Этот неловкий момент (джен)

— А что будет пить девушка? — спрашивает владелец бара, накручивая при этом ус на палец.

Сакура смотрит на Какаши, потом на Генму, пытаясь угадать правильный ответ, но мужчинам как будто безразлично, что она закажет.

— Я… мне…

Она почти уже решает сказать, что пить будет только воду, но тут Генма адресует ей быструю улыбку, разворачивается к бармену, пристукивает стопкой по полированному темному дереву и говорит:

— Ей то же самое. У девушки сегодня день рождения.

Сакура озадаченно смотрит в свою стопку, где плещется янтарная жидкость. Это явно не сливовое вино.

— Пей, — приказывает Генма, пододвигая поближе алкоголь.

Сакура поднимает вопросительный взгляд на своего сенсея, но тут же отворачивается, вспоминая, что Какаши уже давно не её учитель. Сегодня она и ещё двое выдающихся дзенинов Конохи завершили долгосрочную миссию. Детство, в котором о ней заботился Какаши-сенсей, тренировал, защищал и поддерживал, осталось где-то в воспоминаниях. Теперь Сакура сама в состоянии себя защитить и выполняет миссии того же ранга, что и он. Теперь она по-настоящему взрослая. Жидкость обжигает горло, и Сакура морщится, но протягивает стопку для новой порции.

Она красит волосы в розовый цвет и одевается так вызывающе, что прохожие вслед оборачиваются. Это не мешает ей быть отличной куноичи, поэтому Какаши терпит, не высказывается. Но…

Искоса он поглядывает на ее юбку, задравшуюся чуть не до пояса, и с трудом останавливает руку, которая тянется поправить подол. Ловит себя на этом и смущается собственных мыслей. Как бы Сакура сейчас ни выглядела, для него она всегда будет девочкой, которой не обойтись без пригляда. Когда она выпивает следующую порцию «взрослого» напитка, Какаши еле сдерживается, чтобы ее не остановить.

Розовая прядка волос без спроса падает на глаза, но тут же подлетает вверх. Сакура улыбается и продолжает играть с непослушными локонами.

Какаши прячет книжку в карман, пристально смотрит на мужика за ближайшим столиком. Тот чересчур жадно облизывает взглядом девичьи круглые коленки. Видимо, у него неплохо развита интуиция, потому что уже через несколько секунд он поднимает глаза на Какаши. Тот вскидывает руку, салютуя ему полупустой рюмкой, и мужик понятливо отворачивается. Какаши переводит взгляд на его соседа.

Сакура почти вызывающе оглядывает бар, демонстративно не желая замечать, что короткая юбка сбилась на бедрах и совсем уже ничего не прикрывает.

Генма опрокидывает стопку, поворачивается, опираясь локтями на стойку, косится на Какаши и лукаво улыбается. Какаши неодобрительно хмурится. Сакура любит внимание, но здесь, на его взгляд, не самое подходящее место.

Ему вообще не очень нравится, как она ведет себя. Сперва он списывал все на тяжелый разрыв с Саске, потом на выматывающий ритм миссий. Но время идет, а Сакура не меняется. Она прекрасный медик, но ее не слишком охотно берут в команды, и дело не в боевом опыте. Характер у нее похуже, чем у легендарной Пятой — и легче не становится. Единственные, с кем ей удалось сработаться, это сам Какаши и, как ни странно, Генма.

«Впрочем, ничего странного», — думает Какаши. Достать Генму надо ухитриться, с него все как с гуся вода. Его хладнокровие вошло в поговорку.

Как, впрочем, и похождения: «если Генма спит один, значит, это не Генма». Какаши, мягко говоря, некомфортно видеть рядом с ним свою ученицу, пускай и бывшую. Они проводят вместе уже третью успешную операцию, но Какаши все никак не попустит.

Чем дальше, тем меньше ему в баре нравится. Здесь слишком шумно, чтобы читать, слишком плохой алкоголь, а Генма уже успел ввязаться в какой-то спор, грозящий перерасти в драку. Однако не успевает Какаши вмешаться, как Генма каким-то изящным образом закругляет беседу и отворачивается от спорщиков.

— Сакура… А ведь в день рождения полагается подарок, — радостно сообщает он, опираясь на ее табурет и склоняясь совсем близко.

Генма кажется захмелевшим, его неудержимо несет. Какаши спрашивает себя, когда же он успел, и так же мысленно пожимает плечами. Если он еще и за Генмой будет следить… Тот вполне способен сам о себе позаботиться.

Правда, сейчас Какаши предпочел бы, чтобы Генма поскорей нашел себе пару и ушел уже. Но как назло, он зажигательно улыбается, не отлипает от Сакуры, берет ее ладони в свои… Сакура, краснея и стесняясь, сперва отнимает руки, потом перестает — и ведет себя все раскованнее. Улыбается, смеется над его шутками (Какаши неодобрительно замечает, что они балансируют на грани приличия), опускает глаза не смущенно, а кокетливо.

— Пойдем выйдем, — поднимается Какаши и трогает Генму за плечо.

В туалет Какаши заходит первым. Не успевает за ними закрыться дверь, как он неожиданно разворачивается, припирает Генму к стене, предплечьем сдавив ему горло и правым кулаком целясь под дых. Впрочем, удар Генма перехватывает. И усмехается прямо в лицо, не пытаясь освободиться.

Генма не возражает против близкого контакта. Какаши некстати вспоминает, что Генма спал и с ним тоже; злость разгорается еще сильнее.

— Ты чего делаешь, а? Ты, мудак?! Ты куда девочку тащишь?!

— В постель, — как всегда невозмутимо отвечает Генма.

Какаши сдавленно шипит от злости. Генма легонько сжимает его запястье свободной рукой, отводит от своего горла.

— Успокойся.

— Я спокоен. Как баранья вырезка, на которую ты будешь в скором времени похож, если прямо сейчас не объяснишься. Какого черта, Ширануи?

— Она не девочка, Какаши. Она юная женщина. Ты не замечал, как она на нас смотрит? Нет?

— Нормально смотрит!..

— Конечно, нормально. Это очень естественно — хотеть кого-то. Что ты глаз свой на меня вылупил? О чем ты все время читаешь? Забыл, что это такое, когда гормоны в крови гуляют?

— Она еще недостаточно взрослая, чтобы понимать последствия.

— То есть, убивать она взрослая, а любить — нет? — иронично интересуется Генма.

Какаши не находится с ответом, а Генма напирает:

— Она не ребенок. И желания у нее совсем не детские. Возможно, сама она их и не до конца осознает… Но знаешь, кто-нибудь точно поведется на этот взгляд. И он не будет с ней так заботлив, как я. Или ты.

— Забудь об этом, — цедит Какаши мрачно.

— Подожди-ка, друг Какаши. Напомни, кто тебя назначил ее опекуном?

— Здравый смысл! — рявкает Какаши. — Отстань от девчонки!

— У тебя стояк, — сообщает Генма, прижимаясь к нему теснее, чем Какаши готов позволить. Улыбается. — На кого, Какаши? На нее? На меня?

— Не твое дело, — бормочет Какаши, отворачиваясь. Он смущен, по-настоящему смущен.

— Или давай трахнемся, или отпусти меня.

Перед глазами у Какаши вспыхивает видение — Генма полуголый, ноги сцеплены у Какаши за спиной, обнимает за шею. Даже плечи заныли, как будто Генма уже повис на нем всем своим длинным гибким телом. Какаши торопливо убирает руки и делает шаг назад.

Генма начинает оправлять форму скупыми точными движениями. Какаши видит его в зеркале. Ширануи Генма всегда собран и аккуратен, лучше напарника трудно найти. Он никогда не подводит и всегда делает верные заключения. И сейчас тоже: звучит все так гладко, так логично.

— Поверь, я знаю, что говорю. Девочка всю жизнь у тебя на глазах, ты и не замечаешь. А я тебя уверяю, сексуальности в ней столько, что она скоро начнет дымиться… Как по-твоему, лучше выпустить пар до того, как она взорвется?

«Она может постоять за себя», — хочет сказать Какаши, но не успевает. Генма качает головой:

— Рано или поздно она нарвется на того, с кем не сможет справиться. Это же закон жизни, Какаши. Ну? Или ты. Или я. Пусть она получит на день рождения свой подарок. И я тебя уверяю, характер у нее разом поменяется.

— Если ты сделаешь ей больно, — с явно различимой угрозой начинает Какаши. Генма криво улыбается.

— Кто, я? Я сама нежность. Разве тебе больно было?

«До сих пор болит».

Какаши одергивает жилет, поправляет хитай. Рука зудит от желания вздернуть повязку повыше, открыть Шаринган и сделать Генме внушение, от которого тот нескоро оправится. Выходит в общий зал. Чувствует движение воздуха: его обгоняет Генма, невесомо хлопнув на ходу ладонью по плечу.

Глядя ему в спину, Какаши вспоминает, почему терпеть не может его улыбку. Беря назначение, он думал, что все отболело, ан нет, снова тянет и колет. Как застрял сенбон в груди пять лет назад, так и ворочается.

— Оно того стоило? — спрашивает он у этой спины так тихо, что в людском гомоне трудно расслышать.

Но Генма слышит.

Он оборачивается — на ходу, легкий в движениях, ладный весь — медленно достает из нагрудного кармана сенбон, сует в рот, прихватывает белыми, ровными зубами.

— Ушел ты, не я, — произносит он медленно. Какаши не нужен Шаринган, чтобы прочитать это по губам. Твердым, красивым губам. Таким знакомым. Таким умелым. Лучше Генмы мастера не сыскать, и глядя на его губы, Какаши думает вовсе не о военных делах.

Сенбон описывает круг.

— Нет, Генма. Мы не будем смешивать работу и личную жизнь, — говорит Какаши спокойно и жестко.

Он в два шага догоняет Генму, встает вровень, обнимает за плечи. С виду дружески, но на сей раз Генма высвободиться даже не пытается. Сакура, которая сидит у стойки в несколько деревянной позе, завидев их, заметно расслабляется.

Забавно, около нее нет никого, кто бы осаждал круглые коленки. Правда, соседних табуретов тоже больше нет: только горки щепок справа и слева от хрупкой девочки с крашеными в розовый цвет волосами. Стойка усыпана ровным слоем мелкой стеклянной крошки. Перегнувшись через нее, Какаши обнаруживает бармена — тот прячется, накрыв голову полотенцем.

— Девушке больше не наливать, — весело говорит Какаши. — А вот я, пожалуй, выпью.

И, выпрямившись, решительно одергивает на Сакуре юбку.