"Memoria". Подарок (джен)

Любые компании подчиняются строгому набору правил, подробно записанному и юридически выверенному, исключающему любые разночтения. Огромное количество разделов, глав, пунктов и подпунктов, длинный перечень обязанностей и прав. Сухой формальный язык юристов диктует поведение сотрудников и клиентов, предписывает, что делать в той или иной ситуации, комментирует каждую мелочь и не терпит нарушений.

Правила “Memoria” были особенно строгими, целый отдел юристов работал над ними. Компании стоило огромных усилий получить лицензию, потому что разговоры об этичности не стихали, а противники тщательно выискивали слабые места и норовили вцепиться в них зубами. В итоге изначальные правила компании были запредельно строгими, но со временем удалось отбиться от недоброжелателей и убрать абсурдные требования вроде обязательного прохождении комиссии перед удалением воспоминаний или непомерно высоких требований к сотрудникам компании.

Когда “Memoria” встала на ноги, зарекомендовала себя как крупная солидная компания, причем полный монополист в своей нише, с ней стали считаться. Мартин, безмолвный и тихий владелец, смог наконец-то сделать свое детище таким, каким хотел его видеть. Он считал, что услуги его компании должны быть доступны без лишних проволочек и дискомфорта для посетителя. В конечном итоге клиентом компании мог стать любой совершеннолетний и дееспособный человек.

Уильям работал с клиентами, желающими продать свои воспоминания. Он никогда не чувствовал себя просто дельцом, подсовывающим клиентам документ купли-продажи. В “Memoria” отдавали свои воспоминания, это всегда было что-то личное, важное, исключительное и уникальное. Иногда Уильям чувствовал себя психотерапевтом. Перед ним на стул садился человек, которого пригнала сюда нужда или интерес; чаще всего человек не был уверен в своем решении, сомневался. Уильяму нужно было успокоить клиента, расположить к себе.

Процедура была стандартной: он демонстрировал прибор для замера силы воспоминаний, показывая свое, затем делал замер потенциальной покупки, а потом, если воспоминание подходило, заполнял документы. При этом большинство людей нервничало, мялось и смотрело на контракт, как на сделку с дьяволом. Таких сюда пригоняла нужда.

Уильям увидел, как консультант подвел к его столу женщину, и растянул губы в дежурной улыбке.

— Здравствуйте, чем могу помочь? — задал он не менее дежурный вопрос.

— Здравствуйте, мне надо поговорить в менеджером или кто там у вас главный. — Женщина серьезно посмотрела на него, ожидая ответной реакции.

— Простите, но сначала суть ваше вопроса должен выслушать я.

Проблемные клиенты были редкостью, намного чаще приходили те, кто хотел продать неподходящее воспоминание. Они думали, что их воспоминания сильные, яркие и особенные, но прибор говорил другое. В итоге они уходили ни с чем, и при этом весьма разочарованные в себе. Иногда начинался скандал, но тогда в дело вступали охранники. Сидящая напротив Уильяма женщина не была похожа на скандалистку.

— Мой вопрос вне вашей компетенции.

— И все же, пока что в вашем распоряжении только я. — Уильям продолжал вежливо улыбаться. Женщина упрямо поджала губы и смерила Уильяма недовольным взглядом.

— Может ли клиентом компании стать несовершеннолетний?

— Это абсолютно исключено.

Маргарет горько усмехнулась. Она не ожидала, что будет легко, но и не думала, что первым препятствием станет смазливый клерк. Ей нужен кто-то главнее, у кого есть какая-то власть.

— А если исключительная ситуация?

— Мэм, такое абсолютно исключено, это правило. “Memoria” не может нарушать правила направо и налево, в таком случае отзовут лицензию и компания обанкротится. — Маргарет была достаточно подкована в юридических делах, чтобы понять, что клерк сгущает краски: для начала, компания отделалась бы штрафом.

— Мой сын должен стать вашим клиентом. Ему двенадцать. Что плохого в том, что двенадцатилетний ребенок посмотрит воспоминание?! Я не говорю о том, чтобы лезть к нему в голову и вырезать что-то.

— Правила едины для всех. Как бы то ни было, во время процедуры проводится манипуляция с мозгом человека, а позволить такое вмешательство может только взрослый и дееспособный человек, — терпеливо объяснял Уильям.

— Я — мать, разве моего разрешения не будет достаточно?

— Не в этом случаем, мэм.

Уильям работал в “Memoria” уже не первый год, но впервые слышал, чтобы обратились с такой просьбой, по крайней мере, к нему.

— Вы не понимаете… мой сын, он слепой. Он абсолютно слеп от рождения. Чужие воспоминания — его единственный шанс когда-нибудь увидеть цвета. Мой мальчик так многого лишен, а вы мешаете мне помочь ему.

Конечно же, конкретно этот человек, сидящей за столом в костюме и с болтающимся на груди бейджиком, не был тем, кто мешал Маргарет, ей мешала вся система правил, но он был ее представителем, одной маленькой шестеренкой, заставляющей гигантскую корпорацию работать. Со всех рекламных проспектов яркие завлекающие картинки и надписи кричали, что “Memoria” не просто может разнообразить вашу жизнь, отправив в первоклассное мысленное путешествие, но и предоставит реальную помощь. И вот Маргарет нужна поддержка и сотрудничество, пусть помогает!

— Сочувствую, — ответил растерявшийся Уильям.

Он готов был еще несколько раз ответить на один и тот же вопрос, повторяя: «Нет, нельзя, есть правила», а потом вызвать охрану. Он был уверен в своей безоговорочной правоте и абсурдности запросов клиентки, но, услышав ее слова, Уильям потерял стопроцентную уверенность.

Люди с ограниченными возможностями были всегда. Современное общество шло им навстречу, если сравнить их интегрированность в общественную жизнь сейчас и сто лет назад, что это просто небо и земля. Те, кто раньше были инвалидами, благодаря новым технологиям могли вести совершенно полноценный образ жизни. Но, как и всегда, оставался вопрос доступности.

Не многие могут позволить себе оплатить дорогостоящие операции. Испокон веков людей интересовала прибыль. Все затраты, вложенные в “Memoria” окупили себя за пару лет; идея, бизнес-план, сулящий миллионную прибыль, позволили привлечь инвесторов, сформировать крупнейшую научную базу, нанять лучших специалистов, и все это во главе с беспрецедентным гением. Приблизительно столько же усилий нужно вложить, чтобы решить проблему с одной конкретной болезнью, но денежная отдача будет нулевой. Благотворительные начала не для всех.

— Не надо мне сочувствовать, лучше помогите. Объясните своим начальникам, чего я хочу. В ваших возможностях осуществить самую большую мечту моего сына — увидеть.

Уильям отвел глаза и уставился на идеально чистую поверхность стола. Стол был стандартным представителем шаблонной офисной мебели, напрочь лишенный индивидуальности; хотя если присмотреться, можно было увидеть круглый след от кружки с кофе, которое Уильям выпил в обед. А слепой бы этого не заметил.

Нет! Уильям крепко зажмурился: не его проблема, он может просто отправить эту женщину прочь, поступив как бюрократ, а может пойти к начальнику, рассказать ее историю и поступить как человек.

— Оставайтесь здесь, я пойду поговорю с управляющим

Уильяма не было около пятнадцати минут, а потом он вернулся за клиенткой и отвел ее к управляющему. Перед тем, как зайти, она крепко сжала его руку и благодарно кивнула.

— Добрый день, я Эрик Парсонс, управляющий, — он указал на кресло. — А вы?..

— Маргарет Торнтон, — представилась клиентка, усаживаясь в удобное кресло. Весь кабинет был уровнем повыше, чем общий зал, все было лучше, включая мебель, конечно же. — Спасибо, что приняли меня.

— Не благодарите меня раньше времени, пока что я вам не помог. Прошу вас, расскажите мне подробно, что вы хотите от нашей компании.

Парсонс помимо прочих обязанностей был очень озабочен репутацией компании в обществе. В числе недавних событий был крайне неприятный скандал, связанный с человеком, «подсевшим» на воспоминания. Он тратил непомерно много средства на свое новое хобби, оставил огромную дыру в семейном бюджете, а в последствии заложил и потерял дом, его семья оказалась выброшена на улицу. И кого же объявили виноватыми в этой ситуации? Очевидно, “Memoria”. Ведь это компьютерные игры виноваты в том, что дети плохо учатся, а игровые автоматы — в том, что кто-то хочет сорвать джекпот, просаживая последние деньги. Зачем винить в собственных неудачах себя, если можно переложить всю ответственность на другого.

Общественное мнение колебалось, а Парсонс искал возможность подтолкнуть его в необходимую сторону. Люди любят истории, в которых несчастные и угнетенные получают свой кусочек счастья.

— Мой сын слепой, я хочу, чтобы он… увидел воспоминание. Обо мне, о нашем доме, об игрушках, с которыми любит играть. Он ведь действительно увидит их все, потому что вы поместите в его разум готовые образы.

Парсонс задумчиво откинулся на спинку кресла. В этом был резон. Люди познают мир не с помощью глаз, все процессы протекают в мозге. У слепых сломан инструмент передачи информации, но в высокотехнологичном будущем информацию можно передавать разными способами. Теоретически, слепой, погруженный в воспоминание, будет воспринимать окружающую его действительность также, как и исходный владелец. То есть он будет видеть людей и предметы, привычные цвета и контура, при этом не будет задаваться вопросом, что же это такое, а уже будет знать, потому что зрячие люди воспринимают информацию о привычном мире машинально, не задумываясь.

— Если бы ваш сын был совершеннолетним, я бы согласился не задумываясь, — медленно, с паузами ответил Парсонс. — Но сейчас мы говорим о правиле, которое нельзя обойти. Почему вы так спешите? Конечно, “Memoria” постоянно кто-то хочет прикрыть, но мы уверенно держимся на плаву.

— Шесть лет — слишком долгий срок! Сегодня вы на плаву, а завтра любой политик устроит вам травлю, чтобы почаще мелькать в новостях и склонить на свою сторону богобоязненных избирателей. — Парсонс хотел ей возразить, Маргарет не дала ему это сделать. — Вы знаете, что я права. У вас нет гарантий.

— Я могу вас заверить, что наш аналитический отдел прогнозирует лишь стабильность и увеличение прибыли. Наша компания планирует расширение в сторону европейского рынка, это приведет к…

— Нет! За шесть лет что-то может случиться с вашей компанией, со мной или с моим сыном. Нельзя откладывать в долгий ящик.

— Знаете, для того, кто просит от услуге, вы слишком много требуете, словно имеете на это какое-то право. Я даже мог вас не выслушивать, а сразу указать на дверь.

Маргарет слегка покраснела и бросила на Парсонса уничтожительный взгляд, однако промолчала. Она была слишком эмоциональна и очень сильно переживала за сына, поэтому не могла быть холодной и рассудительной. Она действительно допустила промашку, когда пришла сюда и стала что-то требовать, его надо было просить, даже не просить, а умолять. Ей нужно было разрыдаться и давить на жалость, чтобы человек, у которого в жизни нет такой ужасной трагедии, мог с жалость посмотреть на нее и сказать несколько сочувствующих слов, а потом он бы выслушал ее, и ему сразу захотелось помочь — ведь так он бы почувствовал себя героем.

Но Маргарет была сильной женщиной, она привыкла к трудностям и разучилась плакать. Она лила слезы, когда маленький, укутанный в белоснежные пеленки крошечный человечек смотрел мимо нее и агукал; слезы катились по ее щекам, когда одетый в джинсовый комбинезон мальчик учился делать робкие шаги и натыкался на вещи; она рыдала в подушку, когда возвращалась с прогулки из парка и вспоминала, как ее сын игрался в одиночестве, потому что остальные дети не понимали его и не хотели подходить. С каждым таким воспоминанием, пополняющим ее горькую копилку, Маргарет все реже плакала, а потом совсем перестала. Ей надо было быть сильной за себя, за сына и за мужа, который тяжело принимал инвалидность сына, но очень любил мальчика. Любил до тех пор, пока не умер от сердечного приступа. Тогда Маргарет и поняла, что ей надо спешить.

— Простите меня, я забылась, — сказала Маргарет, глядя на свои руки. Возможно, если она покажет смущение и стыд за свое поведение, то Парсонс разжалобится, пока не поздно.

— Хорошо… похоже, мне придется пожалеть об этом, но я попробую вам помочь.

Маргарет удивленно посмотрела на Парсонса, но тот не поймал ее взгляд, а не особо вежливо указал на дверь.

* * *

Какого черта Эрик Парсонс взял на себя лишние обременительные обязанности, он и сам ответить не могу. Ответ таился в глубине души, которую приходится прятать, когда дело касается бизнеса, успеха и процветание, и этим ответом было сочувствие. Умение сопереживать чужому горю всегда было крайне важно в человеческих взаимоотношениях, в будущем это не изменилось. Все еще важно оставаться человеком, который не сможет пройти мимо отчаявшейся матери, желающей подарить своему ребенку мир красок, образов и чудес.

Мистер Парсонс занимал в компании достаточно высокую должность, чтобы его электронные письма отправлялись напрямую к Мартину, владельцу и ведущему специалисту “Memoria”, минуя секретарей и посредников. Значительное отступление от правил в отношении миссис Торнтон и ее сына не могло быть согласовано без его участия. До этого Парсонс запросил все необходимые справки, подтверждающие наличие неизлечимого недуга и приложил их скан-копии к письму. Чтобы не гневить судьбу, мистер Парсонс не поставил пометку «срочно». Он прекрасно понимал, что в масштабах компании это дело было совсем крошечным и не таким важным, как, допустим, открытие филиала в Европе.

Естественно, Парсонс не рассчитывал на мгновенный ответ, ему приходилось успокаивать постоянно приходящую в офис Маргарет, желающую узнать решение как можно скорее. Однажды она привела с собой сына. Серьезный мальчик, кажущийся младше своих двенадцати, у которого в руках была современная электронная трость, анализирующая препятствия. Маленький наушник в ухе шептал владельцу «дверь через один метр», «ступенька двадцать сантиметров». Полезно, помогает ориентироваться, но разве сравнится со зрением.

Ответ. Электронное письмо пришло через неделю. Копию получил не только мистер Парсонс, но и несколько адвокатов, специалист по вырезанию воспоминаний и штатный психолог. Суть одна — Мартин дал добро.

Адвокаты подготовили кипу документов, которые должны были прикрыть их в случае судебного разбирательства. Маргарет подписала договор о неразглашении, согласие опекуна, несколько стандартных форм. Ее не интересовало, во сколько это все обойдется, она готова была до конца жизни выплачивать кредит, но в графе об оказании услуг оказалась короткая надпись «один доллар».

— Мистер Парсонс, здесь какая-то ошибка, — заметила Маргарет.

— Нет, все точно.

— Но…

Эрик Парсонс отвернулся. Не бывало случая, чтобы ему нечего было сказать. Он общался с адвокатами, репортерами, журналистами, агрессивными клиентами, священниками, миллионерами — и никогда не терялся. А тут вдруг ему стало неудобно говорить о благотворительности компании, когда обычно он с радостью пел дифирамбы!

— Не знаю, есть ли в этом ваша заслуга, но спасибо, — Маргарет не смогла сдержать дрожь в голосе.

Самая сложная часть закончилась, и теперь они приступали к подготовке воспоминания. Маргарет хотела, чтобы ее сын, ее малыш Джек, увидел их дом и ее саму. В этом случае воспоминание не должно принадлежать ей, потому что мозг адаптировал его так, что при просмотре клиент занимал место владельца. Они хотели сохранить процедуру в тайне, поэтому человек со стороны не рассматривался.

Вызвался мистер Парсонс. Он работал в “Memoria” практически с самого начала, но еще никогда не допускал вмешательства в свою память, хотя и имел в достатке воспоминаний, от которых мог бы избавиться. Он встретился в Маргарет, чтобы запечатлеть вещи, которые она хотела показать сыну, а потом расстался с этим воспоминанием. Ему, естественно, не подчищали вмешательство, он знал об извлечении, и поэтому испытывал смешанные чувства, натыкаясь на пробел в памяти.

Подготовка заняла значительную часть, каждый этап которой незримо курировал Мартин. В день икс он наблюдал за всем из-за затемненной перегородки. Он мог бы посмотреть запись с камер, но впервые хотел быть… причастным к чужим людям. Мартин считал, что одна из самых прекрасных вещей на земле — это связь матери и ребенка. И сейчас он наблюдал эту связь в чистом виде и любовался ее красотой.

Маргарет держала сына за руку, когда они вошли в кабинет. Она видела его на брошюрах и рекламных видео, но в реальности он ощущался больше и намного светлее. Возможно, дело в торжественности момента. Она долго боролась, билась об лед, страдала, и теперь пришло время получить свою награду. Главная награда матери — это счастье и улыбка ее ребенка.

Трость Джека подсказала ему, что в кабинете помимо его с матерью еще три человека: детский психолог, мистер Парсонс, исполняющий роль оператора, и еще кто-то. Джек с рождения ничего не видел, но повернул голову в сторону третьего человека. Мартин за затемненной перегородкой удивленно приподнял брови, а потом сообразил, в чем дело. Трость — техника сейчас такая невероятная, зрение все еще приходится получать обходными путями.

Как и любому клиенту компании, мистер Парсонс подробно объяснил Джеку, что сейчас произойдет, а затем с помощью Маргарет усадил его в кресло и закрепил на голове обруч. Мальчик машинально ощупал подлокотники и кресло под собой.

— Сынок, тебе не страшно? — Маргарет вновь взяла его за руку и уже не могла так просто отпустить.

Несмотря на долгий путь к этому моменту, ее сердце было не спокойно. Похоже, что именно из них двоих именно сын оказался храбрецом. Малыш Джек аккуратно отнял руку и поднял ее выше, после чего безошибочно положил маме на щеку. Он быстро, почти невесомо провел кончиками пальцев по ее лицу.

— Не переживай! Мне совсем не страшно.

— Ты у меня такой храбрый.

Маргарет едва сдерживала слезы, поэтому поспешила отойти. Джек прекрасно понимал ее настроения, а сейчас он должен концентрироваться на положительных вещах, а не думать о переживаниях глупой сентиментальной матери. Сейчас все системы фиксировали, что Джек готов к процедуре, было видно, что он очень возбужден предстоящим экспериментом. Нетерпение, адреналин, но не страх.

— Итак, Джек, — мистер Парсонс приступил к стандартному инструктажу. — Сейчас я запущу воспоминание. В действительности пройдет ровно пять минут, а для тебя время будет ощущаться во другому. После того, как ты проснешься, останутся впечатления от просмотра. Более яркие, чем любой сон.

— Я готов, сэр.

— Молодец.

Мистер Парсонс взял планшет, где вместо стандартного каталога был только один единственный файл, который будет уничтожен после единственного проигрыша. Уникальное воспоминание, адресованное одному единственному человеку, — его воспоминание. Эрик, давно не испытывающий волнения, нажал пуск.

Джек мгновенно уснул, а для его матери пять минут превратились в целую вечность.

Я стою перед небольшим двухэтажным домиком, перед которым буйным цветом расстилаются цветочные клумбы. Я не силен в названии цветов, но вижу маленькие желтые цветочки и крупные бутоны красных роз. Справа от въезда я замечаю почтовый ящик с пометкой «Торнтоны», синий флажок призывно поднят вверх. Мне любопытно, но иду по дорожке, рассекающей зеленый газон, и подхожу ближе к дому, чтобы обойти его по кругу.

На заднем дворе беседка белого цвета, на которой давно пора обновить краску. Я подхожу ближе и кладу ладонь на спинку лавки. Тут тоже цветы, пахнет чем-то опьяняюще сладким. Мне нравится. Я мечтательно смотрю в голубое небо и замечаю обрывок облака, исчезающий за кроной дерева.

Возвращаюсь к парадному входу и захожу в дом. Разуваюсь и иду в гостиную. Тут уютно и красиво. Живой беспорядок на непрактичном светлом диване и журнальном столике, но на полу ни единой вещи. Мой взгляд мечется из одного угла в другой, я хочу рассмотреть все. Обои персикового цвета, потолок белый, на полу паркет, на окнах светло-зеленые занавески с кокетливыми розовыми бантиками по бокам.

Вижу устаревшее в цифровом мире пианино и мгновенно загораюсь желанием сыграть. Сажусь на табурет, поднимаю крышку, нежно поглаживая лакированную поверхность и, улыбаясь мелким царапинкам, наигрываю простенькую мелодию, нажимая на белые и черные клавиши.

О мою ногу трется внизу серый кот с фиолетовым ошейником, на котором висит крошечное сердечко. Я оставляю пианино и наклоняюсь к пушистому питомцу. Читаю имя на сердечке, да у меня на руках милейшая кошечка Мисси. Глажу за ушами, провожу ладонью по длинному хвосту и иду дальше.

В коридоре по лестнице поднимаюсь на второй этаж и прохожу галерею из семейных фотографий. Я смущен, но рассматриваю каждую из них. Круглые однотипные рамки под цвет коричневых обоев, в них взрослеет маленький мальчик, прошедший путь от карапуза в голубом комбинезончике до подростка, стоящего перед домом в красной куртке.

Я захожу в ближайшую спальню и разглядываю ее. Здесь красочные обои и ночник, проецирующий бабочек на стены. Я подхожу к шкафу и разглядываю собранные объемные конструкторы и модели местности. На кровати лежит большой голубой щенок, которому я поглаживаю за ушком. Нахожу ящик с игрушками, вытаскиваю детскую электрогитару ярко розового цвета и нажимаю на одну из клавиш. Удивительно мелодичный звук для игрушки.

Заканчиваю со спальней и иду дальше. С каждым шагом одолевающее меня волнение только усиливается, и я уже мало смотрю по сторонам. Я захожу в следующую спальню и встречаю Маргарет.

Она прекрасна. Ее исследую ее лицо: рассматриваю карие глаза с лучистыми искорками и блестящими, невыплаканными слезами; я вижу морщинки, следы пережитых страданий, и восхищаюсь ей еще сильнее; я смотрю на улыбающийся губы с подрагивающими уголками, и эмоции захлестывают и меня тоже. Ее каштановые волосы с легкой, совершенно не портящей проседью развеваются, когда она резко подходит ко мне и берет за руку.

Рукопожатие твердое, в ладони чувствуется скрытая сила. Не физическая, духовная. Маргарет обнимает меня и крепко прижимает к своей груди. Я чувствую, как ее пальцы зарываются в мои волосы, как пахнут ее духи, как звучит ее голос. Она чуть отстраняет меня и целует в лоб. Ее губы мягкие и заботливые.

Я восхищен ей. Поразительная женщина.

Аппаратура показала, что Джек успешно просмотрел воспоминание и теперь просыпался. Система фиксировала у юного клиента сильное беспокойство, хотя остальные физические показатели были в норме. Врач все равно был наготове и пока сдерживал Маргарет, чтобы она дала сыну освоиться и зафиксировать в памяти полученное воспоминание.

В памяти Джека теперь жил вихрь… красок. Мягкая пружинящая трава вокруг дома — зеленая, длинные цветы с колючками — красные, шершавая деревянная скамейка во дворе — белая, пушистая мурлычащая кошка, пахнущая молоком, — серая, детская гитара, которую он знает по звукам, — розовая, любимая игрушка, с которой он спит в обнимку много лет в и которой знает на ощупь каждую шерстинку, — голубая. А его мама… она такая, такая…

Джек заплакал, сначала по его щекам тихо потекли слезы, а потом он начал рыдать в голос. Маргарет подбежала и обняла его, пытаясь сдерживать собственные слезы.

— Мама! Мамочка!

— Джек, милый, все хорошо. Успокойся, мой маленький.

Она принялась гладить его по волосам, не разрывая объятия и шепча успокаивающие слова. Джека окутал родной голос, родной запах, родные руки. Его рыдания постепенно прекратились, и он, крепко держа маму, прошептал ей на ухо:

— Мама, ты такая красивая.