Маэдрос (джен)

Странно, но все оказалось не столь уж... плохо.

Майтимо ждал чего угодно: тюрьмы, пыток, насмешек — но его довольно вежливо, насколько это можно было сказать о тварях Моринготто, приволокли в какую-то глухую комнатушку и оставили в ней, накрепко заперев дверь. Воцарившаяся темнота напомнила, в чьих владениях он оказался.

Дверь была хорошая, крепкая — не выбьешь и с петель не снимешь. Это он проверил в первую очередь. Потом на ощупь осторожно исследовал все вокруг, но остался разочарован: глухие каменные стены, тоже сложенные на совесть, и лавка в углу, на которую он в конце концов опустился, устав мерить немногочисленными шагами тесное помещение.

Ожидание и темнота оказались вполне неплохой заменой пыток. И тишина: из-за двери не долетало ни звука, как он ни прислушивался. Ни отдаленных шумов крепости, ни шагов идущих по коридору, ничего — только звук собственного дыхания и биение сердца.

Сколько прошло времени, Майтимо не знал. Будто в насмешку, в бою он не получил ни единой царапины, тогда как его воины пали. Сейчас тело невольно расслабилось, отдыхая, но разум подобной поблажки позволить не мог, и мысли раз за разом блуждали по кругу, возвращаясь к одному: Моринготто.

Проклятому предателю Мелькору.

Иногда мысли имеют свойство материализовываться.

Майтимо не заметил, как открылась дверь — слишком бесшумно это случилось. Тем более не услышал он и шагов — их заглушила Тьма, вплывшая вместе со своим хозяином. Только когда над ладонью второго вошедшего разгорелось неяркое золотистое пламя, чуть разогнавшее Тьму, Майтимо вздрогнул, обнаружив, что не один.

Вскочил на ноги, вскинул голову, глядя на стоящего у двери вала.

Моринготто был почти таков же, как и раньше, когда ходил по Аману, обучая нолдор и тая под льстивыми речами черные мысли. Высок, широкоплеч, так же смотрел, чуть щурясь и едва-едва приподнимая уголки рта, будто колеблясь: улыбнуться ему насмешливо или все же не стоит.

Разве что металла на нем тогда было меньше, а широкие полы плаща не скрывали опущенных рук.

— Рад приветствовать сына Феанаро в моих чертогах, — улыбка все-таки скользнула по губам вала.

— Лишь по твоей воле я здесь — и не гость, но пленник.

— Лишь твоя воля и воля твоего отца тому причиной, — парировал Моринготто.

Ответа не последовало, Майтимо счел недостойным ввязываться в столь глупую перебранку. Это, кажется, тоже позабавило вала.

— Ты, верно, гадаешь, зачем я приказал взять тебя живым?

— Чтобы получить власть над моими братьями, конечно же. Не дождешься! Ни один из них не предаст Клятву отца!

— Столь же пламенен, как и все Феанарионы... — Моринготто обращался будто бы не к пленнику, а к тому, кто стоял рядом, лишь на шаг позади. Майтимо невольно тоже взглянул на спутника вала и презрительно скривился: еще один предатель, Майрон. Почувствовав взгляд, тот поднял голову — и феанарион чуть не отшатнулся.

В спокойных глазах майя плясало безжалостное ледяное пламя.

— Позволь, я объясню тебе кое-что, Нэльо, — это имя из уст Моринготто заставило Майтимо дернуться, будто от пощечины. — Тебя никогда не смущало, что твой отец был столь не похож на остальных нолдор? Столь искусен и умен, столь могуч... Столь пламенен.

Что самое удивительное, в голосе Моринготто не слышалось ни капли фальши, он вполне искренне восхищался почившим Феанаро.

— Он был лучшим среди вас. И при этом как будто иным. Верно?

Помимо воли Майтимо кивнул. Отец и впрямь был иным. Ни один нолдо — даже он сам, даже Курво — не мог сравниться с отцом. Самое его присутствие меняло мир. Не так грубо и напоказ, как это делали валар, просто даже дышалось рядом с Феанаро чуть иначе.

— И все это потому, что он никогда не был из эльдар.

— Да что ты говоришь, — почти развеселился Майтимо. Эта ложь была даже забавна. — И кем же он был, Моринготто? Майя? Вала?

— Эру.

Слово упало тяжелым камнем. Тишина повисла такая, что Майтимо не слышал своего дыхания. Потом понял, что и впрямь забыл вдохнуть.

— Твой отец был воплощением Эру, — продолжал Моринготто. — И в тебе и твоих братьях таится часть его сути. В тебе, старшем — больше. Именно поэтому ты был нужен мне живым, Нэльо. Мне нужна эта часть твоей сути, чтобы понять, как разрушить Сильмариллы.

— Бред, — Майтимо рассмеялся. Это действительно звучало бредово: отец — Эру? До такого только Моринготто и мог додуматься! — Раньше ты лгал искусней.

— Именно поэтому сейчас я говорю правду. Так же, как говорил её раньше, и так же меня не желают слышать. Валар так же смеялись надо мной, Нэльо... Так же не верили, называли лжецом. И уж тем более не поверили бы, если бы я сказал, что наш Творец — безумен. Настолько, что уже не в силах совладать со Светом. Настолько, что заключил его в оболочку из собственного безумия, лишь бы удержать в руках.

— Если ты обвиняешь Эру в подобном — то ты и сам безумец.

— Верно. Лишь безумец мог, увидев другие миры, вернуться, пытаясь спасти этот. Лишь безумец мог растратить столько силы, отдать её миру — только бы защитить. Лишь безумец может сейчас рассказывать тебе это!

Голос Мелькора звучал все глуше и громче, под конец опустившись до почти неразличимого рокота — и смолк, когда Майрон, доселе безучастно изучавший пламя на своей ладони, протянул руку, сжав ею скрытое под плащом запястье вала.

Тот как-то разом успокоился, чуть опустил напрягшиеся было плечи. Голос его снова зазвучал как обычно, мягко и чуть вкрадчиво:

— Я безумец, Нэльо, и поэтому делаю то, что считаю нужным. Эру пытался украсть свой собственный Свет — что ж, я не позволю ему этого. Как не позволил увести за собой всех нолдор. Ни ты, ни твои братья не получите Сильмариллы, пока искра Эру не угаснет в вас. Что же касается тебя... Возможно, мне придется повредить твое роа. Я сожалею и не держу на тебя зла — но так нужно и так будет. Возможно, Мандос будет лучшим выходом: уж Намо не потерпит в тебе ничего постороннего. Он уже увидел в вас Искажение, вложенное не мною, и не хотел отпускать с этим. Но, полно. Начнем.

Эта речь была последним, что Майтимо запомнил четко. Дальше все заволакивало мглой или вспыхивало жарким ледяным огнем, жглось каленым железом и отзывалось болью, стоило лишь попытаться вернуться к воспоминаниям о том времени.

Дни, месяцы, годы?

О сроке своего заточения он узнал лишь многим позже. А тогда его фэа исходило криком, потому что Моринготто подбирался к самой его сути, вытягивал из нее что-то, чему ни один эльда не знал названия. Огненные нити, искры, звезды, — все таяло во Тьме, уходя безвозвратно.

Осознал себя Майтимо уже висящим на скале. Страдания роа почти не тревожили его, они были ничем по сравнению с тем, что ему довелось пережить и каким-то образом уцелеть. Однако...

— Ты верно ощущаешь, Нэльо.

Голову поднять не вышло, только пошарить взглядом вокруг, наконец увидев его — Моринготто. Он не парил, но Тьма поддерживала его, позволяя находиться на одном уровне с пленником.

— Ты изменился. Бремя отца почти упало с твоих плеч. Возможно, это изменит твою судьбу... Это ведает один лишь Намо. Я же ведаю одно: тебя скоро спасут. Твой сводный родич идет сюда, и я не чиню ему препятствий. Прощай, сын Феанаро.

Тьма заклубилась, фигура вала медленно уплыла из поля зрения.

Майтимо закрыл глаза.

Моринготто сказал, кто-то идет сюда. Его спасут... его... кого?

Кто он?

Как ему зваться теперь?