Готт или не готт? (джен)

…«Даже летом ног у готок

Не бывает без колготок»

Вот так вот, черным по рыжему. Почерк ничего так, ровненький, разборчивый, а цвет так и вообще мой любимый.

Радует меня эта надпись? Да нет вроде. Злит? Тоже нет. Вот ведь огорчение какое. Даже и огорчиться толком тоже как-то уже не получается…

— Вот-вот! Безобразие просто! Все двери опять испохабили, и все с подковырочкой, с издевочкой этакой! Ну теперь-то вы понимаете необходимость видеокамер на каждом этаже? Это же вовсе недорого, если на всех раскидать, а консьерж, опять же, может в свободное время за небольшую доплату…

Управдомша у нас — настоящая ведьма. Не шучу. Меня просто завораживает её умение выныривать совершенно неожиданно. Вот откуда сейчас взялась? Я же одна на площадке стояла, надпись на двери рассматривая и пытаясь найти в себе хотя бы тень раздражения или радости, и никто не шёл по ступенькам, и лифтовая дверь не хлопала. И вот однако же — извольте любить и не жаловаться. Стоит. Вся из себя такая возмущенная.

— Вот у меня и документик с собой, вы, главное, подпишите, а денежки можете и потом внести, мы не торопим. Главное, чтобы порядок был. Как только камеры установим — так сразу этих проходимцев за ушко и на солнышко! Чтобы неповадно всяким! И правильно! А то ишь, взяли моду! Главное — гражданская сознательность! И мы им покажем, правильно я говорю?!

— Неа, — отвечаю тихо и ласково. — Неправильно.

И гляжу с умилением, как кипятится и подпрыгивает от праведного негодования управдомша, вся такая деловая и правильная, граждански сознательная, от туфель на широких каблуках до седого кока на макушке. На нее просто нельзя смотреть без улыбки, светлой и доброй, вот я и улыбаюсь. Да и настроение сегодня хорошее.

Впрочем, как и всегда.

— Как неправильно?.. — управдомша растерянно моргает и автоматически отзеркаливает, тоже понижая голос чуть ли не до шёпота. Тихий голос и безмятежная улыбка на скандалистов очень часто действуют куда эффективнее ушата холодной воды, это я давно заметила. — Почему неправильно?..

— Потому что свобода личности, — говорю со значением и доверительностью, словно открывая жуткую тайну. И добавляю с чуть виноватой улыбкой: — Ну и потом, вы же знаете, кто мой папа…

Она не знает — и никогда не узнает, я позаботилась. Но именно поэтому затыкается моментально. Таращит глаза, пытается выдавить понимающе-подобострастную улыбку — получается плохо. Шустрым теннисным мячиком скатывается по лестнице на этаж ниже, теребит звонок. Очень надеюсь, что соседей с четырнадцатого не окажется дома — а раз я понадеялась, к тому же еще и очень, то значит так оно и будет…

Когда неизвестный поклонник посвящает тебе стихи, причём ради их написания на твоей двери не ленится подняться на пятнадцатый этаж, а потом ещё и протопать двенадцать ступенек последнего пролёта, ибо лифт у нас останавливается на площадках между этажами и до самого верха не доходит, это приятно. Ладно, ладно, пусть оставляет он надписи на двери не только тебе, но и доброй половине подъезда, и почти все они в рифму. Ну и что? Все равно приятно. Конечно, хотелось бы, чтобы стихи эти были прекрасны, возвышенны и лиричны. Ну или хотя бы точны. Но — как в том анекдоте — а не слишком ли вы много хочете?

Жаль, конечно, что придверный рифмоплет не ошибся лишь с временем года, а остальное — мимо нот на два лаптя по карте. Для начала я не готка и сроду ею не была, да и стильные дольчики с чёрно-серебрянными спиралями бытия — это вам вовсе не какие-то вульгарные колготки! Только слепой перепутать может. Но это же не повод всяким там управдомшам вешать над моей дверью следилку, в самом-то деле! Да еще и за мои деньги.

Прислушиваюсь к себе. Но возмущения настырностью управдомши и ее посягательствами на мое личное пространство нет. Только умиление. Жаль. Я почти надеялась. Лёгкого раздражения как раз хватило бы, чтобы написанные несмываемым маркером буквы пожухли и осыпались с рыжей самоклейки «под дерево», словно школьный мелок с антивандального покрытия. Вместе с зазевавшейся ночной бабочкой, случайно попавшей под чужую раздачу. Впрочем, она сама была бы виновата — нечего на моей двери окукливаться! Но раздражения нет. Даже самого наилегчайшего, а я еще не сошла с ума, чтобы пытаться вызвать его искусственно. Живи, бабочка!

Все, что не случается — не случается к лучшему. И никаких вам следилок.

Ковыряюсь ключом в замке, довольная, как три слона перед вагоном морковки. Я вообще не умею злиться, давно уже, да и творчество неизвестного пачкуна — такая же неотъемлемая часть моей жизни, как и заныканная под подушкой шоколадка, отличная такая шоколадочка, кстати, двухсотграммовая, с миндалём и апельсиновыми цукатами, как вспомнила — так сразу слюнки и потекли. Подожди немножко, моя дорогая, я уже почти дома и скоро к тебе приду, как же я без тебя скучала! Только лишь мысль о тебе и грела меня во время долгой прогулки по старому кладбищу… нет, ну по парку, конечно, но ведь все знают, на месте чего он разбит, да и плиты местами вполне себе сохранились, умело прикидываясь частью ограждения или дорожек. Но между могильными плитками и тобою, моя роскошная двухсотграммовая и совсем ещё даже ненадкусанная, огромная разница! И глупо было бы думать, что я могу предпочесть их тебе. Ты и только ты — властительница моего сердца и желудка! Мимолётная интрижка с батончиком из автомата не в счёт, сколько его было, того батончика, одно название, что Марс…

В прихожей темно, но свет зажигать лень, на ощупь пробираюсь в комнату. Плюхаюсь на диван прямо в кедах, дрыгаю ногами, но обувка сидит крепко. Ну и пофиг, всё равно скоро придётся вставать и идти на кухню ставить чайник. Но прежде… Сую руку под диванную подушку и достаю её — огромную и восхитительную двухсотграммовую чёрную богиню моего сердца. Обожаю звук сминаемой фольги, но куда больше — сладкую горечь на языке. Что ещё надо человеку для счастья? Телевизор? Ага, как же! Он у меня есть. Модный и навороченный, с 4-ди эффектом и выходом в сеть. Пылится в углу, даже толком и не распакованный. Родители подарили на новоселье. Они меня очень любят, но всё ещё продолжают робко надеяться, что когда-нибудь я стану такой же, как все. Но я — не как все, и телевизор мне для счастья не нужен вовсе. А что нужно?

Конечно же, шоколадка! И книжка.

Хорошая, интересная, про космос или таинственные приключения, добрая и трогательная, и обязательно с продолжением, чтобы удовольствия хватило на подольше. Книжка лежит на своем обычном месте, под диваном, куда мне удобно будет в любой момент дотянуться рукой. Терпеть не могу лишних движений! Вечером с ребятами собирались в кино, но до семи уйма времени и я успею покайфовать. Однако хороший кайф требует подготовки, крепкий горячий чай и прочее вкусненькое из сумки и холодильника — не ревнуй, шоколадка! Ты всё равно была первой.

Иду на кухню.

Меня зовут Катя. Для друзей — Катёнок или Кошк. Люблю чёрный цвет, разные вкусности и добрые книжки про всякие тайны. Из-за плохо сросшейся в детстве голени терпеть не могу обувь на каблуках, но достаточно высока, чтобы не страдать по поводу невозможности бегать на десятидюймовых шпильках. Мне двадцать лет, я вполне симпатична. Приложив некоторое количество усилий, могла бы сделать из себя настоящую супер-красавицу, от одного взгляда на которую встречные мужики сами укладывались бы в штабеля у моих косолапых ног, а кинопродюсеры и модельные агенты толпами дежурили бы у подъезда с контрактами наперевес. Но мне лениво. К тому же самой себе я нравлюсь как есть. И да — я не гот! Во всяком случае, не в том значении, которое обычно в это слово вкладывают. Хотя и крашу в чёрное волосы, ногти и губы. И подводку делаю «а-ля голодный вампир». И ношу только чёрное, вот уже почти десять лет. Ну что поделать, если мне так идёт чёрное? Но философия пессимизма и вечного умирания — не моё ни разу. Я слишком люблю жизнь и всяческие её удовольствия.

А ещё я бог этого мира.

Так получилось…

И это значит, что я всё-таки каким-то боком немножечко god…

* * *