что вечерами она выглядит по-другому. Возможно, как шлюха, или что-то вроде-того: каблуки дюймов пять, обтягивающая юбка, белая меховая курточка, распахнутая, обнажающая более чем неприличный топ.

Ее волосы — паутина паука-человекоеда. Призрачной сетью они скрывали глубокое декольте. В паутине брызги — дешёвые серьги, стразы, стразы, стразы… или это роса? Дождь? Талый снег? Или слёзы в уголках глаз? Отвратительный макияж! Мне захотелось тут же макнуть её лицом в раковину и смыть всю гадость, увидеть девчонку, которая пряталась за слоями краски, которая, возможно, ещё осталась там, внутри, пряталась, дрожа от страха. Между нами разверзлась пропасть… и такая обнадёживающе прочная связующая нить…

— «Вот чёрт», — выругалась Леа Фэлл и шагнула в мой дом.

Она вцепилась пальцами в моё плечо, даже не здороваясь. Левой рукой она отлепила от губы сигарету. Она усмехнулась сквозь свой туман, снова обретая власть надо мной.

— Вы, кажется, звали в гости?

Я посторонился, не сказав ни слова, уступая дорогу.

Она спустилась с каблуков, как с небес, сразу становясь маленькой, иллюзорной, точно одна из теней, метавшихся по коридору. Шаг: она собрала волосы, завязала на затылке, скинула куртку, застегнула пуговки, скрывая зону декольте. Снова девчонка, ещё бы спросила, можно ли ей умыться?

— Проходи и чувствуй себя как дома, — предложил ей я, плетясь следом, будто в гости пришёл я.

Её дурацкая кофта теперь обнажала спину — я видел, как айсберги лопаток взломали белый лёд спины, но не наблюдал спасительного моста — полоски нижнего белья.

— Мистер Фэлл, я… наверное… я всегда перегибаю палку. Простите. Я немного дерьмово себя чувствую. Можно присесть?

— Да, конечно. Садись в кресло. Я могу предложить тебе чашку чая? Может быть хочешь есть?

Я пялился как идиот на сведённые вместе коленки — она просто рухнула в предложение кресло, кивая то ли на предложение чая, то ли вообще фиг знает почему.

— У вас есть сигареты? — спросила она.

Я предложил ей и пачку, и пепельницу.

— Чай? — настаивал я, не понимая зачем.

— Угу, — тихо молвила она, скрывая страшный одурманенный свой взгляд под тяжёлыми веками.

Пока я возился в кухне с чаем и куском пирога, она успела заснуть. Я появился с подносом, с заготовленной речью, с планом убеждения.

Леа спала, уронив голову на грудь. В её пальцах дотлевала сигарета. Свет от лампы с моего стола падал на её лицо, символично разделяя его на светлую и тёмную часть.

— Что же ты делаешь, Леа?..

…

Кристина, я честно пытался разбудить её, а потом плюнул и перетащил на кровать. Ей-богу, мне просто хотелось, чтобы девчонка выспалась в спокойной обстановке, чтобы вокруг неё хоть ненадолго воцарилась тишина.

Во сне она тяжёлая и тёплая. Она мерно дышала мне в ухо, пока я нес её до постели. Влажное, глубокое дыхание — спала, как дитя. Я неловко уложил её. Всё же тело взрослого человека — это не самая лёгкая ноша. Я прикоснулся, только чтобы уложить удобнее.

Кожа тонкая. Нежная. Удивительная. Струящаяся всем красками ночи под пальцами.

Я. Едва. Сдержался. Чтобы не поцеловать её.

Кристина. Ты моя сестра и я не понимаю, зачем обо всём этом рассказываю. Подобные вещи принято обсуждать с мужчинами, но… я вообще не в силах говорить об этом вслух. Ты — другое. Тебе я доверял всегда, и потому скажу теперь честно и открыто: это не влюблённость и желание, хотя… это и любовь человеческая к ближнему, и желание обладать, чтобы не потерять, но это и лишь ничтожная часть моих эмоций. Я, наверное, не смогу дальше жить, если не смогу вытащить Леа из всего этого дерьма.

На этом поставлю точку.

С любовью, Джонни».

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Если честно, я вообще не помню как оказалась в этой квартире, и что это вообще за место — слишком уж приличной показалась обстановка. Сначала я до жути испугалась, но, осмотревшись, поняла — ничего страшного не случилась. Вокруг тишина, я полностью одета. Даже моя сумочка аккуратно стояла на столе, заваленном книгами.

Первой мыслью было вскочить и свалить как можно скорее, но мною овладела странная апатия. Признаю, комната была такой уютной в свете настольной лампы, а рассвет за окном столь неуверенным, что, казалось, ему ни за что не разгонять серую мглу, вступившего в свои права октября.

Какое-то время я праздно валялась, теребя край удивительно чистого, пахнущего кондиционером для белья покрывала. Я поднялась и вышла из комнаты только тогда, когда услышала какой-то грохот, донёсшийся из соседней комнаты.

Прижимая сумочку к груди, я прокралась в коридор, чтобы иметь возможность тут же свалить, но, увиденное… несколько озадачило.

Прямо напротив входной двери располагалась уютная кухня. Кое-что начало проясняться в голове, но я всё равно не могла поверить глазам. У плиты возился мой препод из колледжа, тот, который мать-его-просто-Джонни.

Я всё ещё думала ускользнуть тихо и незаметно и осматривала комнату на предмет дислокации собственной обуви, когда он обернулся.

Минутный долгий взгляд, полуулыбка, опустившаяся из лучащихся глаз на уголки губ.

— С добрым утром, Леа Фэлл, — поздоровался он, а я в конце концов не выдержала:

— Перестаньте называть меня «леофэллом», я просто Леа! Понятно?!

Я почувствовала себя глупо «просто Леа» рядом с «просто Джонни», но вздохнула с облегчением, когда он сделал пригласительный жест рукой и задал вопрос, над которым следовало подумать.

— Ну и как ты? Как спала?

— Нормально, наверное, — я дёрнула плечами, устраиваясь на предложенном мне стуле — высоченном и неудобном. Квартира препода была обставлена с претензией.

— Нормально или?.. Слушай, я хочу, чтобы ты сказала правду. Хочу, чтобы здесь тебе было комфортно.

Дневничок, наверное, мне следует извиниться хотя бы здесь, потому что, отвечая грубо, я не имела в виду ничего дурного. Просто пришло время для очередной дозы, и я не могла ему сказать: «Мы было бы удобно, если бы я могла надвинуть у вас в ванной. Да, если дадите полтинник, буду любить вас до гроба».

Поэтому я просто раздражённо ответила:

— Вы вроде как разбираетесь во всех тонкостях аддикции, поэтому должны знать, что по утрам мне хреново. Ровно до тех пор, пока я не решу эту проблему.

И он понял.

Сортируя каких-то собственных чертей внутри, он будто бы взвешивал на весах значимости, а потом коротко сказал:

— Можешь сделать это здесь. Это будет лучше, чем какой-нибудь грязный сортир на вокзале.

Я чувствовала себя дерьмово, когда готовила в его чистой ванной. Он, чёрт возьми, даже больший чистюля, чем мать, чем хирург, в прошлом году вскрывавший нарыв у меня на пальце. Я чувствовала, как всё моё существо затопляет неприязнь. Эта забота, которой мне порой так хотелось, на вкус она оказалась слишком приторной и тошнотворной.

Я вышла из ванной, когда бурление в крови несколько прошло. Не могла же я вывалиться в коридор на приходе. Хотя, о чём речь? Конечно же могла бы. Хватило ума запереть дверь на засов.

Он терпеливо ждал за столом, но теперь прятал глаза:

— Знаешь, ничего особенного я не умею. Просто приготовил яичницу.

— Её я не буду, — категорично заявила я, усаживаясь и отодвигая тарелку. Он не понял, а я почувствовала себя виноватой, настолько, чтобы объяснить. — Желудок уже не принимает. Меня вывернет.

Он открыл было рот, наверное, чтобы зарядить в меня очередной глупостью вроде того, что нужно к врачу. Слава Богу, вовремя передумал и просто спросил:

— Хорошо, а что тогда принимает твой желудок?

— Я ем йогурты, творожки, манный пудинг, иногда могу шоколад.

— Это всё?

— Всё.

Я получила йогурт трёх разновидностей, чашку вкуснейшего горячего шоколада и предложение:

— Давай прогуляемся?

— Да у меня и времени-то особенно нет, — почувствовав себя неловко, я попыталась спрятать глаза. — Понимаешь, тут так… чтобы достать дозу, я должна заработать деньги. У меня не так много времени, — я перешла на «ты», замечая, что это уже не в первый раз, но теперь, видимо, окончательно. Что ж, я продалась за дарма — пару тёплых слов, йогурт и чашку какао.

— Я могу одолжить тебе.

— Ты же понимаешь, что я не отдам?

— Понимаю, — ответил Джонни. Он выглядел искренне расстроенным, таким, что я разозлилась на себя.

«Ну же, Леа, почему ты такая засранка? Может быть, он правда хочет помочь, просто глуп, как пуп, и не понимает, что тебе: «а» — хрен поможешь, «б» — на хрен помощь не нужна».

…мне было противно от самой себя. Я пользовалась этим наивным и глуповатым парнем, но мне вдруг отчаянно захотелось почувствовать себя человеком, а не тащиться на Янг-стрит. Я подумала, что было бы неплохо сходить на какую-нибудь выставку или поспать на скучном фильме в кино, набивая рот попкорном.

— Да я как-то не одета, — мною была предпринята последняя попытка.

— Можно подобрать джинсы и свитер из моих вещей, предложил он.

…и Франция капитулировала с разгромным счётом «1:0».