Ночной переполох у мистера Твилфитта и мистера Таттинга (джен)

Над головой грохнуло, упала люстра, порвав только что наколдованное платье и задев новенькую попочку царапучим рожком, под коленки ударил вздыбившийся паркет (когда наколдовала?), и Эви полетела вверх тормашками.

Пыль, пыль в нос, в глаза, пыль всюду, сверху в пыльной мгле разгорается притухший было факел… Ага, крыльца больше нет. Чары расширения схлопнулись, оно и развалилось. Или наоборот, крыльцо развалилось, чары и схлопнулись.

Эви лежала на спине, задрав коленки на вставшие шалашиком паркетные щиты. Отломившийся от люстры рожок щерился острым сколом, измазанным кровью. Эви поерзала — саднит, но терпимо.

Сквозь пыльную взвесь было видно усеянную обломками мостовую ярдов на десять, и больше ничего, никакой арки-текстуры. Только в вышине чуть светилось круглое пятно — для луны низко, для чердачного окошка высоковато.

Как мышка в туманной реке. Мышка, раненная в попу.

«Толстый!» — позвала Эви.

«Я под какой-то доской. На северо-северо восток от тебя».

«Зашибись подсказка. Осталось компас наколдовать. И штурмана».

«Призови меня».

«Призываю тебя, Толстый!»

«Не так. Представь, что я у тебя в руке. Вспомни ощущение».

Эви зажмурилась и представила себя в курильне, Толстый рядом на тюфяке. Протянула руку и взяла. Бритв был в коконе из ниток мулине — она долго тогда наматывала, вот и запомнилось. Всех обстоятельств этой истории Эви постаралась не вспоминать, чтобы Толстый не подслушал. Вот был бы срам, если бы она вправду засунула…

«Толстый, а гуань — большой начальник?»

«Кто как. Это общее название для всех, кто служит императору. Для всех невоенных».

Чиновник, сообразила Эви. Она собиралась засунуть в задницу чиновника.

«Ты воплотила бы вековую мечту простолюдинов, — философски заметил Толстый. — Нас обступают оборотни, пять голов. Судя по всему, пришли по твоему следу».

«Судя по ЧЕМУ?»

«По проклятью в крыльцо. Они тебя учуяли. Но сейчас им нюх забило пылью. Набрось невидимость и отойди в сторонку, пускай с ними кукленок разбирается».

«Так это они?! Я думала, что сама с чарами накосячила, а это они?! Люстру разбили, попочку поцарапали! Животные!!!»

Эвтерпа Гортензия Эддингтон расстроилась.

Эвтерпа Гортензия Эддингтон наспех превратила рваное платье в чернолаковые доспехи, как у мистера Ли (легкие, будто из папье-маше, а прочные, кухонный нож не берет).

Эвтерпа Гортензия Эддингтон нахлобучила страхолюдный шлем с зазубренными жучиными рогами.

Протестующе вякнул Толстый, превращаясь в расширенный к концу черный меч.

«Для гарнир-тура. Я же типа рыцарь», — объяснила Эви.

И шагнула вперед, расшвыривая ногами обломки крыльца, грозная, как боевой муравей.

Сквозь пыль смутно проступили неподвижные фигуры. Пятеро, но с палочкой только один. Не урожденный оборотень, а зараженный волшебник, называется «облизнутый человек»: lick-antrop. В «Доме романтических встреч» с такого клиента берут втрое, и то не каждая девочка соглашается. Злые они на весь мир. Вон, уже заработал палкой, дери-жор блохастый.

«Экспеллиармус» Эви узнала с полувзмаха, это ж единственный боевой закл, который мистер Ли дозволял матери в стенах курильни.

«Тупой. Где он у меня палочку видит?», — успела она поделиться с Толстым, а Толстый успел сообщить, что «армус» — любое оружие, а не только палочка. Оборотень завершил жест, и Эви в очередной раз кувыркнулась на спину, а Толстый полетел в картинно подставленную ладонь врага. «Все-таки тупой», — заключила Эви. Толстый вспыхнул, врезаясь в живую плоть, мелькнул яркой искрой и скрылся в мареве пыли, а на мостовую упала половина ладони с пальцами.

Пока «победитель» растерянно моргал на укороченную лапу, Эви вернула Толстого. Он опять стал бритвой, замотанной в нитки.

— Бомбарда! — нервно выкрикнул Облизнутый.

Вот же псих, а если бы попал?! Хорошо, что предусмотрительная Эвтерпа Гортензия Эддингтон превратила его волшебную палочку в сандаловую, вроде тех, которые мистер Ли возжигал перед фигурками дорогих ему покойников. Но если бы?!

Палочка курилась. Четверка оборотней смотрела на вожака. Тот шумно вдохнул сладкий дым и чихнул.

Эви, отброшенная «экспеллиармусом», не успела подняться на ноги, как вдруг обломки наколдованного паркета под ней рассыпались на щебенку и подгнившие тряпки, воняющие крысой. Кончились чары. Вернуло свой прежний вид платье, разрезанное мерзавкой Вишенкой, зато ветхую ткань задорно распирала «двоечка», внушая веру в победу всего хорошего над всем плохим. А попа?! — спохватилась Эви. Ощупала себя, попа тоже была какая надо.

Возбуждение схлынуло, хотелось повалиться в крысиные тряпки и заснуть, но из-за чертовых оборотней пришлось встать и оскалиться в победной улыбке (оскалиться получилось точно, а за улыбку она бы не поручилась. Уж как смогла). На глаза попался присыпанный мусором «гладиолус», Эви только чуть нагнулась к нему, и закружилась голова. Выпрямилась, балансируя, как дворовый гимнаст-китаец на бутылке с положенной сверху доской. Коленки дрожали и норовили подломиться.

«Не вздумай колдовать», — сухо предупредил бритв. Похоже, обиделся, что Эви без спросу превратила его в меч.

«А то что? Злой Гвардеец заберет?»

«У тебя истощение, дуреха! Еще чуть, и свалишься».

«Кто как обзывается, тот так и называется! — огрызнулась Эви. — А раньше сказать тебе Буда не давала?».

«Ты не успеваешь подумать, как уже сотворила глупость. А я не успеваю тебя предостеречь».

«И вовсе никакая не глупость! Если хочешь знать, красивая попка — это половина семейного счастья!.. И хлеба кусок на черный день».

«Кто о чем… — укоризненно закачала головой фигурка пузатого китайца. — А превращение могучего артефакта в не пойми что — это истощение для любого волшебника. Лю-бо-го! У меня как бездонный колодец, а ты со своей пипеткой».

«Но превратила же! А потом еще палочку оборотня превратила».

«Я старался тебе не мешать, и все рано ты спустила свой резерв досуха. На палочку ты тратила уже ци».

«Чего?».

«Прану иначе говоря. Жизненную энергию. Считай, стакан крови отдала».

Эви некстати вспомнила о единственных пока месячных, которые еще весной отметились и пропали, как апрельские грибы. Это странно и жутковато, когда болит и течет, а тебе положено радоваться: ура, я уже не ребенок! Мать еще подбадривала шуточками про досрочный запуск станка в работу.

Оборотни жались к вожаку с дурацкий дымящейся палочкой. Боязно им без магической поддержки лезть на ведьму, а разбегаться от девчонки западло, в Лютном не поймут. Вот наберутся наглости и запустят станок Эвтерпы Гортензии Эддингтон. Впятером. Тоска-то какая…

Она сжала в кулаке Толстого и приготовилась защищаться.

Бритв был теплее обычного. Показалось? Нет, горячо уже! Припекает! Жар ударил в голову, скатился волной под ложечку и схлынул, смыв тоску.

«Можешь колдовать, я тебе подлил силенок», — сообщил бритв, снова показывая фигурку пузана. Теперь он плакал.

«Что не так, Толстенький?»

«Этический тупик, дитя. Следуя путем Будды, я не должен делиться силой, которую ты можешь использовать для убийства. Но, отказав в помощи тебе, я тем самым помог бы твоим врагам».

«Ну и о чем тут рыдать? — фыркнула Эви. — Толстенький, жизнь — это не фи-лососия, а гораздо разнообразней. Ты подставишь левую щеку, а тебя по ней не ударят, тебе за нее засунут. Не успеешь оглянуться, как ты уже пробитый пидор, а что следовал путем Буды, это никому не интересный фак твоей биографии».

«Другими словами, даже верная дорога может привести в засаду, и тогда надо сойти с дороги, чтобы сохранить себя… Мудра!»

«Это мистер Ли, — отказалась от чужой славы Эви. — Он, правда, не так наглядно объяснял… Не куксись, Толстенький! Если тебе принц-и-пиально, то я первая бить не стану, только в ответку», — добавила Эви и весело закричала оборотням:

— Попались, пеньки лесные! Вы хоть знаете, кому крыльцо расхреначили?!

(Ай, браво, Эвтерпа Гортензия Эддингтон! Ловко стрелки перевела… Вопрос, на кого?)

Облизнутый благоразумно промолчал. Ясно: шли по вкусному запаху девочки и больше ни о чем не думали.

Как водится, вперед вылез молодой и борзый с задачей получить в бубен, а старшие потом заступятся.

— А нам не все равно? Тут, небось, Гвардейцев нету — сплошь торгаши живут. А раз торгаш, пущай платит! Вы нам виру должны за невинно убиенного!

— Это за какого — который в жилетке или который с кинжалом? Я сегодня двоих подловила.

— А за обоих! — вконец оборзел молодой.

— Подловила?! — ухватил ключевое слово Облизнутый.

— Вам, дяденька, послышалось, — наглым тоном заявила Эви. — Это оборотни меня ловили, а я убегала. Убегала, убегала, а они все равно догнали. И сдохли. Потому что маленьких обижать нехорошо!

— Зато приятно! — Облизнутый покосился на обрубленную ладонь и, по морде видно, решил, что ущерб невелик. Небось, уже к завтрашнему дню отрастит новую.

Гораздо обстоятельнее, с головы до пят, он осмотрел Эви.

Эвтерпа Гортензия Эддингтон выглядела неубедительно. Наколдованный шлем развеялся, явив наглым взглядам волкодлаков чумазую мордаху и растрепанные косички, по-домашнему прихваченные аптечными резинками. Детское платье без талии разрезано на всю длину словно специально, чтобы не остались незамеченными панталошки с кружевами на щиколотках, грязные, как мысли гоблина. При таком экс-терьере (вот тоже необъяснимое слово: почему внешний вид называют «бывшая собака»?) взрослая грудь только подчеркивала несерьезный возраст Эви. Видно, что играет ребенок, а тряпки там напиханы или настоящие сиськи, это дела не меняет.

— Ты мне понравилась, милая девочка, — сладким голосом сообщил Облизнутый. — Такая маленькая, а уже сильная ведьма. Тебе обязательно нужно учиться в Хогвартсе!

Мерзавец бил в самую боль. Не учатся дети из Лютного в Хогвартсе. Письма от Дамблдора — да, получают, Эви сама видела: «Саре (Джуси) Смит по прозвищу Потрём Пупочки, Дом романтических встреч, Лютный переулок 8/52, магический Лондон». Не адрес, а приговор. «Опиумная курильня китайца Ли» в том же Лютном, пожалуй, не лучше, зато Эддингтон — это не Смит, а конверт с адресом ведь можно сжечь, ага? Имелась у Эви фантазия прокатиться в поезде с красным паровозом и поступить на Слизерин. С ее фамилией примут как родную! Пока бы докопались, что она безотцовщина, а фабрику «Эддингтоновские фиалы» пролюбила еще бабка, Эви успела бы замутить со старшекурсниками и толкнуть осточертевшую целку по тамошним ценам. Превратить фантазию в план, а план в мешочки с галеонами мешала прорва обстоятельств. Считать замаешься, проще сказать, что вся неудалая жизнь Эвтерпы Гортензии Эддингтон была сплошной безвыходной затычкой.

— Я понимаю твои проблемы, — разливался Облизнутый. — И могу тебе помочь…

— Чем ты мне поможешь, убогий? Укусишь за жопу, чтоб здоровенькой росла? — вздохнула Эви.

Ликантроп гордо вздернул подбородок и ткнул в небо дымящейся сандаловой палочкой. Точь-в-точь Дамблдор, поражающий Гриндевальда на вкладыше от лягушки.

— Я профессор Хогвартса!

Ага, нашел дурочку с переулочка. Лютного.

— Так вот в чем дело! — посветлела лицом Эви. — Доставай скорей!

— Что?

— Письмо. Ты же за мной гнался, чтобы письмо из Хогвартса вручить?!

— Ну… В общих чертах… — замямлил Облизнутый.

Никакого воображения! А где великий Дамблдор, ждущий будущую отличницу в ближайшем незапертом подвале с письмом, павлиньим перышком и корзинкой шоколадных лягушек? Почему Гарри Поттер нагло забыл свою практически невесту со вторым номером сисек, предсказанную ему Сибиллой Трелони?

— Профэ-эссор, а в банде вы, стало быть, подрабатываете? — невинно поинтересовалась Эви. — На учебные пособия не хватает?

— Испытываю временные затруднения, — мрачно сказал Облизнутый. — Покончим с Темным Лордом, и я вернусь в Хогвартс. А сейчас послушай дяденьку, бедная девочка, пока прошу по-хорошему…

Ага, подумала Эви, по-хорошему, значит, подпустит близко…

«Ты обещала», — напомнил Толстый.

«Я обещала не колдовать, но бритвочкой-то полоснуть можно?»

«Ты обещала, цитирую: первая бить не стану, только в ответку».

«Эрго, надо следить за метлой… А жалко».

— Нас пятеро, а ты одна, — нудел Облизнутый. — Твой волшебный меч улетел, хозяин твоего дома прячется за дверью и трясется...

Тираду прервал вопль нового действующего лица. Эви обернулась — кукленок. Он висел на ручке двери, распахнутой над тем местом, где недавно было крыльцо, футах в пяти от земли. Ногами бедолага еще цеплялся за порог и судорожно дергал дверь на себя, пытаясь вернуть безнадежно потерянное равновесие.

— Лаковые туфли! — вздохнул кукленок и с брезгливой гримасой спрыгнул в строительный мусор.

Утвердился на ногах и буднично сказал:

— Ступефай.

Так не колдуют. Боевые проклятья произносятся экспрессивно, командным тоном, при этом жестикуляция твердая, акцентированная, окончание жеста совпадает с окончанием словесной формулы. А кукленок как будто спросил, сколько время, и палочкой этак мазнул, по-гвардейски высунув из рукава лишь кончик с прижатым сверху пальцем. Облизнутый иронически оскалился на его потуги, обернулся к своим… И тут их накрыло. Один шмякнулся, со стуком ударившись затылком о булыжник. Остальные хоть и удержались на ногах, напоминали зеркальных карпов, которых повар в ресторанчике мистера Ли из гуманности бил по башке скалкой перед тем, как с живых снять кожу вместе с чешуей.

Вот тебе и кукленок. Пятерых оборотней. Одной площадной оглушалкой. В пятнадцати ярдах.

«Силен!», — поделилась с Толстым Эви.

«А на мой взгляд, середнячок. Развивай сахасрару, и обгонишь его года за три».

«Толстый, если бы я хотела развивать… эту, то давно бы работала в «Доме романтических встреч». Туда принимают с шести лет, и это самый денежный возраст. Некоторым папики дома дарят, вот не вру! А десятилетним — только морожена».

— Инкарцеро… И, пожалуй, силенцио, — продолжал кукленок с показной вальяжностью, как будто делал заказ в ресторане. — А вам, юная леди, тергео.

Заклинание очистки явно было его коронным. Кукленок только чуть пошевелил палочкой, обозначая жест, на Эви дунуло прохладным ветерком, и глаза перестали зудеть от попавшей пыли, кожа задышала, кончики косичек посветлели и чисто вспушились, а с подола платья пропало бледное пятно от чернил каракатицы, которое не могли отстирать в китайской прачечной.

Пока Эви осматривала себя, кукленок не спеша подошел к оборотням. Связанные «инкарцеро», еще двое осели на мостовую грязными кулями, устояли только «профессор» и мелкий. Оно понятно, «облизнутые» вообще крепче на проклятья, чем обычные оборотни, а у мелкого играет в заднице блатная романтика. Думает, братва его зауважает за стойкость, а Пегги даст забесплатно. Вот прям щас. Прибежит и даст.

Романтику досталось первому. Кукленок несильно стукнул его по макушке рукой с зажатой палочкой, и на мостовую звонко упал и запрыгал футбольный мяч.

— Говоришь, я торгаш? Торгаш «пущай платит»?- беззлобно приговаривал кукленок, катая воспитуемого подошвой лаковой туфельки. — Ладно, будь по-твоему! Какова услуга, такова и плата!

И кукленок неумело, зато от души ударил «пыром» в надутый бок.

Мяч улетел в темноту переулка, смачно влепился в какую-то стену и заскакал всё дальше и тише.

— Это часа на три, — утешил кукленок оставшихся бандитов. — Или на пять, тут зависит от эмоций, а вы меня здорово разозлили…

— Но через полсуток точно, — проводил он пинком следующего воспитуемого.

— Чары спадут, и будете как новенькие, даже без синяков, — пообещал, отправляя в полет третьего.

— Конечно, если раньше вас не порвут собаки или мальчишки… — Четвертый стартовал с пушечным бумсом, пошел высоко, пропал из виду и хлопнул. Эви прислушалась — больше ни звука. Напоролся на что-то и повис.

— В каждом деле есть доля риска, — пожал плечами кукленок.

Оставленный на сладкое «профессор» стоял больным сусликом и мог лишь жалостно таращиться.

— Я потрясен вашей наглостью, неуважаемый укушенный мистер, — обстоятельно начал кукленок. Чувствовалось, что нотация будет долгой. — Вас лишила палочки первокурсница…

— Дошкольница, — пискнула Эви.

— Тем более! Как волшебник вы не просто пали. Вы провалились под землю, пролетели насквозь и высунули нос в выгребной яме на задворках мексиканского борделя в тот самый момент, когда над очком раскорячилась вислозадая старуха, заработавшая свой первый золотой, обслуживая экипаж Ноева ковчега на горе Арарат.

«Запоминай,- посоветовал Толстый. — Так ругаются аристократы духа: образно и без неприличных слов».

— И вы! — с бесконечным презрением продолжал кукленок, оказавшийся еще и аристократом духа, — Вы осмелились оценивать мои действия! «Спрятался за дверью!», «Трясется!», — голос кукленка зазвенел металлом: — Не в вашем положении судить Твилфиттов! Мои предки не допускались к дамскому белью, пока пять лет не отслужат в охране караванов!

«Толстый, прикинь, за мою целку бился целый Твилфитт!» — хихикнула про себя Эви.

«Известная личность?»

«Нет, известные — Твилфитт и Таттинг. Прикол в том, что я теперь могу хоть магией клясться, что меня Твилфитт защищал, и все будут думать, что он ТОТ САМЫЙ Твилфитт».

«А этот не годится в ТЕ САМЫЕ?».

Эви с подозрением посмотрела на кукленка, на дом с разбитым в щепки крыльцом… Спора нет, богатые — и кукленок, и дом. И все же…

Чтобы не подбирать слова для Толстого, Эви представила материны чулочки. Черные, резинка кружевная с пионами, и где у цветков тычинки, в рисунок меленько вплетено «T&T». На ноге одна резинка и видна, а сам чулочек тонкий до прозрачности. Только чуть смуглит бледную кожу горожанки, и смотрится это умопомрачительно!

«Толстенький, этого в нашей жизни нет — ни цветов, ни загорелых ног. А они, Твилфитт и Таттинг, где-то набираются такой красоты. Мне кажется, они живут на острове с орхидеями и девушками в купальниках на белом коралловом песке, а в Лондоне только держат магазин».

— Сэр Гийом Твилфитт удостоился рыцарского пояса на поле боя! — витийствовал между тем кукленок с таким бравым видом, как будто сам в том бою прикрывал спину своему предку. — И нам с партнером завещал учиться военному делу настоящим образом! Потому что любой бизнес только тогда чего-нибудь стоит, когда он надежно защищен!

— Браво, мистер Твилфитт! — зааплодировала Эви. — Вы настоящий герой! Могучий и скромный!

«Только целку свою не навязывай», — разгадал ее намерения волшебный бритв.

«Толстенький, а вдруг это любовь? Внезапная, как порыв урагана, готовый сорвать белоснежные паруса моей невинности!».

«Тьфу!».

«Воспитанные бритвы…»

«…не плюются, говорила уже… У тебя в друзьях много воспитанных бритв?»

Могучий и скромный герой раскланивался перед спасенной девой. Эви скрестила пальцы, чтобы не спугнуть удачу.

«Эвтерпа Гортензия Эддингтон! — влез бритв. — Забудь слово на букву «ц»! Спросит, чем помочь, просись в прислуги».

«В прислуги? Девчонку из воровского квартала? Это где так заведено, в царстве Чу или в древнем Риме?».

«Другой сценарий! — пузатый китаец назидательно поднял палец и стал вылитый мистер Ли (поучения ребенку носатых варваров, том десятый). — Юная леди из благородного рода в стесненных жизненных обстоятельствах и обыватель, честно отыгравший роль рыцаря. Ты живое подтверждение его геройства, и ему не захочется тебя отпускать. Вот увидишь, он тебе придумает работу по дому, а то и под опеку возьмет. Только веди себя как ребенок, а не как оторва из Лютного».

Между тем Твилфитт с вдохновенным лицом ваятеля, готового нанести последние штрихи на свой шедевр, обошел кругом пожухшего «профессора». Извлек из рукава палочку, почесал рукояткой в затылке и привычно заправил палочку на место. Размазанный жест, и «профессор» стал розовым мячиком с блестками.

«Для меня?» — Эви прижала руки к сердцу.

Твилфитт кивнул, лучась от удовольствия. Вылитый Санта, и не воняющий пивом артист, а настоящий Санта, которого нет.

Эви взяла мячик, подбросила, оценивая вес, щелкнула по зазвеневшему пустотой боку. А мячик вдруг открыл одинокий глаз. Желтый, недобрый, волчий.

Эви подумала и вывела мораль:

— Уточняю, профэ-эссор! Обижать маленьких особенно нехорошо для тех, кто обижает!