Виноград (гет)

Квартира встречает нас тишиной и приятным потрескивание дров в камине. Роза и Хьюго ставят чемоданы и, стягивая шарфы и перчатки, удивлённо смотрят по сторонам, осматриваются и смущённо переглядываются. Я бросаю ключи на тумбочку и, стянув сапоги, прохожу в гостиную. Становлюсь посреди неё и, сложив руки на груди, поворачиваюсь к детям — ожидаю вердикта.

Хьюго только смешно хлюпает носом, а я сразу хмурюсь и вспоминаю, есть ли у меня Перченое. Роза снимает пальто и вешает на вешалку, потом входит и становится напротив, в точности повторяя мою позу — руки на груди, неуверенный и одновременно чуть нагловатый взгляд.

— Ну как? — первой не выдерживаю я.

— Неплохо, — отвечает Роза и продолжает смотреть мне в лицо, будто хочет увидеть там что-то очень для неё важное.

— Не Бог весь что, — сокрушённо говорю я. — Но я была ограничена в финансах. Мне и так помогли.

— Нет, это правда неплохо, мам, но, знаешь ли, я привыкла к нашему дому. К своей комнате, к старым игрушкам и плакату с «Пушками Педдл» над кроватью. К своему шкафу и своим вещам.

— Мы сможем отправиться домой, чтобы забрать необходимые тебе вещи. Хоть сейчас, — отвечаю я и опускаю взгляд.

— Я бы предпочла, чтобы ты просто нам всё рассказала. Мы ведь достойны того, чтобы это узнать, верно?

Я открываю рот, чтобы сказать ей о том, что не хочу выливать на неё эту грязь. Что они с Хьюго ещё маленькие, чтобы знать об этом, но… Вовремя замолкаю, потому что вспоминаю свои шестнадцать и свои семнадцать. Вспоминаю смерть Дамблдора, Битву за Хогвартс и охоту за хоркруксами. Вспоминаю, что ещё раньше было сражение в Министерстве Магии, когда мы полезли туда вшестером против толпы Упивающихся — с Гарри, Роном, Джинни, Невиллом и Луной. И, Мерлин Великий, я вспоминаю, что если бы хоть кто-то сказал мне тогда, что я слишком маленькая для подобного, я бы просто… Нет, не врезала бы, но приложила Ступефаем — это точно. От души и с удовольствием. И всё равно бы всё выяснила. А потому…

Я просто качаю головой, притягиваю Розу к себе, а она брыкается и упирается. Открываю рот снова, но она перебивает:

— Не говори мне, что мы слишком маленькие и не поймём!

— Даже и не думала! Точнее, думала, но…

— Что?

— Вспомнила себя в вашем возрасте.

Хьюго, стоящий за моей спиной и рассматривающий ёлочку, громко хмыкает после этой фразы, разряжая обстановку. И говорит:

— О, да, Роззи как раз в этом году перешла к изучению новейшей магической истории.

— Да? — я смотрю на неё. — И как?

— Это было бы нудно — как и все лекции Биннса. Если бы только это не было о вас.

Я киваю и говорю:

— Пойдёмте пить чай.

И они идут за мной следом в кухню.

Когда я ставлю чайник на плиту и достаю новенькие фарфоровые чашечки, из которых ещё никто никогда не пил, мои руки чуть подрагивают. Я знаю, что у меня умные дети, и они обязательно всё поймут, но это очень сложно — рассказывать им о собственной личной жизни. Это, наверное, неправильно, потому что должно быть наоборот. У меня нет выхода, я знаю. Поэтому я просто ставлю перед ними чашки и наливаю заварку. Достаю хлеб, булочки, сахар, мёд и джем. Наливаю кипяток из закипевшего чайника, а потом долго гремлю посудой в шкафу.

Потом тянуть уже некуда, и я сажусь за стон, по другую сторону от детей — смотрящей исподлобья Розы и дующего на горячий чай Хьюго.

— Итак? — напоминает Роза.

— Итак, — повторяю я за ней. — Я буду говорить с вами, как со взрослыми, хорошо? Ведь вы и правда выросли. И поэтому надеюсь, что вы поймёте меня, а если не поймёте, просто не будете… В общем, если захотите, отправитесь к отцу хоть прямо сейчас. Я должна была поинтересоваться у вас заранее о желаниях…

Эта мысль приходит внезапно, и я понимаю, что тащить их сюда, не спросив, была неправильно и глупо. И снова отвожу взгляд, наблюдая за тем, как кружатся чайные листья в прозрачном стеклянном заварочном чайнике.

— Мам, — Хьюго кладёт руку на мою ладонь. — Сначала расскажи, а уже потом…

Что «потом», он не говорит, а я собираюсь с силами и спрашиваю:

— Помните Лаванду Браун?

Без подробностей рассказ выходит коротким и безэмоциональным. Никогда не могла подумать, что мне придётся говорить вот такое собственным детям. И я стараюсь держаться изо всех сил, чтобы казаться хладнокровной, чтобы показать, что уже всё хорошо и не стоит меня жалеть. Но видимо, в моём лице есть что-то такое, что заставляет Розу подняться, подойти и, присев на корточки у моего стула, заключить в объятья, уткнуться лицом мне в живот и сидеть так, поглаживая пальцами кожу через слои одежды.

А Хьюго говорит:

— Он, безусловно, был не прав. Потому что ты у нас самая лучшая.

Он говорит это спокойно и чётко, будто отвечает на уроке. Но я вижу, как раздуваются его ноздри от гнева. Я слишком хорошо знаю своих детей, и знаю, что Роза, такая рациональная снаружи, сейчас готова разреветься — вместо меня. А Хьюго, который никогда не отличался терпимостью, сейчас сжимает в кармане палочку и думает, а подключён ли мой дом к каминной сети.

У меня падает с плеч гора — в который раз уже за сегодняшний день, и я улыбаюсь от уха до уха, обнимаю в ответ Розу и глажу её по волосам. И, серьёзно посмотрев на Хьюго, говорю:

— Тебе шестнадцать. Если ты проклинёшь его на каникулах, тебе сделаю предупреждение за магию вне школы. Я, конечно, воспользуюсь своим служебным положением, чтобы у тебя не было проблем, но ты знаешь, как я не люблю им пользоваться. А ещё он всё-таки твой отец.

— Но он…

— Он допустил ошибку, но, может быть, это и к лучшему.

— К лучшему?! — почти кричит Роза и резко поднимает голову. Ну, я же говорила, глаза на мокром месте. — Это не может быть к лучшему.

— Считаешь, мне было бы приятнее обманываться всю оставшуюся жизнь? Считать, что у нас крепкая семья, что у нас любовь и взаимопонимание?

— Нет, конечно, — шепчет Роза.

— Вот и я так не считаю. И давайте вы не будете относиться к отцу как-то по-другому, ладно? Он любит вас, и я не хочу, чтобы вы вдруг из-за меня стали его ненавидеть, — я целую Розу в макушку, а потом опять обращаюсь к Хьюго: — Успокойся. Дядя Гарри сегодня уже дал твоему папе в глаз. Так что доставай руку из кармана и перестань придумывать зловещие планы. Я отмщена.

Я улыбаюсь, и Хьюго и правда достаёт руку из кармана, чуть покраснев. Потом резко поднимается и подходит к нам с Розой, обнимает меня с другой стороны и говорит:

— У нас дружная семья, мама. Даже если папа думает по-другому.

Я плавлюсь в их объятьях, словно кусок масла на раскалённой сковороде. И думаю, какие же они у меня замечательные. И какие же взрослые.

* * *

Когда мы с Розой тянем Хьюго к магазину мадам Малкин, он только закатывает глаза и шепчет что-то там про «только через его труп». Роза заявляет, что с лёгкостью может это устроить и тянется за палочкой, Хьюго потешно поднимает руки, а потом падает прямо в снег, держась за горло и закатывая глаза. Подрезает Розу, и она падает с ним рядом, безуспешно барахтаясь с надежде подняться. Они смеются и в снегу с ног до головы. И я сначала вспоминаю, что у Хьюго насморк, а Роза без шапки, но смотрю на них — и смеюсь тоже.

Подаю им руки, чтобы поднять, но они вдвоём утягивают меня за собой, и вот я, Гермиона Уизли, героиня войны, занимающая на данный момент не последнюю должность в Отделе Правопорядка в Министерстве, сидит в снегу, а её милые дети стараются засунуть ей за шиворот побольше снега… Проходящий мимо волшебник в высокой шляпе, запорошенной снегом, чинно приподнял её, когда я посмотрела на него, какая-то дама широко улыбнулась и покачала головой.

Я, наконец, поднялась и, смеясь, взмахнула палочкой, высушивая одежду. К мадам Малкин мы входим под руку — на пару с Розой с обеих сторон удерживаем Хьюго, чтобы он не сбежал пить кофе в ближайшую кофейню, как заверяет.

А следующие полчаса Хьюго приходится сидеть в кресле и рассматривать сестру и маму в разных мантиях, когда мы выходим из примерочных. И это было бы поистине ужасным времяпрепровождением, если бы досуг его не скрашивала молоденькая помощница престарелой мадам Малкин, поившая его кофе и кокетливо накручивавшая на палец прядь волос.

И когда Хьюго видит, как я появляюсь в зелёном в пол платье с открытой спиной, кофе попадает ему не в то горло.

— Чуть поднимите волосы, мадам, вот так, выпустив только пряди. Сейчас подберём вам туфли в тон и ещё, мне кажется, нужны перчатки, как вы считаете? А мантию возьмём серебристую, на меху, — причитает мадам Малкин, стоя рядом со мной у зеркала и поднимая мои волосы к затылку.

— Бери это, мам, — шепчет Хьюго, а выглядывающая из примерочной Роза издаёт восхищённое «О!»

— Да, — улыбаюсь я мадам Малкин. Потом смотрю на собственное отражение и ещё раз повторяю: — Да, это идеально.

Драко Малфой и в этом оказывается прав.

* * *

Оставшийся вечер мы проводим в Косом переулке — покупаем какие-то мелочи вроде огромного шара, в котором на маленький домик с горящими окнами падают снежинки, потом поднимаются сами по себе и падают вновь. Заходим в «WWW», и Роза надолго останавливается у витрины с любовными зельями, а Хьюго отправляется сразу к чудо-фейерверкам. Я стою и смотрю на них, не отрываясь, и даже не замечаю, как рядом появляется Джордж, становится, сложив руки на груди, а потом, через какое-то время, будто собравшись с силами, говорит, что ему жаль, что у нас с Роном так получилось. И что, может быть, мы подумаем, да и… Я улыбаюсь, удивляясь тому, как быстро в семействе Уизли распространяются сплетни, и качаю головой, показывая, что никакого «да и» нет и быть не может. Джордж понимающе кивает и говорит, что все покупки за его счёт — в дополнение к подаркам детям, которые они обязательно найдут под ёлкой наутро. И вообще, очень хорошо, что Джинни сообщила о том, что произошло, и сказала их новый адрес, потому что, «согласись, Гермиона, было бы ужасно, если бы ребята остались почти без подарков в Рождество, это же Рождество, ну в самом же деле!» И вообще, Молли сказала, чтобы они обязательно заглянули в Нору на каникулах, и я, конечно же, с ними, Молли связала шарф, который обязательно мне понравится. Я грустно улыбаюсь и действительно радуюсь, когда Джордж перед уходом кладёт руку мне на плечо. Теперь всё точно кончилось — Уизли в курсе, назад пути нет. Но, Мерлин, они поняли и приняли, они согласны, они не отворачиваются от меня из-за того, что разрушила семью их брата, их сына, одного из Уизли — не только по фамилии, как я сама.

А потом мы с ребятами сидим в кофейне, пьём горячий кофе с зефиринками, и Хьюго пытается выловить их пальцем, а Роза шипит, что это некультурно, и смотрит по сторонам, надеясь, что никто не замечает дремучести её брата.

Я и правда совсем забыла, каково это — сидеть с ними втроём и просто наслаждаться жизнью. Только рядом с ними кажется, что жизнь бьёт ключом и никогда не остановится. Раньше ещё так же было с Роном, но думать об этом не хочется. Прошло — ну и ладно, будет новое, обязательно будет. А если не будет — у меня есть дети.

Роза заказывает пирожные — корзиночки, в которых горкой возвышается целая тонна взбитых сливок, а поверх лежит огромная клубничина. Она откусывает кусочки, вымазывая губы, и Хьюго смеётся, спрашивая, кто их них ещё и некультурный, а Роза даёт ему несильную затрещину. Я знаю, что они в шутку, что они так — для меня, чтобы я постоянно смотрела только на них и не смела даже думать о чём-то другом. О своём муже или Лаванде Браун. Или они двоих вместе.

Возня длиться ещё какое-то время, а я только смотрю на них и фыркаю в кружку, сжимая её обеими руками и грея озябшие пальцы.

Потом Хьюго смотрит на часы и говорит, что до Малфоев остаётся час, и Роза ахает, роняя кружку — остатки кофе проливаются по скатерти. А Роза вскакивает, не замечая, и кричит, что им же ещё одеваться и собираться и, Боже мой, Боже мой, это же приём у Малфоев, а не какой-нибудь захудалый министерский! Хьюго смеётся и закатывает глаза. Я смеюсь тоже и, бросив на стол пару галлеонов, хватаю детей и аппарирую домой.

И тоже потешаюсь, как и Хьюго, над мандражом и предвкушением Розы. И никому не говорю, что чувствую себя почти так же.