Регресс (джен)

Альбусу снится, что они в Париже. Стоит зима, но не та красивая и снежная зима, какая должна быть в Париже. Кругом слякоть, дневное небо тускло сереет над головами, столбы потухших фонарей утопают в грязных сугробах, толпа неприятно шумит, и все не так, как надо. Неправильно.

Геллерт плетется позади. Он не успел распихать содержимое кульков по карманам сумки и сейчас перекладывает их из руки в руку, разминая затекшие пальцы. Его черные перчатки перепачканы мутно-серой снежной пыльцой — его внезапно охватили азарт и детство, и он решил доказать Альбусу свое превосходство, закопав его в сугроб. Несколько снежков попали за воротник, и Альбус иногда ежится, чувствуя, как ледяные комья постепенно тают, растекаясь вниз по спине и увлажняя рубашку.

Достать бы палочку — он и избавился бы от холодных подтеков, и наложил бы на елку чары невесомости, да что там, он сразу аппарировал бы их на место. В тепло и уют, туда, где праздник, ночное небо с огоньками, пушистый снегопад и никаких проблем.

Замечтавшись, он не смотрит под ноги и поскальзывается. Левая нога плывет куда-то в сторону, он выпускает елку, начиная размахивать руками, Геллерт наступает ему на пятки и роняет покупки. Альбус почти уверен, что слышит, как мнутся и слипаются в один ком воздушные пирожки из пекарни мадам Малез.

Растянувшись пластом на дороге, он поднимает голову и оглядывает елку.

— Вроде цела.

Геллерт кряхтит, вставая на ноги.

— И я вроде цел, — он протягивает Альбусу руку, тот опирается, вставая, и так и ждет, что Геллерт попытается снова сбить его с ног.

Геллерт приседает на корточки, запихивая бумажные свертки в сумку, которая тоже свалилась — прямо в лужу, — и смотрит на Альбуса исподлобья. Тот только разводит руками.

— Главное, что все живы.

Вставая, Геллерт закатывает глаза, сильнее натягивает шапку на уши и шмыгает носом.

— Пошли уже... пока «все живы». — Он обходит Альбуса и уверенно шагает вперед. Не оглядываясь, бросает: — Ключ у тебя? — и Альбус, уже закинувший елку на плечо и готовый идти дальше, замирает на месте.

— А куда мы? — запоздало спрашивает он.

Геллерт хмыкает.

— Домой.

Альбус ускоряет шаг.

— А конкретнее? — он озирается, понимая, что не знает, где они находятся.

Геллерт задумчиво повторяет:

— Домой...

Альбус догоняет его, спускается на проезжую часть, пытаясь идти рядом, и, так ничего и не поняв, произносит:

— Ну, в любом случае, ключа у меня нет.

— Значит, найдется, — Геллерт только пожимает плечами, как будто это его ничуть не волнует. — Или так отопрем. Заклинанием.

— Ты взял палочку?

— А ты нет, что ли? — он фыркает.

Альбус разводит руками — точнее, просто шевелит одной рукой, второй придерживая елку.

— Нет...

— Ну и дурак, — невозмутимо комментирует Геллерт, перешагивая причудливой формы лужицу.

— А зачем? Нам все равно нельзя колдовать.

Несколько минут они идут молча. Альбус старательно смотрит под ноги, не желая отбить себе все на свете или снова окунуться в слякоть, и только иногда косится на Геллерта. Наверное, поэтому запоздалый вопрос и кажется таким неожиданным.

— Почему нельзя? — спрашивает Геллерт.

Альбус поворачивает голову. Щеки Геллерта раскраснелись на морозе, а шапка снова поднялась, так что торчат несколько светлых кудряшек. У самого Альбуса от ветра слезятся глаза, и он неловко проводит одной рукой по лицу.

— Ну... — вопрос ставит его в тупик. Почему нельзя? Это же вроде очевидно. — Мы несовершеннолетние. Нам запрещено... могут выгнать из Хогвартса и так далее.

— Я не учусь в Хогвартсе, — Геллерт пожимает плечами.

Альбус снова трет рукой левый глаз, затем правый. Между постройками ветер усиливается, и ему так и хочется спрятать пол-лица под шарфом, только он забыл шарф. Где-то.

— Да, не учишься, — почти с удивлением вспоминает он. — Но ведь все равно нельзя. Министерство магии...

— Мы в другой стране, — беззаботно произносит Геллерт.

— От последствий-то все равно никуда не деться, — напоминает Альбус. — Никуда от этого не денешься. Кто-нибудь прибудет сюда и... и что-нибудь сделает.

— А почему? — спрашивает Геллерт таким тоном, будто ему совсем не важен ответ.

— То есть? — Альбус хмурится, уже мало что понимая.

— Это наводящий вопрос. — Геллерт отворачивается и впивается почему-то злым взглядом в дорогу.

— Почему будут последствия? — переспрашивает Альбус, и снова следует несколько минут тишины. Геллерт идет все быстрее и быстрее, а елка у Альбуса на плече кажется все тяжелее и тяжелее. Редкие пикирующие снежинки болтаются перед глазами, кружась в потоке ветра, и загораживают обзор — Альбус то и дело отвлекается на их пляску.

— Почему... нам нельзя колдовать, — словно бы через силу выдавливает Геллерт спустя некоторое время.

Альбусу кажется, что идущий им навстречу мужчина в шапке набекрень слишком внимательно смотрит на них, как будто пытается разузнать все, что можно, и заглянуть в самую душу.

— Мы в маггловском квартале, — вспоминает он наконец. — Тут магглы. Значит, нельзя.

Еще не договорив, он уже знает, какой вопрос последует дальше. Геллерт не подводит.

— Почему? — он спрашивает это, припечатывая словами к дороге, тоном, от которого кровь застывает в жилах. И на всякий случай закрепляет эффект: — Почему? Почему? Почему...

Альбус снова спотыкается, но на этот раз удерживает равновесие. Он отводит взгляд, внимательно рассматривая цепочку луж на дороге. В них отражаются деревья с желтой листвой и небо с грозовыми тучами.

— Скоро пойдет дождь, — он запрокидывает голову, и от резкости в глазах темнеет, пару шагов он делает вслепую, боясь упасть или врезаться во что-то, пока не понимает, что Геллерт поддерживает его под локоть.

— Пойдет, — соглашается тот и добавляет неожиданно: — Люблю осень.

Альбус озирается. Почему-то... кажется, он только что был абсолютно уверен, что сейчас зима...

— А где елка?

Геллерт вздергивает брови, так, что они почти сливаются со светлой шевелюрой.

— Елка?

— Рождественская.

Он пожимает плечами.

— А зачем нам она?

— На Рождество, — чувствуя себя очень глупо, поясняет Альбус.

Геллерт сверлит его глазами.

— На Рождество и купим, — говорит он таким тоном, будто общается с младенцем. — Но до него еще долго.

Падают листья, несколько штук вместе, как будто одновременно оторвались и решили полететь.

— Еще много времени, Альбус, — говорит Геллерт. — Мы все успеем.

Альбус сжимает его ладонь и чувствует, как с плеч скатывается невидимая тяжесть. Да, они все успеют. И почему он сомневается?

— Тебе нравится Париж? — спрашивает Геллерт.

— Здесь необычно.

— Чем? По-моему, все такое же, как дома. Одинаковое. И люди такие же.

Альбус хмыкает.

— Тогда почему мы здесь? Если все одинаковое.

— Ну, я же хотел, чтобы мы попали сюда на мой день рождения. Вот мы и попали.

— Твой день рождения в июне.

— Я помню, это же ведь мой день рождения, — со смешком произносит Геллерт. — Было бы странно, если бы я не помнил, когда родился. Не находишь?

Помедлив с ответом, Альбус чешет плечо — что-то колет кожу даже сквозь одежду и иногда задевает шею.

— Ты же не помнишь, как рождался, — произносит он. — И не помнишь, что родился. Просто знаешь, когда это было.

— Это само собой, — отвечает Геллерт.

Они молча идут по узким улочкам, иногда сворачивая налево, почему-то только налево, и Альбус наконец замечает: да, все действительно такое же, как дома.

— Одинаковое, — хмыкает он под нос. — Действительно.

— Одинаковое, — Геллерт кивает. — Но я все равно рад, что мы сюда приехали.

Альбус вдруг останавливается.

— А когда мы сюда приехали?

Геллерт тянет его за руку:

— Не тормози, — и понижает голос, — на мой день рождения.

— Твой день рождения в июне, — повторяет Альбус.

— Я помню, — повторяет Геллерт. — И он через два дня. Надеюсь, ты-то помнишь?

Альбус молчит, и Геллерт вздыхает.

— А я думал, ты мне какой-то подарок готовишь... Ну ничего. Еще есть время. Всегда есть время, Альбус.

— Я что-нибудь придумаю, — бормочет пристыженный Альбус. Он никогда не забывает дни рождения близких. Как он мог забыть? Это же Геллерт. Он уже давно решил, что подарит ему что-то стоящее. Только что?

— Сотворишь из воздуха, — смеется Геллерт, — ты ведь великий маг.

Тряхнув головой, Альбус отвечает:

— Я еще только учусь. Да и потом... Мы же несовершеннолетние. И в маггловской части города. В Париже.

— И?

— Лучше я просто что-нибудь куплю.

— Просто купишь... — бормочет Геллерт. — В подарки надо вкладывать душу.

Они снова сворачивают — снова налево, — и Альбус улыбается, когда замечает идущую им навстречу девочку с котенком на руках.

— Ты никогда не хотел завести домашнее животное? — спрашивает он, поддавшись порыву. — Не магическое существо, полезное для чего-то, а просто... питомца?

Проследив за его взглядом, Геллерт вздергивает брови.

— Ты думаешь, что можешь наколдовать котенка?

— Зачем его наколдовывать? — не понимает Альбус.

— Мы же договорились, что будем как можно больше упражняться в магии, — упрекающе говорит Геллерт.

— Да, но... — Альбус чувствует себя сбитым с толку. — Это тут при чем?

Девочка, видимо, не собирается сворачивать, и они разнимают руки, уступая ей дорогу. Альбус шагает чуть правее, Геллерт — чуть левее, а котенок на руках девочки мяукает.

— Когда мы сможем пользоваться магией в любых ситуациях, этот навык пригодится, — произносит Геллерт, оборачиваясь и провожая девочку взглядом.

— Мы и так пользуемся магией в любых ситуациях.

— Разве? — Геллерт вздыхает. — Уже весна, а мы так ничего и не добились.

— Ничего?.. — переспрашивает Альбус. — Еще есть время. Всегда есть время.

— Мы просиживаем без дела, Ал! — неожиданно горячо восклицает Геллерт. — Мы будем величайшими волшебниками... да мы уже на многое способны, а тратим свое время на что?

— Мы... гуляем по Парижу, — отчаянно предлагает Альбус. Геллерт хмурится, и Альбусу от этого становится грустно. Геллерт должен улыбаться. Гораздо лучше, когда он в хорошем настроении.

— Какая польза от Парижа?

Этот вопрос вводит в тупик. Неудивительно, что Геллерт хмурится. Такие мысли не особенно способствуют лучезарной улыбке.

— А от Парижа должна быть польза? Зачем? Париж — он... Париж. Он просто существует.

— Какая польза от Парижа, если даже тут мы — рабы Статута о секретности?

Альбус моргает.

— Какая польза от нас, если мы ничего не делаем?

— Геллерт, что...

— Все магическое сообщество страдает в неволе, а мы... гуляем по Парижу. Для самих себя, а не для общего... — и Геллерт неожиданно успокаивается. Делает глубокий вдох и прикрывает глаза.

Кажется, что он дрожит, и Альбус делает шаг вперед, протягивая руку. Он чувствует себя совсем беспомощным. Геллерт предприимчив и инициативен, он часто совершенно сбивает его с толку, и иногда это делает жизнь не интереснее, а страшнее. Альбус просто не может предугадать, что Геллерт сделает дальше, а это точно пугает.

— Еще много времени, — произносит он. — Мы все успеем, Геллерт.

Геллерт качает головой, и Альбус не может понять, собирается ли он спорить или просто выражает несогласие.

— Время есть всегда, — произносит Геллерт, — кроме тех случаев, когда его нет.

Начинается метель.

Геллерт поднимает левую руку с волшебной палочкой и закрывает один глаз, как будто целится. Альбус поворачивает голову, пытаясь понять, что он хочет сделать, но догадывается слишком поздно.

Котенок мяукает.

— Авада Кедавра! — восклицает Геллерт. Котенок выпрыгивает и убегает в сторону. — Времени нет.

Оборачиваясь и делая шаг навстречу им, девочка с лицом Арианы вскрикивает голосом Арианы и падает плашмя.

Альбус опускает руку, крепко сжимая палочку, и ему кажется, что она дрожит и истекает зеленым ядом.

— Ключ у тебя? — нетерпеливо зовет Геллерт. — Нам еще елку надо занести.

— Куда мы идем? — спрашивает Альбус, и Геллерт хмыкает.

— Домой. Пойдем? — и протягивает руку.

Альбус выбрасывает руку вперед и садится в постели еще прежде, чем открывает глаза. Уходит пара минут на то, чтобы осознать: они больше не в Париже, и «их» теперь нет. Он, только он, он один. И Геллерт тоже один — где-то там, сам по себе, ради общего блага, но все равно в одиночестве.

Вставая с кровати, Альбус спрашивает себя, как скоро Геллерт перестанет быть один. За таким ярким человеком, который способен в любой план внести безумные нотки приключения, точно пойдут... быстро, отчаянно и с надеждой. Пойдут, если еще не пошли.

Но времени еще много. Он все успеет.

Перед завтраком Альбус заказывает зелье сна без сновидений, и больше ему не снится, что они в Париже.