Chemistry & Timing (гет)

Как и многие вещи, их дружба началась с малого. Превозмогая неловкости в попытке сблизиться, первый проведенный вместе вечер они просидели, разговаривая до поздней ночи. В течение следующих нескольких недель вся неопределенность в их общении постепенно испарилась, уступая место общей страсти к знаниям, и их беседы от оборонительных заклинаний и исследований перешли к значимым политическим манифестам и декретам, а затем каким-то образом даже к магловским фильмам.

— Старые вестерны? Да, я люблю их, — признался Ремус.

— Их крутили по ночам каждый вторник.

Подружиться с Гермионой Грейнджер оказалось гораздо легче, чем он ожидал. Гермиона была потрясающей. Обычно Ремус был рад просто найти кого-то, кто был начитан так же, как и он, и мог поддержать с ним разговор, — а встретить кого-то, превосходящего его интеллектуально, и вовсе было редкостью. Гермиона могла в один момент сидеть на другом конце дивана и пить чай, а в другой — уже вскакивать на ноги и тянуться за книгой. Ее невозможные кудри подпрыгивали в такт ходьбе, и, широко улыбаясь ему, вооруженная контраргументами и ссылками, она падала обратно на сиденье.

— Нет, поверь мне! — воскликнула она, листая увесистый том. — Он привел этот аргумент в пользу кентавров в Визенгамоте еще до Конвенции в 1611 году, когда были приняты новые законы. Он был представлен десятью или пятнадцатью годами ранее в Италии, что в корне меняет все, поскольку это было до того, как порабощение было признано незаконным!

В подобные моменты он видел в ней многое от юной мисс Грейнджер — любознательной студентки — но, помня просьбу взрослой Гермионы, Ремус выбрасывал эти мысли из головы. Ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этой особенности их ситуации, и поначалу Ремус отчетливо чувствовал своеобразный груз времени в ее движениях и жестах. В середине его рассказа она вдруг улыбалась определенным образом, и Люпин знал, что она уже слышала это от него раньше. Тем не менее, они сумели наладить общение, и чем больше они говорили, тем реже это происходило. Дни вместе превратились в недели, и Ремус был поражен тем, как легко ему было рядом с ней.

Занятия шли своим чередом. Будучи студентом, Ремус и не подозревал, сколько усилий его профессора вкладывали в свои уроки, но теперь, сидя за полночь над горой домашних заданий и контрольных работ, он узнал об этом на собственном опыте.

Ему на выручку пришла Гермиона. Сначала Ремус отверг ее предложение помочь — он очень серьезно относился к своей должности. Но после необычайно долгого дня, мысленно готовясь просидеть еще один долгий вечер за оценкой тестов второкурсников, он пришел домой и обнаружил, что она уже сделала это за него. Ремусу было удивительно трудно злиться на нее — особенно когда она проделала такую хорошую работу — и после этого они часто сидели за проверкой вместе.

И все же, независимо от того, как быстро крепла их дружба, с приближением полнолуния в конце месяца Ремус начал отдаляться от нее снова. С того дня, как он был укушен, это было его проклятием и той ношей, которую он должен был нести в одиночку. В те далекие времена, когда Сириус, Джеймс и Питер узнали, чем он был на самом деле, он избегал даже их, и только тогда, когда они пошли на чрезвычайные меры, чтобы быть с ним, возведенная им стена начала рушиться.

К его изумлению, чем больше он пытался удержать Гермиону в стороне, тем упрямее она сопротивлялась.

В день перед трансформацией Ремус просыпался даже раньше обычного. Непреодолимое притяжение Луны вытягивало из него все силы, наполняя тревожным предчувствием с самого утра. Выйдя из своей комнаты в гостиную, он был удивлен, увидев Гермиону уже на ногах, одетую в поношенную футболку Холихедских Гарпий и пару мальчиковых, подвернутых снизу, форменных брюк. Ее глаза все еще сонно слипались, когда она улыбнулась и потянулась за кофе.

— Доброе утро, Ремус, — она подошла и протянула ему чашку. — Черный, как ты любишь, но я добавила немного шоколада.

— О, спасибо.

— Завтрак?

— Нет, мне не полезет, — ответил он между глотками. Кофе был гораздо крепче, чем он пил обычно, но намек на шоколад оставлял приятное послевкусие. Небольшой столик перед камином был накрыт полным английским завтраком, и Ремуса начало подташнивать от одного только вида еды.

— Тебе понадобятся силы, — сказала Гермиона, накладывая яичницу с беконом и протягивая ему полную тарелку. — По крайней мере, немного протеина.

— Нет, спасибо.

— Пожалуйста, Ремус...

— Нет, Гермиона, все нормально, — запротестовал он. — Тебе не нужно беспокоиться.

— Ремус, я хочу помочь.

— Я как-то проходил через это раньше!

— Тогда ты знаешь, что должен поесть!

— Ты мне не мать, Гермиона!

— Слава Мерлину! С тобой невозможно разговаривать!

Сузив глаза и уперев руки в бока, она решительно посмотрела на него, что только еще больше распалило его. Он не привык к такому отпору. Большинство людей не стали бы даже пытаться командовать оборотнем в день его трансформации. Он знал, однако, что гнев не приведет ни к чему хорошему, поэтому, подавив волну раздражения, подошел к Гермионе и, игнорируя ее торжествующую улыбку, взял тарелку.

Яйца были отвратительными на вкус, а застывший жир на беконе еще хуже, но он все равно съел их. Он не хотел признаваться ей в этом, но она была права. Чем больше калорий и сил он наберется сейчас, тем лучше пройдет восстановление после.

— Что насчет занятий? — спросила Гермиона. — Сколько ты пропускаешь?

— Пару, — ответил он. — МакГонагалл будет присутствовать на нескольких тестах, а потом меня заменит Северус.

Ремус заметил, как она улыбнулась при его словах — какое-то забавное воспоминание пряталось в приподнятых уголках ее губ. Разделавшись с остатками бекона, он вернул пустую тарелку Гермионе, наблюдая, как она сложила посуду на поднос и пересекла комнату, чтобы потянуть за длинный бархатный шнур. Эльф появился с привычным хлопком, и Гермиона, улыбнувшись, подошла поздороваться с ним. Когда Дамблдор объяснял ей, как вызвать домовиков, чтобы заказать еду, от Ремуса не укрылось выражение отвращения, промелькнувшее на ее лице.

— Это рабский труд! Они готовят и убирают, и делают все это, не получая никакой компенсации! И, да, я понимаю, что они хотят работать и несчастны, когда не имеют такой возможности, но это нас не оправдывает — магическое общество только вредит себе, продолжая эту промывку мозгов!

Ремус разделял ее взгляды на права домовых эльфов, но и сам был одним из низших членов этого общества и не был способен существенно изменить положение вещей. Он потягивал кофе и смотрел, как они говорят. Она болтала с эльфом, вежливо интересуясь о его дне и делах, улыбаясь, когда он с радостью посвятил ее в детали. Ремус вдруг поймал себя на мысли, было ли ее стремление помочь ему в дни полнолуния чем-то сродни ее доброте к домовикам. Простой благотворительностью по отношению к презренному существу.

— Гермиона, — сказал он, когда эльф исчез. — Я все хотел спросить... как ты узнала, что я оборотень?

Она подняла голову. Их глаза встретились на мгновение, прежде чем она отвернулась и прошла к дивану, схватив свою чашку с кофейного столика.

— О... ты сказал мне.

Его взгляд последовал за ней, когда она подошла к большому книжному шкафу. Она склонила голову, глядя поверх старых кожаных корешков, и Ремус гадал, читала ли она их названия на самом деле или просто собиралась с мыслями. Допив свой кофе, Ремус встал и вернулся в спальню, чтобы подготовиться к тяжелому дню.

После долгого душа, одевшись и зачесав назад вечно лезущие в глаза волосы, он вернулся в гостиную за учебниками для утреннего класса. Гермиона сидела за столом и, сверяясь с раскрытой перед собой книгой, медленно переводила руны. Какое-то мгновение он просто стоял, смотря на погруженную в работу девушку, прежде чем попрощаться и направиться к двери.

Ремус едва приоткрыл ее, как яркая вспышка бросилась мимо его ног и проскочила в комнату. Споткнувшись, Ремус ухватился за дверную раму, а подняв глаза, увидел, как большое оранжевое нечто прыгнуло с дивана на стол, за которым работала Гермиона. Когда оно скользнуло по пергаменту, сбивая книги со стола на своем пути, та ахнула от удивления. Потянувшись за палочкой, Ремус бросился через комнату. Однако, стоило ему добраться до Гермионы, как он увидел, что зверь вовсе не собирался калечить ее — вместо этого она обнимала его, смеясь и улыбаясь, и гладила облезлый оранжевый мех.

— О, Ремус! — она посмотрела на него, и он с удивлением заметил слезы в уголках ее глаз, когда она улыбнулась ему. — Я и не думала… но, конечно, конечно, он здесь!

В этот момент существо вдруг замурчало, и с ним заодно завибрировал и весь стол.

— Это что, кот?

Гермиона закатила глаза.

— Разумеется, это кот. Глотик — мой ненаглядный, милый хитрюга, — проворковала она, целуя его в макушку.

Это был — несомненно — самый уродливый кот, что Ремус когда-либо видел в своей жизни. Глотик был массивный и криволапый, с местами свалявшейся грязной шерстью и полным недоверия взглядом, в настоящее время направленным в сторону Люпина. Но Гермиона улыбалась. Ласково поглаживая своего любимца, она буквально светилась от радости.

— Ты никогда не говорила, что у тебя есть кот.

— Его нет… Ну, по крайней мере, больше нет.

Ее улыбка слегка померкла при этих словах, и она посмотрела на Живоглота, почесав его под подбородком, отчего монстр издал странный, полный удовольствия, мурлыкающий звук.

— Наши питомцы не могут жить вечно, — вздохнула она. Глядя на Ремуса, она снова улыбнулась. — Тебе лучше поторопиться на урок.

* * *

Гермиона смотрела, как Ремус поморщился, допивая остатки зелья, и поставил кубок на стол. За окном уже стемнело, и луна должна была вот-вот взойти. Снейп заходил немногим ранее, чтобы занести последнюю дозу Аконитового зелья — она могла слышать его навязчиво знакомый голос даже в своей маленькой, спрятанной за картиной, спальне.

— Я могу остаться в своей комнате, — предложила Гермиона. — Так у тебя будет больше места разгуляться.

— Нет, не волнуйся. Все в порядке, — заверил ее Ремус. Его голос звучал намного глубже. Взяв стакан с водой, он осушил его в один большой глоток. Гермиона понимала, что он старался скрыть мелкую дрожь в руках. Поставив стакан обратно, Ремус кивнул ей перед тем, как отправиться в свою спальню, и как только дверь щелкнула за его спиной, гостиная погрузилась во тьму.

Окна были открыты — Гермиона всегда оставляла их открытыми, когда могла, — и она шагнула вперед, прислушиваясь к ветру и фиксируя взгляд на безучастном серебряном шаре, ползущем над горизонтом. Это была очень ясная ночь, и эта трансформация обещала быть тяжелее, чем обычно. Бедный Ремус. Ее сердце болело за него каждое полнолуние. Гермиона вспомнила, как они жили на площади Гриммо с Гарри и Джинни — спустя полгода после битвы за Хогвартс, Ремус оставил свой коттедж и поселился вместе с ними. Она была такой застенчивой с ним, не знала, как помочь кому-то, кто испытывал столько боли. Но несмотря на это, с той первой полной луны, когда он поднимался, прихрамывая, из подвала, и она увидела его уставшее бледное лицо и пропитанное потом телом, Гермиона не могла его игнорировать.

Последние несколько недель прошли хорошо: для того, чтобы начать все сначала и заново подружиться с Ремусом, им потребовалось время притереться друг к другу, но как только они начали разговаривать, все начало вставать на свои места. Ремус всегда был превосходным оратором, а Гермиона — хорошим слушателем. И все же она должна была быть осторожной. Она могла не задумываясь рассказать ему, куда ездила на каникулы и какие у нее были любимые фильмы и книги — все, что знала бы ее младшая версия, — но ничего за пределами этого временного периода. Это могло быть очень опасно.

"Как ты узнала, что я оборотень?"

Она не ожидала прямоты, с которой он задал этот вопрос. Ремус знал, что не мог спрашивать ее о будущем — это было первое правило, основа и гарант их мирного сосуществования в этом времени, — и вопрос о таком значительном моменте их общего прошлого застал ее врасплох. Конечно, Гермиона вспомнила все. Она вспомнила, как работала над эссе для Снейпа и задавалась вопросом, почему профессор Люпин пропустил урок, и почему он всегда выглядел, будто ему нездоровится. Она вспомнила, как осталась в библиотеке, читая книги и просматривая лунные карты, как ее подозрения привели к догадке, и кусочки паззла начали собираться в ясную картинку. И она, конечно, помнила, как Сириус велел ей бежать прочь от Гремучей Ивы, когда тело Ремуса начало ломаться и меняться в лунном свете.

"О… ты сказал мне".

Ей так хотелось, чтобы Живоглот остался, ей не помешала бы компания, — но она не винила его в желании быть подальше от их апартаментов этим вечером. Луна поднималась над горами, и Гермиона наблюдала, как, казалось бы, безобидное небесное светило медленно плыло по ночному небу, в то время как Ремус проходил через очередную трансформацию в соседней комнате. Хотя он всегда ставил Заглушающие чары, чтобы она не слышала его крики, Гермиона знала, что его тело выкручивала боль, превращая его в ненавистную ему форму.

Вздохнув, она вернулась к дивану и, готовясь к длинной бессонной ночи, устроилась поудобнее.

* * *

С приходом привычного зуда трансформации Ремуса вырвало из дремы. Подобрав под себя задние ноги и тяжело дыша, он открыл рот, пытаясь получить как можно больше кислорода, прежде чем мутация перекроет ему трахею. За окном начинало светать, и волна горячей боли обожгла его тело. Даже после почти тридцати лет это все еще было невыносимо. Ремус взвыл, почувствовав, как кожу распарывает вдоль позвоночника, а черепная коробка раскалывается, и лицо насильно уменьшается обратно до человеческих размеров. Жалобный вой вскоре превратился в крики и всхлипы, вместо шерсти его покрыл холодный пот. Голый и дрожащий от спазмов, Ремус лежал на полу своей спальни и пытался отдышаться. Еще одно полнолуние было позади.

Неустанное ежемесячное истощение отдавало вялой тяжестью в конечностях. Он должен был встать — Ремус прекрасно знал, если он не позаботится о себе сейчас, потом будет только хуже. Переборов болезненное эхо в мышцах, он заставил себя сесть и прислониться к постели — малейшее движение опаляло легкие жаром. Потянувшись и схватив со столика пижамные штаны, он кое-как натянул их, хватаясь за мебель, когда комната начала кружиться перед глазами. Матрас казался ему раем на земле, и больше всего на свете Ремус хотел сделать эти несколько шагов и просто рухнуть на кровать. Но вместо этого, пересилив искушение, он все-таки открыл дверь и вышел в гостиную.

Первым, что он увидел, когда глаза привыкли к теплому свету очага, была Гермиона. Она сидела на диване и выглядела уставшей, но бодрой. Он тут же почувствовал себя ужасно виноватым, когда заметил, что она была в той же одежде, что и накануне.

— Ты не обязана дожидаться меня, — начал было Ремус, но его голос был таким же слабым и шатким, что и тело, и ему пришлось опереться на стену, чтобы поддержать себя.

— Что за глупости, Ремус, — Гермиона поспешно подошла к нему, беря его под руку с беспокойством на лице.

— Пожалуйста, Гермиона, я…

— Не спорь со мной, я знаю, что делаю. Так, теперь… ты поспал хоть немного после обращения? Я не слышала волков в лесу, это хорошо, но, конечно, мой слух не сравнится с твоим, — Ремус попытался было возразить, когда она помогла ему дойти до ванной, но Гермиона только крепче сжала его руку. Она говорила слишком быстро, и он не мог вставить и слова. Парящие под потолком стеклянные шары ожили, наполняясь светом, стоило им только войти в комнату, а плитка приятно холодила ступни.

— Ты меня слышишь? — продолжала тем временем Гермиона. — Сон в волчьей форме действительно помогает быстрее встать на ноги. Ну-ка, давай я посмотрю твою спину…

— Нет!

Ремус поднялся на ноги, и все снова поплыло перед глазами, но Гермиона успела его подхватить. Он чувствовал прохладу ее рук на своей коже и вдруг осознал, что на нем нет рубашки, и она может видеть его изувеченное тело. Он попятился от нее.

— Пожалуйста, Гермиона, не смотри. Мне нужно залечить…

— Нет, этим займусь я. Ты не в том состоянии, чтобы использовать такую магию.

— Прошу тебя, это отвратительно…

— Это нормально! Сядь.

Он повернулся к ней, опираясь на последние силы и надеясь, что она внемлет его мольбам и увидит логику в его просьбе. Его колени, однако, тут же начали предательски подгибаться, и Гермиона помогла ему усесться обратно на край ванной.

— Я буду здесь еще девять месяцев. Ты правда думаешь, что я позволю тебе страдать в одиночестве? — тихо сказала она. — Пожалуйста, Ремус…

Неохотно, но он все же повернулся. Длинный неровный нарыв тянулся во всю спину вдоль позвоночника, в том же месте, где его кожу разрывало каждый месяц. Когда он был закрыт и не кровоточил после трансформации, это был толстый белый шрам, пока его не вспарывало снова в следующее полнолуние.

Ремус смотрел на нее в зеркале, наблюдая, как она вытащила свою палочку и осторожно прочистила и залечила его рану. Ее целительские способности были куда лучше его собственных, и проделанная ей работа была куда аккуратнее его самолечения. Он провел рукой по влажным от пота волосам — его начинало знобить от лихорадки. Жестокость ситуации состояла в том, что слабость и лихорадка не были следствием ликантропии, на самом деле, это были побочные эффекты от Аконитового зелья. Зелье удерживало его в сознании в форме оборотня, но разрушало его тело. Но какой у него был выбор?

Ремус закрыл глаза, прислушиваясь к звуку ее шагов, когда Гермиона пересекла комнату и открутила кран, смешивая тугой напор воды с гулом в ушах. Он так устал... Она вернулась, и Ремус зашипел, почувствовав холодное влажное полотенце на шее.

— Мерлин, ты весь горишь. Подожди.

Она вышла из ванной и вернулась мгновение спустя уже с полными зельями руками.

— Где ты взяла…

— Отправила эльфов к мадам Помфри. Вот, сначала обезболивающее.

Он отпил из нескольких разных пузырьков, определив почти все лечебные тоники. Уже через несколько минут стук в голове стал не таким оглушающим, и лихорадка начала отступать. Он посмотрел на улыбающуюся Гермиону.

— Лучше? — спросила она.

— Определенно. Я не знал, что ты занимаешься еще и целительством помимо путешествий во времени.

Гермиона рассмеялась.

Силы медленно, но верно возвращались к нему. Ремус встал, и она помогла ему вернуться в спальню. Это было поразительно — его восстановление проходило гораздо быстрее, чем обычно, и он снова задумался, что это были за зелья, что она дала ему.

— Серьезно, Гермиона. Оборотни могут быть весьма сложными пациентами. На меня действуют только определенные зелья, а как правильно залечить спину — большинство людей не имеют об этом ни малейшего понятия, — он остановился и повернулся, чтобы посмотреть на нее. — Ты делала это раньше.

— Держи, — она вручила ему старую синюю пижамную рубашку. — Забирайся в постель. Я попробую найти еще одеяла — жар, по идее, уже спал, но все равно, я не хочу, чтобы ты подхватил простуду.

— Гермиона…

Она проигнорировала его, и Ремус оказался уложенным в постель — Гермиона взбила ему подушки и подоткнула одеяло по его бокам. Люпин чувствовал себя совершенно нелепо: он не был каким-то беспомощным малышом, он был взрослым оборотнем. Когда она попыталась отойти от кровати, он схватил ее за руку.

— Ты так мне и не скажешь?

— Нет.

— Хорошо, но крайней мере, скажи, почему ты так добра ко мне?

Она расплылась в улыбке. Ее усталые глаза казались довольными, и она рассмеялась. Солнце вовсю светило в окно, пробиваясь ярко-оранжевым светом сквозь стекло и играя лучами на ее лице.

Качая головой, Гермиона наклонилась к нему и поцеловала его в щеку.

— Приятных снов, Ремус.