Другой дом (джен)

Моль больше не разговаривает с ним в своем кабинете и не предлагает сдать тесты для продолжения обучения. Лорд теперь в списке безнадежных. Тех, кто здесь не просто так. Он понимает, что сам навлек на себя беду, когда сцепился с ящиком. Если бы он знал, к чему приведет эта выходка, он откусил бы себе мизинец, лишь бы ее не допустить...

Лорд оказывается растянут во времени между завтраками и обедами, между утренними и вечерними уколами. Его нервы на пределе, где-то глубоко внутри трезвонит, не переставая, пожарная тревога, но тело совсем не слушается — руки не хотят подчиняться, глаза фокусироваться, голова держаться прямо. Вся энергия уходит на то, чтобы не пронести ложку мимо рта, на самостоятельное одевание и помощь себе в гигиене и туалетных делах.

Он давно сошел бы с ума, если бы не ночи. Не зеленый лес на горизонте и не желтая сухая трава. Каждый вечер, как только в палате гаснет свет, Лорд закрывает глаза, шагает вперед и валится без сил в эту траву. Она пахнет желтой пылью, свободой и песнями под гитару. Иногда перед тем как заснуть он успевает улыбнуться и кивнуть мальчишке в ободранной джинсовой курточке в значках. Иногда он даже вспоминает, что мальчишка — это Табаки, но чаще сразу засыпает.

В исходу следующей недели погода меняется, и Наружность умывается серым унылым дождем. Тут его почти не слышно — шумоизоляция в белом доме сделана на отлично. И, хотя в палате всегда одинаково жарко, Лорд все равно понимает, что на улице тоже потеплело.

За последние пару дней его почему-то ни разу не уколи, от чего этим утром Лорд чувствует себя почти нормально. В голове не шумит, сознание проясняется, муть и пелена перед глазами рассеиваются. За прошедшие недели Лорд почти превратился в лежачего, и теперь, пусть состояние все еще заторможенное, ему все равно много лучше. Благодарить за послабление надо Лысого, который сегодня отвечает за утренний обход.

Всю последнюю неделю в отделении творилось неладное — чуть ли не ежедневно пациентов навещали серьезные мужчины и строгие женщины в медицинских халатах поверх дорогих костюмов, а Моль носился по коридорам с выпученными глазами и кипами бумаг. Прочий персонал вел себя не лучше. Медсестры шептались по углам, а Лысый ходил с подозрительно самодовольным видом. По обрывкам разговоров Лорд даже своим полусонным сознанием понимал, что Моль в чем-то напортачил и это заметило руководство, и Лысый теперь ждет — не дождется его отстранения. Видимо, Лысому, давно метящему на место заведующего, избавление от Моли даст шанс. Правда, в особенности карьерного роста в психушке Лорду вникать совершенно не хотелось, да и состояние этому совершенно не способствовало — по крайней мере, до сегодняшнего утра.  

Над кроватью Мотылька обход задерживается гораздо дольше положенного. Молодой доктор, активно жестикулируя, что-то пытается доказать Лысому.  Врачи спорят, сыпят медицинскими терминами, и в конце концов Лысый машет рукой:

— Пробуй. Отменяй к чертям, все равно хуже не сделаем.

Молодой доктор кивает, делает пометки в блокноте, и комиссия направляется к выходу, оставив бледное привидение Мотылька без ежеутренней капельницы. В дверях Лысый тормозит.

— А ты давай, приходи в себя. Тебе сегодня еще гостей принимать, — бросает он Лорду на прощание, уже закрывая дверь.

Удивленный Лорд с трудом подтягивается и садится на кровати. Голова кружится. Лорд разглядывает свои руки, похудевшие, побелевшие, в бордовых синяках от уколов, и не может понять, как все это могло с ним произойти. Сколько времени прошло после возвращения из реанимации? Неделя или две? Как он прожил эти дни? Он ничего не помнит. Обходы, уколы, завтраки, обеды, ужины, звон в голове, снова уколы…

Без десяти девять в дверях палаты появляется давнишняя санитарка номер один с Лордовой коляской — та самая женщина с запахом копченой колбасы и перегара, которая смывала с него, голого и беспомощного, блевоту и остатки собственного достоинства. Лорд не без труда подавляет в себе желание шарахнуться в сторону и принять боевую стойку. Но так делать нельзя ни в коем случае, поэтому он только кивает ей, как старой знакомой и вежливым жестом отклоняет протянутые руки.

— Спасибо, я сам, — говорит он и перебрасывает себя в коляску.

От усилия голова сразу же начинает кружиться и на лбу бисером выступает пот, но Лорд все равно доволен — он не знает, помог ли сон в волшебном лесу, или гадость, которая неделю путешествовала по его венам отнимала все силы, но сегодня он явно чувствует себя лучше. Это замечает даже санитарка, которая удивленно таращится, как будто с ней заговорила мебель. Видимо, только на мебель он все это время и тянул.

Лорда отвозят в столовую в самом конце коридора — на самостоятельные перемещения психов даже от палаты до туалета тут строгое табу. Перед ним оказывается уже знакомая овсянка и теплый чай. Выглядит все это вполне съедобно, к тому же Лорд с удивлением обнаруживает, что успел ужасно проголодаться. Он накидывается на кашу, стараясь только не слишком уж усердствовать. Он думает, что история повторяется — голодный Сфинкс в Могильнике вот так же жадно поглощал его овсянку, это было совсем недавно, но кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Опустошив тарелку, Лорд берет в руки чашку с чаем, откидывается на спинку коляски и наконец обводит соседей взглядом.

Личности тут, конечно же, собрались весьма колоритные. Некоторых он смутно помнит — например, тощего плешивого типа, который сидит напротив и зыркает на Лорда недобрыми глазками. Лорду кажется, что если бы этот тип мог дотянуться, то наверняка бы как-то задел или толкнул его. Через пару стульев от этого плешивого сидит какой-то нервный сутулый человек — он качается из стороны в сторону на стуле и смотрит в одну точку. Его рука с ложкой опускается в тарелку и совершает обратный путь как будто бы совершенно отдельно от тела. Каждый раз, когда ложка оказывается на пути ко рту, Лорду кажется ,что нервный не сумеет синхронизировать качание на стуле с путешествием ложки, и в конце концов пронесет ее мимо рта. Но Лорд каждый раз ошибается.

Наверное, все они похожи на людей Дома. Постаревших, истаявших и сломленных, но все еще живых. Любой из них мог оставлять в коридорах надписи, рассказывать истории в Ночь Сказок и подпевать странным песням Табаки. Вот этот, тощий и злой, мог бы жить с Псами. Его наверняка назвали бы Зубом. Кто-то стал бы его крестным, может и сам Лорд — имя так и просится. Нервный наверняка жил бы с Фазанами, он неряшливо одет, его руки плохо вымыты, но в упорном раскачивании на стуле Лорд видит что-то, что роднит его именно с первой спальней. Его прозвали бы Лещем. Лорд увлекается игрой и дает всем имена. Зуб, Лещ, Силач, Монах, Артист... Это увлекает его настолько, что завтрак проходит почти интересно.

Спустя минут сорок после возвращения в палату, в двери протискиваются пара дюжих ящиков. Физиономию одного из них Лорд хорошо помнит: белобрысые жиденькие волосы, голубые водянистые глаза, римский нос — хорош! Только фиолетового синяка под глазом уже не видно — все-таки прошло уже три недели. Белобрысый аккуратно прикрывает за собой дверь и поворачивается к Лорду. Улыбка его Лорду почему-то сразу не нравится.

— Ну что, урод? Доволен? — Белобрысый в пару шагов пересекает палату и наклоняется к кровати так, что его нос оказывается в десятке сантиметров от Лордового лица. От ящика пахнет сигаретам, рот моментально наполняется слюной и Лорд, против воли, глубоко вдыхает сигаретный запах, чувствуя такой кайф, как будто сделал затяжку. Белобрысый поворачивается к напарнику. — Только глянь на эту сволочь! Он меня нюхает!

— Так ты же из курилки, воняешь как пепельница, они все нюхают, — второй ящик лениво жует жвачку, перекатывая ее из-за левой щеки к правой. Он чем-то похож на ковбоев из американских вестернов, только зеленая хлопковая форма мешает. — Давай привязывай, там комиссия с мымрой уже в тридцатой.

Белобрысый показывает Лорду средний палец и отворачивается к изножью кровати. Он что-то там ковыряет в раскладном механизме и бурчит куда-то в стену:

— Если у Эдика из-за этого придурка будут проблемы, придушу своими руками..

— Не психуй, — лениво цедит Ковбой, — где у тебя ремни?

Лорд ничего не понимает, но фраза “давай привязывать” и действия ящиков ему совершенно не нравятся. Он дергается, пытаясь подняться, но Ковбой, не особо напрягаясь, надавливает Лорду на грудь и плечи, заставляя лечь обратно. Вдвоем ящики фиксируют его на кровати ремнями. Лорд больше не сопротивляется, хотя сдерживать панику и не просто. Эти ремни ему знакомы — однажды их уже извлекали из пазов в кровати — в тот день, когда пожарная тревога в его голове звенела громче обычного. После приступа Моль велел снизить дозу нейротропных, и уколов стало вдвое меньше — вместо четырех остались только утренний и вечерний.

Тот приступ и все, что было до него, Лорд почти не помнил.  Единственное, что он знал четко — что в тот момент с ним творилось что-то настолько ненормальное, что он сам себя связал бы по рукам и ногам, если бы мог. Но сейчас-то все иначе! Лорд хотел бы иметь возможность как-то донести до ящиков, что с ним все в порядке и он вполне адекватен, но права голоса у него нет. Остается терпеливо смотреть, как запястья и лодыжки широкими ремнями притягивают к металлическим бортикам кровати.

— Вот так и лежи! — с усмешкой цедит Белобрысый. — Да, и чтобы тебе было не скучно…

Он разворачивается и, несильно размахнувшись, дважды бьет Лорда кулаком в живот.

* * *

Комиссия доходит до тридцать шестой минут через десять. Главная тут, очевидно, сухонькая пожилая женщина с брезгливым выражением лица — Мымра, как сказал Ковбой. Ее сопровождает свита докторов и интернов. Мымра останавливается напротив Лордовой кровати и пристально его изучает. Хмурый Лысый со скрещенными на груди руками занимает позицию рядом с ней.

— А это, я так понимаю, и есть тот самый мальчик, которого перевели из интерната с хорошей характеристикой? — вопрошает она.

— Он самый, — кивает Лысый.

— Расскажи мне, пожалуйста, как тебя зовут?

Лорд отвечает, удивляясь, что голос звучит ровно. Честно говоря, он думал, что после любезностей Белобрысого дыхание еще не восстановилось.

— Ты читаешь книжки? — Мымра пододвигает стул и располагается на нем, закинув ногу за ногу. — Что ты читал последним?

Лорд угрюмо отвечает, что это был Драйзер. Она спрашивает, помнит ли он сюжет — получает кивок.

— Перескажи.

Лорд применяет тяжелую артиллерию и смотрит на нее так, как будто собирается укусить. Но послушно начинает рассказывать. После разговора о Драйзере Мымра спрашивает, что Лорд знает о географии. Ему хочется сказать, что мира нет, но он покорно отвечает на вопросы. Как будто пересказывает фильм. Потом Мымра спрашивает, знает ли он таблицу умножения. Это его удивляет. Он рассеянно подтверждает. Она узнает у него сколько будет шестью семь. Лорду хочется выть от бессилия.

Через полчаса комиссия уходит. Мымра выглядит довольно, Лысый, кажется, тоже. Лорд, все еще ничего не понимая, остается лежать привязанным к кровати. К обеду о нем вспоминают — пожилая санитарка, старая знакомая, снимает с него ремни и подгоняет коляску, чтобы везти его в столовую.

Оставшийся день проходит спокойно, если не считать того, что медсестры носятся по коридорам с выпученными глазами чаще и быстрее обычного. Вечером Лорд засыпает сразу, утомленный дневными загадками. Снов на этот раз нет.