Правило (джен)

Белое лицо и кривая алая полоса губ. Проступившие под тонкой кожей чернильные полумесяцы и кляксы. Короткие пряди, упавшие на лоб, смоченные кровью и потом. Скривившийся от боли рот.

Слипшиеся ресницы.

В стороне, поодаль лежит в куче проеденного пламенем сена окровавленный лом. В болезненном свете луны, льющемся из дыры между всё ещё тлеющими, мигающими обгорелыми досками под потолком, чёрные волосы приобретают тусклый ржавый блеск. Он поджал ноги к груди, вытянув руки в попытке обхватить колени — скованные наручниками запястья стёрты в кровь,— сжался, словно пытаясь казаться неприметным, спрятаться, укрыться. Тщетно. Бессмысленно.

Он открывает мутные глаза, обнажает ровные белые зубы. Клокочущий смех вырывается из стиснутого пальцами горла. Капля крови скатывается на раскроенную ударом переносицу, срывается с носа вниз. Мужчину трясёт. Он вцепился в руку пальцами, пытаясь высвободиться, беспомощно дёргая длинными ногами в воздухе, трепыхаясь. Издевательская, самодовольная ухмылка сползает с лица медленно, в тёмной, насыщенной зелени расплываются пятна ужаса, смешавшись с чем-то ещё. У него почти не бывает чистых эмоций. Бэтмен заметил что-то перед тем, как красная пелена застелила эти безумные глаза, переставшие его видеть. А вот теперь — чистая паника. Резкий, отчаянный удар в одно из слабых мест. Он падает, отползает, старается подняться, прижимая ладонь в перчатке к боку и захлебываясь судорожными вдохами. Непослушные вихры волос топорщатся на затылке, примятые и влажные; рукав пиджака наполовину оторван, а ткань рубашки вспорота бэтарангом. Он поворачивает голову на пару мгновений, после чего забивается в угол, прижимаясь к влажному холодному бетону спиной. Мелкая дрожь охватывает ослабевшее тело, скукожившееся на полу. Вымученная усмешка — несколько стремительных шагов вперёд, волна поднимающегося изнутри неконтролируемого гнева...

Бездыханный, истерзанный, истекающий кровью... Не то короткая иллюзия вспыхнула перед слезящимися от дыма глазами, не то и вправду он мог сделать вдох, когда Брюс оказался на заброшенном складе. Повсюду лежали обломки досок. Недавно прогремел взрыв — разорвало пластиковую канистру с бензином.

Поражённый страшным зрелищем, результатом собственной ошибки, Бэтмен застыл, стоя у тела своего бывшего напарника — Джейсона Тодда. Его, ещё, можно сказать, ребёнка, не стало в несколько минут. От гневливого, самоуверенного мальчугана осталось лишь лёгкое тельце в изорванном костюме. И скручивающаяся в тугой комок боль, способная свести с ума.

Джокер.

Его труп был бы достойной платой за совершённые им злодеяния. Нужно лишь отнять его жизнь так же, как он отнимает жизни других.

Барбара в инвалидной коляске. Джейсон — с зашитыми ранами, но в гробу, на трёх метрах под землёй. И тысячи людей вместе с ним.

— Неужели я добьюсь... хе-хе... Своего? — выплюнув кровь, с напускной иронией спросил Джокер.— Мы с тобой не такие и разные, верно? Тебе тоже больно... Тоже...

Его грудь содрогалась от обрывистого, свистящего дыхания, а в почти невидящих глазах светилось что-то, походящее на любопытство.

— Ну же, Бэтс! Вгони мои рёбра в лёгкие! Сломай мой позвоночник! Разве я этого не заслужил?

«Заслужил»,— промелькнуло в голове Бэтмена. Сердце будто сжали ледяной хваткой; что-то внутри в который раз оборвалось. Но занесённая для удара рука опустилась.

* * *

Брюс проснулся в холодном поту в своей постели. Сев на краю кровати, накинув халат и сунув ноги в тапочки, он поднялся и первым делом спустился в главный зал своего особняка. Ему нужны были старинные часы, оставшиеся ещё со времён его прадеда. Переведя время на 10:47 (вот ещё одна утрата), Брюс уже привычно отодвинул массивный деревянный корпус и открыл замаскированную дверь, проходя в лифт. Он мог бы воспользоваться ходом из спальни, но именно отсюда можно было сразу попасть в медицинское крыло Бэт-пещеры.

Глаза привыкли к полумраку быстро. Уэйн различил два силуэта впереди: один человек сидел, склонившись вперёд и опустив голову — Альфред, оставшийся здесь на ночь. Второй полулежал на кушетке с приподнятым изголовьем. Его голова покоилась на подушке. Худое и вытянутое лицо было страшным из-за ввалившихся щёк, синяков, пролёгших под глазами, и белой, практически бумажной кожи. Брюс не смог ничего с собой сделать — он вздрогнул и замер на пару мгновений, но потом заставил себя пройти дальше.

Этой ночью его оперировали, вправляли вывихи, латали точно так же, как и любого члена Бэт-семьи. В медицинском крыле стоял вой практически всё то время, что он был в сознании. Несколько раз он его терял — напряжённое обыкновенно жилистое тело почти безжизненно обмякало, голова свисала с края стола, как у тряпичной куклы,— а когда приходил в себя, пытался долго сфокусировать взгляд, но до очередной вспышки боли. Тогда его глаза бессмысленно распахивались, направленные на слепяще яркие лампы над кушеткой...

— Доброе утро, Мастер Брюс.

— Только светает, Альфред. Иди к себе. Тебе нужен полноценный сон.

— Я не уверен....

— Отправляйся к себе. Всё будет в порядке.

— Позвольте мне хотя бы проверить бинты.

— Альфред, твои драгоценные простыни чисты, как совесть Гордона, уверяю тебя,— но Уэйн всё равно развязал пояс халата, показывая перевязанное бедро и бинты на плече.— Если я дошёл, значит, беспокоиться не о чем.

Убелённый сединами слуга учтиво кашлянул:

— Когда он рядом, всегда есть, о чём беспокоиться.

Брюс согласился с этим неохотно. Он знал, что старина Альфред прав, чертовски прав. Но признавать, что ситуация не полностью под его контролем, было не слишком приятно.

Пенниуорт начал подниматься по лестнице достаточно резво для пожилого человека, ко всему прочему, спавшему от силы часа четыре. Но дворецкому Уэйнов это не было в тягость — вероятно, дело привычки. Такие беспокойные ночи ему сулила каждая неделя, порой — несколько раз кряду. Сперва это было трудно для всех членов Бэт-семьи, но сейчас даже те, кто в силу каких-то обстоятельств не мог быть на патруле, не мог заставить себя уснуть в то время, в которое Бэтмен с ними или без них выбирался в город.

Зато каждый из них научился быстро восстанавливать силы посредством сна, даже кратковременного и не дающего приятного чувства того, что выспался. К такому отдыху, без снотворных средств, в кромешной, но нисколько не кажущейся устрашающей темноте без видений вовсе и прибегнул сам Брюс. И теперь, пройдя медленно к платформе, где он мог переодеться, Уэйн не ощущал, что его атакуют яростно тени прошлого, которые окрасились прошлой ночью в гнуснейшие цвета, вновь выцепленные ловко глубоко из хранилища памяти. Он по-прежнему чувствовал сожаление и боль, а ножевая рана в бедре всякий раз отзывалась резью и жжением на движения, но это были лишь факты, с которыми он привык работать. Не нечто такое, за что можно было бы схватиться и вывести из душевного равновесия одним рывком.

Он подумал, что самое время признаться себе в том, что это было неизбежно. Что он ступил на тропу, с которой не мог бы сойти без потерь. Сомнительно даже то, что он может сойти вовсе и направиться хоть сколько-нибудь другим путём.

Привычное уже ощущение того, что он вернулся в свою раковину — в кевларовый панцирь, защищающий уязвимую человеческую плоть. Сейчас это была корка, скрывающая сплошную, не видимую глазом рану. Но это было и нечто большее, нечто такое, что порой заставляло Брюса задаваться вопросами. Вопросами, которых хотелось бы избежать.

Взгляд через прорези в маске — линзы можно не опускать. Ноги тяжело ступают по металлическим панелям. Костюм позволяет не тревожить особо рану — сейчас, когда не нужно напрягать все свои силы. Перевязка тоже делает своё. На ходу надеть перчатки.

В полном облачении перед кушеткой.

Джокер открывает глаза. Зрачки реагируют на свет — резко сужаются, но после немного расширяются. Он часто моргает, пытаясь привыкнуть к яркому освещению операционной. Смотрит на сидящего рядом сперва с любопытством, затем с ухмылкой на алых и без запёкшейся крови губах.

Здесь же лежал Робин, и он открыть глаза уже не смог.

— И тебе доброго утра, ушастый. Так и будешь молчать? Что приуныл? Уже раскаиваешься в содеянном?

Бэтмен молча опустился на стул. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда по бедру, подобно электрическому импульсу, побежала вверх жгучая, приглушенная обезболивающим боль.

— Какие мы угрюмые. Бэтс, пора уже понять, что даже закадычные друзья ссорятся порой. Знаешь, как я ревновал тебя к этой пташке? Ну, тому парнишке, который вокруг тебя вился и...

— Не смей.

— Он был такой занозой в заднице... — короткий смешок вырвался из сжатого в момент горла.— Он сам полез, ты знаешь. Я даже кормушку не успел сколотить.

— Да ты... Ты... — потеряв над собой контроль, Бэтмен сдавил шею лежащего сильнее, опять подводя его к опасной грани.

Клоун захрипел, ударил слабо несколько раз по ладони мужчины и стиснул запястье Брюса. Холодные пальцы не могли совладать с сильной рукой и лишь крепко держали её, закрытую кевларом.

— Я п-понять не могу, тебе нравится видеть, как... Я задыхаюсь... Или ты решил... кх... Закончить то, что вчера начал?

Перед глазами Джокера поплыло. Словно сквозь пелену он расслышал холодно сказанное: «Нет», и смог, наконец, сделать вдох.

— Правильно. Ты и не завершишь начатое никогда. Ты любишь меня больше, чем кого-либо другого. Как ещё объяснить то, что твой Чудо-болванчик мёртв, а я пока живу?

Кожа на щеке запылала от резкой пощечины. На мучнисто-белой гладкой щеке с выпуклой змейкой шрама проступил едва различимый красноватый след. Ярче он и не мог быть на этой выбеленной химикатами, обожжённой коже. Джокер потирает щёку, и губы растягиваются в ещё более широкую, убийственно безумную улыбку.

— Прости. Я бы предложил свою жилетку, чтоб ты мог поскорбеть, но на мне лишь бинты, а бинты мочить нехорошо. Но ничего, я скоро встану на ноги, и мы с тобой повеселимся, Мышка. Конечно, веселье не в твоих — замечу, идиотских,— правилах...

— Веселиться будешь в Аркхэме. Уже этой ночью.

— Как обычно. Это уже перестаёт быть забавным. Но хоть на похороны мальчишки меня потом возьмёшь?

Ему хочется зарычать, хочется ударить снова, но он делает глубокий вдох и встаёт со своего места, берёт шприц со снотворным и без дрожи в руках вводит иглу под сухую бледную кожу, прежде чем Джокер успевает среагировать.

Этого должно хватить. Глаза уже осоловело смотрят, медленно закрываются — чуть смягчившаяся улыбка не сходит с губ.

Наверное, он доволен собой. Думает, что уже ощутимо покачнул чашу весов в свою пользу.

Только вот у Бэтмена есть противовес любому гнусному, тяжкому, мёртвому грузу. И ему не заставить Брюса нарушить самое его идиотское правило. Никакой ценой.