Она (гет)

Она — его.

Для него это ясно как божий день.

Она просыпается в его объятиях, сладко потягивается и уходит в душ. Хочется дотронутся до ее плеча и попросить остаться с ним еще на минуту, но он не решается и лишь с обожанием смотрит ей вслед. Все еще лежит в постели, прислушиваясь к каплям воды, барабанящим в такт его сердцу, бессознательно мыча мелодию, которую она напевала еще минуту назад. Слушает, как закрывается кран, как поворачивается ручка двери и резко, до черноты в глазах, встает на ноги, потому что она не любит, когда он подолгу нежится в постели.

Он не смотрит на нее, а просто остается тихим слушателем ее передвижений по квартире. Нервно застегивает пуговицы на рубашке, иногда ловя ее образ в зеркале. Она все еще напевает эту мелодию, которая уже успела ему надоесть, но он не подает виду. Для него все, что она делает — сокровенно.

Она готовит ему завтрак, забывая положить его ему на тарелку, но ему все равно. Он садится напротив нее, заглядывая в карие глаза и протягивая руку через маленький квадратный стол. Она не смотрит на него, погруженная в чтение газеты, но все равно протягивает руку в ответ, улыбаясь своим мыслям.

Он неимоверно счастлив. Потому что она — его. Разве не очевидно?

После завтрака она всегда торопится, бегая по квартире и собирая свои вещи. Бормочет что-то себе под нос, иногда кидая ничего не значащие фразы в сторону стола, где все еще сидит он. Через несколько минут сборов целует его в щеку и убегает, оставляя за собой аромат лаванды и чего-то цитрусового. Этот запах — ее запах — преследует его весь день.

А по вечерам она подолгу сидит за книгами или выходит гулять, забывая позвать его с собой. Он лишь готовит ужин на двоих и ждет у окна ее возвращения, потому что она — его, и он ждет, пока она не приходит домой, садится за стол и тихо ест уже холодный ужин. Не смотрит на него, лишь иногда бросает беглый взгляд в окно, думая о чем-то своем. Приоткрывает свои бледные губы и спрашивает: «Джон разводится, ты слышал?». Ему плевать на Джона, и он молчит в ответ. Но она и не ждет его ответа. И лишь после этого он вспоминает, что она вышла из дома с ярко-красной помадой на губах, а теперь ее нет. Но он сразу же выбрасывает эту мысль из головы, как чушь.

Он хочет подойти к ней, убрать непослушный локон за ухо, обнять и никогда, никогда не отпускать. Он даже делает шаг вперед, но она уже встала из-за стола и ушла в их спальню, обронив «Спокойной ночи». Он не обижается. Никогда. Он понимает, что ей тяжело. Поэтому он не трогает ее, дает время побыть наедине со своими мыслями, не просит ласки. Ведь все и так ясно. Ведь она — его.

Он заходит в спальню, где она уже завернулась в одеяло и читает при тусклом свете. Он хочет включить еще один светильник, но не делает этого, вспоминая ее постоянный ответ: «Не надо». Он просто смотрит на нее несколько секунд и ложится рядом, приобнимая за талию. Она откладывает книгу и выключает свет.

Он напряженно думает несколько минут, пока не срывается: «Как ты думаешь, может, нам пора пожениться?». В ответ — только тиканье часов. Потом она медленно сжимает его руку и отвечает: «Ты ведь знаешь, я не люблю тебя».

Утром она встает с постели и уходит на кухню готовить завтрак. Не проронив ни слова, как и всегда, только напевая все ту же песенку. А он лежит дольше обычного, размышляя над ее словами. Может, ему это приснилось? Когда шум на кухне стихает, он все же поднимается и выходит из комнаты. Она сидит за столом, доедая свой завтрак, как всегда, забыв положить ему его порцию. Молчит все утро, читая газету и посматривая на часы, не поднимая на него взгляд. Все так же, как обычно. Только теперь все по-другому. Тишина давит, а сдержанность в общении больше не воспринимается как необходимость разобраться в себе. Она уходит, развевая за собой аромат цитрусов и оставляя красный след от поцелуя на его щеке.

А вечером, придя домой, он не находит ее вещей. Ничего не осталось, даже записки. Только аромат лаванды и цитрусов и воспоминание об утреннем поцелуе.

Он — ее. Но она никогда не была его.