1915 (гет)

Вечером Генрих восхищенно рассказывал о полете. Он то и дело вскакивал с кресла и начинал расхаживать по гостиной, размахивая руками и оттого напоминая большого неуклюжего щенка. Глаза его светились восторгом и детской радостью. Даже Миа с ее язвительными комментариями не могла омрачить его счастья.

— Он сначала подпрыгивал, как кузнечик, а потом оторвался от земли, — Генрих и сам нелепо подпрыгнул, по видимому изображая самолет. — Летел не слишком быстро, но боже мой, какое это захватывающее чувство. Страшно весело! Казалось, небо можно потрогать, ветер в ушах свистел, несмотря на кожаный шлем и наушники, а рот открывать вообще не стоило, теперь вот першит. Как же это восхитительно!.. Потрясающе!

— Генри, ты прекратишь когда-нибудь? — страдальчески поинтересовалась Миа.

— Ладно тебе, пусть рассказывает. Мы же слушали, как ты болтаешь про розы, — Феликс ласково улыбнулся старшему брату.

Это была добрая, снисходительная улыбка, которая так шла ему. Светло-медовые волосы мерцали янтарными отблесками в свете заходящего солнца, и Феликс стал похожим на Аполлона. Миа поджала губы и с горделивым равнодушием отвернулась к стеллажу. «Все они такие, эти мужчины, — подумала она сердито. — Дай им волю, так они будут говорить только о машинах да самолетах!».

На самом деле Генрих с удовольствием поговорил бы о розах, если бы что-то в них смыслил. Он лишь знал, что это красивые цветы с приятным запахом, а еще у них есть колючки. На этом его познания о розах заканчивались, Генрих даже не знал, какого цвета они бывают, исключая белый и красный. Разве можно вести беседу с такими знаниями?.. Феликс, конечно, умудрялся обсуждать книги, которые он не читал, но у него явно был талант заговаривать зубы. Генрих в такие моменты смущенно улыбался, кивал и молчал.

— Ну, Миа, не дуйся, — Феликс потянулся. — Лучше сыграй нам что-нибудь на пианино. Зря, что ли, оно тут стоит.

— В самом деле, сыграй нам что-нибудь, — поддержал его отец.

Миа хмыкнула, но после некоторого колебания все же села на стульчик, подняла лакированную крышку и ударила по клавишам с такой силой, будто бы собиралась вбить их внутрь. Генрих дернулся, до того неожиданно громким был звук. Миа не слишком хорошо играла, но как говорил Феликс, так от нее меньше вреда. Уж лучше пусть играет.

* * *

Графиню Софию никогда не любили при дворе. Она не могла разделить все великолепие своего мужа, Франца Фердинанда, не могла сидеть рядом с ним на мероприятиях. Даже замуж за него она вышла с условием, что их сыновья не будут претендовать на престол. Франц-Фердинанд мог свободно взять жену только в Боснию, где требования были не такими строгими, и он уверил ее, что там их примут со всеми почестями.

Скромно одетая в простенькое платье, она с достоинством спустилась с подножки поезда, улыбаясь. Светило яркое солнце, такой день просто обязан был стать самым лучшим днем в ее жизни. Улыбающийся Франц-Фердинанд, встречающая толпа людей, прекрасная машина, которая повезет их по городу, вспышки фотоаппаратов… о, разве это — не предел мечтаний?

Машина ехала по набережной Аппель, когда из толпы была брошена граната. Взрывом ранило несколько человек и перевернуло второй автомобиль. София перепугалась до смерти, но ни она, ни муж не пострадали. Террорист раскусил ампулу с ядом и прыгнул в реку, да та была неглубокой из-за жаркого лета, а от волнения у него началась рвота. Яд не подействовал. Полиция вытащила террориста из реки, толпа отбила его и жестоко избила. Лишь после этого его взяли под стражу.

Пока Франц-Фердинанд отдавал распоряжения и приказывал, чтобы раненым оказали первую помощь, София сидела с подрагивающими губами и смотрела на толпу с ужасом.

— Это ничего, дорогая, — утешил ее герцог, сев обратно в машину. — Это ничего. На обратном пути мы заедем в госпиталь.

До ратуши добрались очень быстро. София не помнила толком дороги и приветственной речи мэра Сараево. «Каким же печальным стал этот день, — она посмотрела на мужа, на графа Харрака, на всевозможных важных персон и вздохнула. — Ах, вот бы он был последним в моей жизни!». Конечно, бедная София имела в виду, что это был последний печальный день, но — ах злая насмешка судьбы! — он действительно стал последним в ее жизни.

— Может, ты поедешь в резиденцию Потиорека? — предложил ей герцог после приветственной речи

— Нет, Франц, я поеду с тобой, — покачала она головой. — Я поеду только с тобой.

Через несколько часов они ехали в госпиталь, но водитель свернул не на ту улицу. Машина начала разворачиваться. В это время из кафе напротив вышел молодой человек с браунингом в руке. София еще успела подумать: «Какой странный, оружие лучше носить в кармане». Грохнуло подряд два выстрела. Боли она не почувствовала, только удивилась еще, отчего столько крови вокруг и почему это Франц-Фердинанд, задыхаясь, хрипло кричит ей:

— Софи, Софи! Хоть ты не умирай, живи ради наших детей!

«Какое небо…» — подумала она и закрыла глаза.

* * *

Сараево, потрясенное дерзким покушением, шумело даже поздним вечером. Кто-то, не стесняясь, радовался, кто-то наоборот скорбел; то и дело вспыхивали драки. Полиция в этот день устала разнимать толпы людей. Настроения царили плохие, вот-вот должны были начаться погромы. Вокруг ратуши собирались люди. Прошел слух, что оружие террористам предоставило сербское правительство.

Александр Львович Вишнёвский вместе со своей сестрой Ией торопливо укладывали вещи. Оставаться в Боснии и Герцеговине офицеру русского Генштаба не стоило, тем более кроме слухов о том, что спонсором убийства был Апис*, прозвучали слова, что тут замешаны и русские разведчики. Александр Львович справедливо опасался, как бы к ним не нагрянула полиция.

Сестре он не объяснил причину поспешного отъезда, и Ия передумала многое. Она слишком хорошо знала брата, сложности его службы, а еще ей было известно, что он знаком с Раде Малобабичем**. Воображение рисовало девушке страшные картины, и больше всего на свете она боялась, что Александр замешан в грязном кровавом деле.

— Саша, скажи мне, что это неправда, — попросила она тихонько.

— Конечно, Ия, конечно, — отозвался Александр Львович, закрывая застежку чемодана. — Конечно же, это неправда.

Тройное «конечно» еще больше разуверили Ию, и она с немым укором взглянула на него. Александр Львович был слишком занят, чтобы почувствовать ее взгляд, а она больше ничего не спрашивала. «Саша, Сашенька… ну зачем, зачем же ты такой грех на душу, — она заправила темный локон за ухо. — Как же мне теперь замолить его?..».

Против отъезда она не стала возражать, приняв его как должное. Кроме того, она боялась оставаться в Боснии. Боялась скорее не из-за себя, а из-за брата. Себя Ия никогда не щадила и не любила: черноглазая, некрасивая, угловатая, с короткой верхней губой, которая не до конца закрывала зубы и придавала ее лицу смешное выражение, она и в зеркало-то смотрелась лишь для того, чтобы оправить платье. Зато брата ей было жалко. Александр Львович был подтянутым, статным, высоким, с тонкой талией; и ему, в отличие от нее, шли и черные глаза, и жесткие темные волосы… А теперь, когда он отрастил усы, то и вовсе был красавцем. Представить, что брата могут убить, и никому эта красота будет не нужна, Ия не смела.

— Ну, вот и все, — Александр Львович окинул комнату внимательным взглядом. — Ничего не забыто.

Ия вздохнула. «Кусочек души моей тут забыт!» — мысленно ответила она, но вслух ничего не сказала.

* * *

Утром следующего дня Миа играла на пианино, а Феликс тихонько подпевал ей. Его бархатный голос сглаживал резкие долгие переходы между аккордами, и Генрих даже согласился с Матиасом, который шепотом заметил:

— Теперь хоть слушать можно.

Отец пил кофе и ждал газету. В общем, все было, как обычно.

— Что пишут, Отто? — поинтересовался Матиас, когда наконец-то газету принесли.

— Да ничего… Постой-ка, Матиас, — отец поднес газету поближе к глазам, будто бы сомневался в том, что прочитал. — Представляешь, Франца-Фердинанда с женой в Сараево убили сербские террористы!

— А ну читай! — Матиас даже подпрыгнул.

— Читаю, читаю, — отец отставил подальше чашку с кофе: — Тут сначала о приезде, это не интересно… Было два покушения. Первое неудачное… Так… Вот. « ...После получасового приема в городском совете, эрцгерцог изъявил желание поехать в военный госпиталь. Когда автомобиль Франца-Фердинанда был на углу проспекта Франца-Иосифа и улицы Рудольфа, человек по имени Гаврило Принцип, серб по национальности, показался из толпы и быстро выпустил две пули из своего револьвера. Первая пуля пробила корпус автомобиля и попала в живот герцогини с правой стороны; вторая пуля настигла эрцгерцога, угодив ему в горло и пробив сонную артерию. Герцогиня без чувств упала на колени супруга. Через несколько секунд и эрцгерцог потерял сознание. Автомобиль спешно направился в конак».

— Ах, бедные… — Миа поднесла к глазам руку. — Как только Господь допустил такое…

— Что же теперь будет? — Генрих поднял глаза на отца.

— Да ничего не будет, — махнул тот рукой, — Умберто первого* * *

тоже застрелили, и ничего не было. Беспорядки с неделю, вот и все.

— Отто, там его свои убили. А тут — сербы, — возразил Матиас. — Этот Принцип выпустил первую пулю большой войны.

Генрих молчал, задумчиво разглядывая свои ногти.

Примечание к части

* — псевдоним Драгутина Димитриевича, начальника разведывательного отдела Генерального штаба Сербии, лидера террористического общества "Чёрная рука".

** — сербский военный, знаменосец сербской армии и член организации «Единство или смерть»;

* * *

— второй король Италии, в 1900 году был застрелен в Монце анархистом Гаэтано Бреши.