True Disaster (гет)

Если путь был хитёр и долог,

Вился тропами через лес,

Если в плечи клыки вонзались,

А в лицо улыбался кот,

Для чего ты сюда ввязалась,

Зная: слабая не дойдёт?

Слышал, в Лондоне жить неплохо,

Так зачем же нырять в нору?

Булгакова

Она могла бы внушить, играя на его чувствах и эмоциях, заставить его желать ее, думать о ней. Эта мысль настолько внезапна и неожиданна — притягательно дикая, что Ванда едва не расплескивает чай. Кружка, такая горячая, что обжигает пальцы, со стуком касается стола, и Лора оборачивается на звук. Ванда впивается пальцами в горячий фарфор до жжения кожи, но ей нужна зацепка, чтобы остаться в реальности.

Ванда точно знает, что никогда не позволит себе манипулировать его сознанием. Да и удастся ли? Мысль коварна и соблазнительна — тем быстрее гонима прочь.

— Лора, мне пора, надо идти.

— Но Клинт скоро вернется… — Лора Бартон смотрит вопросительно, не понимая внезапной спешки. Кухня благоухает ароматами корицы и свежей выпечки. Из гостиной доносятся веселые голоса детей. Атмосфера тепла и уюта — семейного счастья — так желанна, недостижима и ощущается так сильно, что становится трудно дышать, воздуха не хватает.

Ванда запрещает себе приходить в этот дом, но Лора зовет, а отказаться выше ее сил. Воспоминания о родительском доме, таком же светлом и уютном, несмотря на отсутствие хорошего достатка, слишком живы в памяти. У Лоры взгляд заботливый и чуткий, и каким-то невообразимым образом она всегда знает, что сказать, — этим напоминает мать, и ненавидеть ее не получается. Когда Лора отворачивается, Ванда перестает улыбаться (на сотую долю секунды); ей хочется сжаться в комок и забиться в угол. Она все еще помнит снаряд, упавший в полуразрушенный дом — упавший рядом с кроватью, под которой пряталась они с братом. Иногда ей хочется, чтобы тот снаряд взорвался.

— Ничего, в другой раз, — Ванда настойчива, и Лора не уговаривает. «Передавай привет», — мелькает в мыслях, но произнести вслух язык не поворачивается.

— Заходи к нам еще, — бросает вслед Лора привычно и искренне, а у Алой Ведьмы ком подступает к горлу. Только он душит рвущиеся наружу слова.

«Как бы ты смотрела на меня, знай, что я хочу твоего мужа?»

* * *

Ванда знает: случись что, Стив позовет ее на помощь. Он почему-то доверяет ей, а она выступила ради него против закона (и Старка, что было легко) и не раздумывая сделала бы это снова. Капитан Америка видит в Алой Ведьме что-то большее, чем она сама. Вглядываясь в свое отражение в зеркале, Ванда замечает только зеленые глаза, полные страха и паники. Ночами ей снится Альтрон, вернувшийся, убеждающий принять его сторону, и когда Ванда просыпается, ей нужно несколько минут на осознание: это лишь сон, Альтрона нет. Страх его возвращения иррационален, но Ванда понимает, что за ним стоит, ведь однажды она уже выбрала не ту сторону. Это страх номер один. У второго страха жесткое, будто выточенное из камня резкими и грубыми штрихами лицо Клинта Бартона. Клинт — само воплощение силы и уверенности, надежности, защиты. Каждый раз, когда Бартон протягивает ей руку и Ванда вкладывает ладонь в его, ощущая шероховатость грубой мозолистой кожи, мир переворачивается с ног на голову.

Ей так хочется почувствовать силу этих рук, утонуть в его уверенности и решимости — может, тогда этих качеств станет больше и у нее. Поэтому, уходя из уютного дома Бартонов (сердце рвется на части), Ванда клянется, что больше не придет. Поэтому, когда Лора улыбается ей, Ванда глушит зависть ненавистью к самой себе. Иронично, но с Лорой она проводит куда больше времени, чем с ее мужем. Просто больше некуда пойти, а постоянно сидеть в пентхаусе Старка, любезно предоставленном в ее распоряжение, — мука еще та.

Ванда — это красные волосы, красные губы, красное сияние в ладонях. До остальных в команде Роджера она откровенно не дотягивает: учили не тому. Сталь пистолета холодит, но успокоение не приносит. Наташе нравится оружие, потому как в ее руках оно смертельно неотвратимо. Хотелось бы так же стрелять и драться. И быть столь же близким другом Бартона. Первое со временем к ее способностям приложится путем долгих и изнурительных тренировок. А второе…

Чем больше появляется свидетельств ее осечек на мишени, тем сильнее дрожит рука Алой — не перепутали ли? — Ведьмы. Эта неспособность попасть хотя бы близко к центру мишени злит до белого каления, и чужое присутствие Ванда замечает слишком поздно. Неожиданный (всегда желанный) гость стоит за ее спиной, протягивает руку, поддерживая ее, сжимающие пистолет, и дрожь теперь становится совсем иная. Ванде не нужно оборачиваться, чтобы узнать его, — и так знает, каждой клеточкой кожи.

— Прежде чем стрелять, почувствуй оружие, представь его как продолжение своей руки. Ты вся должна быть как сталь, — низкий голос ласкает слух, а горячее дыхание — кожу. Слабость в коленях совсем не кстати. Датчики шкалят, и горят алые буквы «SOS».

Клинт Бартон за ее спиной, так близко, что хочется отшатнуться. Ложь, какая ложь! Хочется сделать шаг назад и стать еще ближе… Он говорит про сталь, но сталь — это он сам, а в ней ни грамма.

Клинт говорит про оружие, но сам высвобождает пистолет из ослабевшей хватки женских пальцев. Ощущение прохлады исчезает, но становится спасительно-желанным — воздух вокруг так сильно накален, что нечем дышать. Стук от соприкосновения металла пистолета и поверхности стола кажется слишком громким. Ванда оборачивается назад.

Знала, чувствовала, как он близко, но увидеть его лицо совсем рядом — это иное. Она вбирает взглядом каждую черточку, каждую морщинку; в коленях слабость, и кружится голова.

— Тебе не нужен пистолет. — Клинт Бартон смотрит прямо в глаза, открыто, пристально. Он держит в своих ладонях ее пальцы, и от этих касаний коротит, бьет током. — Твои способности — вот твое главное оружие, и другого тебе не нужно. Всегда помни об этом. 

Алая Ведьма кривит алые губы в подобие усмешки, мол, я знаю, но спасибо, что сказал. Напускная уверенность — подделка, но выходит достоверно. Как хорошо, что в ее распоряжении полный бар: пригодится унять бешеный пульс и другое предательское ощущение — тугой узел, собравшийся внизу живота, — то, чего не должно быть.

«Поцелуй меня, пожалуйста, хотя бы раз. Я хочу только узнать, каково это — вкус твоих губ».

Ванда высвобождает свои руки и спешит к бару (жалкое бегство), постукивая каблуками и вырисовывая каждый шаг — от бедра. Бартон провожает ее внимательным взглядом — Ванда чувствует спиной, до мурашек. Одновременно жалеет и не жалеет, что ей достался телекинез вместо чтения мыслей.

Рано или поздно затишье закончится, вновь что-то произойдет, и Мстители соберутся вместе. Лицом к врагу, плечом к плечу друг с другом. Алая Ведьма будет защищать Клинта Бартона так же, как и он ее (как любой из них). Но она постарается, чтобы он вернулся в свой уютный дом к своей заботливой жене. Ванде возвращаться некуда.

Рука больше не дрожит, когда она протягивает Клинту бокал янтарного виски. Ведьма непринужденно улыбается, оттачивая мастерство игры в ложь. Бартон пьет быстро, не морщится — у нее так не получается. Она ему не друг, и говорить им особо не о чем, но он отчего-то не торопится уходить.

— Переоденься, Ведьма. Если так хочешь, потренируемся в рукопашной, — Бартон роняет как бы невзначай, почти случайно, и новую улыбку — девчачью, неподдельную — у Ванды спрятать не получается.