Тату палача (джен)

Уолден Макнейр никогда не точил свой рабочий инструмент заклинаниями. Конечно, если использовать их, отличный результат можно получить за считанные секунды, но…

Это же просто оскорбление, если не святотатство — затачивать боевые топоры и мечи теми же бытовыми заклинаниями, которыми пользуются домохозяйки на своих кухнях.

Поэтому Макнейр, словно обыкновенный маггл, довольствовался старинным наждачным камнем, который нашел в каморке ликвидаторов опасных тварей в отделе Надзора за магическими животными Министерства магии. Брусок, конечно, был не простым, а гоблиновской работы. Чары этих тварей защищали его от стачивания, поэтому артефакт служил волшебникам вечно.

Ликвидатор опасных тварей! Вот политиканы нагородили лес из словечек, когда есть простое и ясное название этой профессии — палач. Свою работу Макнейр обожал, она была лучшим, что могло с ним случиться после исчезновения Темного Лорда. Коли теперь нельзя пускать кровь из людишек: магглов, грязнокровок и предателей крови, — так хоть из волшебных тварей, которые забыли свое место. Одно плохо — работы было мало, это тебе не почти ежедневные рейды Пожирателей смерти. Но приходилось довольствоваться малым, хотя сегодня не день, а праздник. Макнейру предстояло опустить свой топор на шею гиппогрифа, который посмел тронуть сына Люциуса Малфоя.

— Гордая птичка, кланяться ей нужно, видите ли! Вот теперь мой топор тебе и поклонится аж до земли! — со смешком фыркнул Макнейр, продолжая яростно его натачивать.

Хотя топор и так остротой уже мог соперничать с опасной бритвой, Макнейру этого было мало, к своей работе он всегда относился очень добросовестно. Время от времени Макнейр бросал злобные взгляды на башни Хогвартса, словно ему предстояло рубить не голову гиппогрифа, а башни магической школы.

Но она того стоила, ведь все беды Макнейра начались именно там.

Дошкольное детство у Уолдена было счастливым. Его семья жила на отшибе, родители ни с кем из волшебников дружбы не водили, занимались своим магическим ремеслом и отвозили изделия на продажу в магазинчики Диагон-аллеи.

Лишних слов на ветер родители не бросали, Уолден от силы мог за день услышать пару десятков, да и звучали они как команды, которые он должен был беспрекословно исполнить. Мог и не выполнять, но тогда отец, опять же без лишних слов, стягивал ремень и отхаживал непокорного сына по голому заду. Уолден молча сносил эту экзекуцию. Во-первых, сам заслужил своим поведением. Во-вторых, отец не терпел ни криков, не извинений — он воспитывал из сына мастера или бойца, а не политика. Вдобавок, мать, если считала, что сын уже получил по заслугам, подходила к супругу и молча забирала ремень. Мужу и без слов все было ясно.

Мало кто из волшебников отваживался противостоять твердости характера миссис Макнейр. В боевых искусствах тоже, ведь даже в школьные годы она славилась тем, что дольше всех устояла против тогда еще Тома Риддла на поединке в дуэльном клубе.

Уолден рос, в основном предоставленный самому себе, хотя не сказать, что родители им не занимались. В Хогвартс он пришел, умея хорошо читать и писать, а заодно и владея многими навыками по чарам, зельеварению и трансфигурации, которые приобрел, помогая между играми и развлечениями своим родителям в работе и по хозяйству.

На первых же занятиях почти по всем предметам преподаватели хвалили Уолдена за его хваткость и смекалку, за четкие и краткие ответы. Но беда подкралась на тех уроках, где нужно было много разговаривать. Слова застревали в горле у Уолдена, не хотели литься плавным потоком, как у других, а брызгали тонюсенькой струйкой. Он походил на иностранца в Хогвартсе, который хорошо понимает, что ему говорят на английском, но стоило самому открыть рот, так весь класс покатывался со смеху. Вот только иностранные студенты со временем осваивали разговорный английский, а у Уолдена пробка то ли в горле, то ли в мозгу не сдвигалась ни на дюйм. Он так и оставался косноязычным, хотя учился неплохо — по крайне мере, из-за него баллов Слизерин не терял. По практическим навыкам у Уолдена Макнейра всегда были отметки не хуже «выше ожидаемого», за письменные работы обычно «удовлетворительно», а отвечать устно у доски его просто не вызывал никто из педагогов: ни старожилы, ни новички.

Однажды Уолден подслушал разговор профессора Кеттлберна с новым преподавателем по защите от Темных искусств.

— Макнейра к доске не вызывай! Урок сорвешь. У парня руки из плеч растут, а вот язык — из жопы! Я сам без смеха его речи слушать не могу.

Что же, эти слова были правдой, но Уолден затаил ненависть к беспардонному преподавателю, заодно это чувство перекинулось и на его предмет — уход за магическими животными. Ухаживать за тварями?! Пусть сами за собой ухаживают, а если на волшебника рыпнутся, то сразу раз — и лапки кверху!

Вторым в список ненавистных преподавателей попал сам Альбус Дамблдор.

К СОВам Уолден готовился в женском туалете на втором этаже, вслух рассказывая Плаксе Миртл экзаменационные билеты. Она оказалась хорошей слушательницей, не смеялась над его ораторскими муками, ведь сама при жизни хлебнула немало насмешек от других учеников. Она вообще чуть что плакала, а не смеялась. А чужие слезы, как ни странно, хорошо влияли на разговорную речь Уолдена. Так что тренировки в женском туалете давали положительные результаты, и Уолден собирался поразить преподавателей и членов экзаменационной комиссии своими ответами.

Не получилось! Члены комиссии не задали ему ни одного — ни одного! — вопроса, требующего устного ответа.

Причину объяснила вездесущая Миртл, когда Уолден пришел к ней пожаловаться, что их труды пропали даром.

— Я так и знала! — всхлипнула она, но потом, передумав плакать, уперла руки в бока. — Это все Дамблдор! Я слышала! Он предупреждал членов экзаменационной комиссии, что ты больной. Сыпал какими-то латинскими названиями твоего недуга, а волшебники, как китайские болванчики, только головами кивали.

— Сам он псих больной! Идиот! — Уолден так резко развернулся на каблуках, что они противно взвизгнули на кафельном полу, и выбежал из женского туалета.

Плакса Миртл не должна была видеть его слез.

В Хогвартс после окончания пятого курса Уолден Макнейр не вернулся. Он примкнул к Темному Лорду, хотя по легенде стал помогать матери в работе, так как к тому времени отец больше времени проводил в Мунго, чем дома, а через полгода вообще умер.

В служении у Темного Лорда лишние слова были не нужны: получил приказ — исполнил, так что никто особо и не знал, что теперь с речью у Макнейра все наладилось. Хотя если он начинал злиться, былая проблема мгновенно возвращалась.

Это и помогло ему избежать Азкабана после исчезновения Темного Лорда. Когда Макнейр оказался на первом допросе в Аврорате, то иные чувства и не могли возникнуть. Гнев даже заглушал страх. Радуетесь гибели Темного Лорда? А вы-то тут причем? Вы при одном его виде накладывали в штаны! Скажите спасибо младенцу, который чудесным образом победил великого волшебника, не оставив от него и следа. Просто автомагия какая-то! Когда не знаешь, какие чары применил, но все сложилось наилучшим образом.

На вопросы авроров Макнейр отвечал в своих добрых традициях: отдельные слова, густо приправленные междометиями. В результате на допрос был приглашен невыразимец, который и пришел к выводу, что служил Макнейр Волдеморту под Империусом, поэтому-то сейчас ничего членораздельного и не может сообщить следователям. Надо же! Люциусу Малфою за такой диагноз пришлось выложить кругленькую сумму в галлеонах, а Макнейру он достался на халяву. Так мало того, ему еще и работу предложили в Министерстве магии. Политиканам нужно же доказать обывателям, что они не огулом карают всех Пожирателей смерти, а с каждым разбираются досконально.

Однако разговор министра магии и сотрудника их отдела с идиотами Дамблдором и Хагридом что-то затягивался, кроме того у Макнейра создалось ощущение, что кто-то смотрит ему в спину. Он оглянулся разок, другой, но кроме гиппогриффа смотреть на него было некому. Вот же тварь глазастая!

Левое предплечье зачесалось, ожидая угощения. Макнейр посмотрел на место, где когда-то была Темная метка, а теперь красовалось замечательное тату с палачом. Татушка была простая, маглловская, но настоящий палач после каждой работы капал кровью жертвы на топор нарисованного соратника. Это превратилось в настоящий ритуал, и теперь маггловское тату уже требовало своей порции магической крови.

Эх, как же жалко, что та мастерица не волшебница и даже не сквиб! Лучшей жены себе бы Макнейр и не хотел. Идеальная женщина: внешне хороша, руки золотые, а язык на замке — лишнего слова из нее не выдавишь. Но разбавлять волшебную кровь своих будущих детей маггловской Макнейр не хотел, поэтому отношения с Викторией держал на уровне редкого, ни к чему не обязывающего секса.

Впервые он столкнулся с ней в тот памятный день, когда после допроса авроров оказался не в Азкабане, а на новой должности в Министерстве магии. Ошалевший Макнейр вышел из здания не через камины, а через телефонную будку и пошел гулять по маггловскому Лондону. Просто куда ноги понесли, лишь бы подальше от остальных волшебников. Он шел и шел по городу, пока его взгляд словно магическими чарами не приковала к себе витрина. На ней были размещены обыкновенные маггловские фото, но с очень красивыми рисунками на человеческом теле. Чего только и где только там не было! От суровых черепов, змей, волков до слюнявых цветочков, ангелочков и птичек. И даже если что-то не нравилось по тематике, было невозможно отрицать талант художника. Его профессию хотелось писать с большой буквы — Художник.

Макнейр никогда не был в картинных галереях, но сейчас он напоминал завсегдатая, который не может отвести взгляда от очередного шедевра. Особенно поражала одна работа: весь торс мужчины всплошную был покрыт цветными изображениями японского война, дракона и цветов, которые перетекали одно в другое, составляя единую картину.

— Ну! — Макнейр даже вздрогнул от неожиданного возгласа.

В дверном проеме, опираясь о косяк, стояла и курила молодая девица. Внешне она жутко походила на его мать, особенно если переодеть ее по-человечески, в мантию, и отпустить длинные волосы. Ну что это за женщина? Стрижка под мужика, в старых потертых штанах и майке, которую нормальная женщина и как нижнее белье не станет носить. Так еще и курит! Правда, на руках очень красивые перчатки — золотые рыбки, плавающие среди водорослей — достойные ручек дам из древнейших и благороднейших семейств.

Но когда Макнейр пригляделся, то понял, что эти «перчатки» с рук не снимешь. На теле девицы были нарисованы те самые картинки с витрины.

— Круто! — хрипло вырвалось у него.

Девица хмыкнула, докурила сигарету и метким щелчком отравила ее в урну. Потом оглядела Макнейра с ног до головы, оценивая, достоин ли он или нет пары ее слов, и процедила сквозь зубы:

— Чувак, ты даже не представляешь, до какой степени!

У Макнейра появилось жгучее желание выхватить волшебную палочку и размазать нахалку по стене, но любопытство взяло вверх.

— Вразуми!

Девица нутром почувствовала за единственным словом всю силу характера этого незнакомца и неожиданно приятно улыбнулась. Странно, но за эту мимолетную улыбку Майнейр готов был простить наглой маггле все прошлые и будущие прегрешения.

— Я сама это колола. На правой руке — без проблем, я же левша. А вот на левой — жесть!

Макнейр взял обе ее руки в свои и принялся разглядывать качество работы. Девица было попыталась вырвать руки из его хватки. Раз, другой, а потом расслабилась и стала насмешливо ждать финала.

— Я не вижу разницы! — решил Макнейр. — Шикарная работа!

Хотя он не был специалистом ни в рисовании, ни в татуировках, но различить качество двух работ рядом друг с другом не сложно даже новичку.

— Мой японский учитель тоже не увидел… — похвасталась девица, но вдруг спохватилась: — Ты кто такой, чтобы я с тобой вдруг откровенничать начала?

— Волшебник! — честно признался Макнейр.

В ответ девица заливисто рассмеялась, оценив шутку.

— Ну, ты мастер отжечь! С тобой не соскучишься! — решила она, а потом серьезно спросила: — У моего салона крутишься из любопытства или из-за проблемы?

Конечно, из-за любопытства! Но вдруг это иное? Судьба с ее шутками? После этой мысли Макнейра словно осенило, и он, закатав рукав мантии, показал свое левое предплечье с поблекшей Темной меткой.

Девица выругалась и быстро затащила Макнейра в свой салон. Там она без лишних слов усадила его на кушетку и направила на руку лампу. От яркой вспышки электрического света Макнейр с непривычки зажмурил глаза, а когда открыл, то увидел, как мастер тату через лупу разглядывает его метку.

— Господи, что это? Никогда с таким не встречалась. Кому руки оторвать? — Девица разговаривала не столько с Макнейром, сколько сама с собой. — Похоже, что изготовителям краски, рисунок-то качественный.

Теперь Макнейру стало понятно, откуда выросли ноги у идеи Волдеморта с Темной меткой. Ведь до него в магическом мире никто подобное не применял.

Среди Пожирателей смерти ходили разговоры, что Темный Лорд в детстве воспитывался магглами, поэтому так ненавидел их. Лично Макнейру магглы были безразличны: что они есть, что их нет. В обычной жизни он с ними не пересекался, а задания во время рейдов исполнял без ненужных эмоций. Приказали убить — убивал, приказали припугнуть — припугивал, но всё как без ненависти, так и без сострадания. Похоже, что это-то и сбило подозрения невыразимца, когда он копался в его мозгах во время допроса в Аврорате.

— Вам восстановить прежний рисунок или перекрыть? — вырвал Макнейра из размышлений вопрос девицы. — Кстати, меня Викторией зовут.

— А меня всего лишь Уолден. «Победа»?

— Ага, родители в честь королевы Виктории назвали, патриоты они у меня были. В наследство от них только имя осталось, но я стараюсь ему соответствовать. Так что будем колоть?

Макнейр представил себя появившимся на работе с новехонькой Темной меткой. Истерический визг и бег врассыпную всех министерских работничков не мог не вызвать у него кривой усмешки.

— Хочу палача!

— Палачу монохром не ахти, лучше в цвете! Кстати, твоя прежняя татуировка в цвете тоже бы лучше выглядела. Эх, оторвусь я сейчас по кровище!

Глаза у Виктории радостно заблестели, порыв творчества налетел на нее и закрутил в своем водовороте. Уже через полчаса она показала Макнейру свой набросок. Он влюбился в него с первого взгляда.

— Давай наноси!

Макнейр так хотел увидеть этот рисунок на своем теле, что его даже не пугала ужасная боль, которой сопровождался обряд получения Темной метки у Волдеморта.

— Ну, ты шустрый мужик, Уолден! У меня же очередь, хотя…

Она взяла записную книжку и подошла к телефону. Что этот аппарат — телефон, волшебник знал еще по урокам маггловедения, но ни разу в жизни не видел, как им пользуются.

— Привет, Стив! Как ты смотришь на перенос нашего сеанса? Вот и отличненько, мне тоже реал сегодня неожиданный сюрприз подкинул. Ага, давай завтра в полдень!

Быстро решив проблему, Виктория дерзко подмигнула новому клиенту и сказала:

— Ну, Уолден, раздевайся, ложись… знакомиться будем!

— Догола? — быстро отшутился в ответ Макнейр.

— Я же говорю, что ты шустрый… хотя мне такие мужики нравятся. Обезболиваем?

— Еще чего! — Волшебник очень неодобрительно покосился на нечто неизвестное, что Виктория взяла в руки.

— О, таких мужиков вообще люблю!

Все у магглы было не так, как на церемонии у Темного Лорда. Там при касании волшебной палочкой метка вспыхивала на теле мгновенно, а потом словно прожигалась внутрь плоти, вызывая сильную боль. Но зато все проходило за считанные секунды. Здесь же работа тянулась крайне медленно, хотя Макнейр никуда не спешил.

Сначала рисунок был перенесен на его тело, причем по ходу работы претерпел некоторые правки, так как старая метка норовила то там, то здесь вылезти наружу. Потом начался сам процесс наколки. В отличие от волшебной палочки маггловская «волшебная палочка» для татуировки была весьма внушительным металлическим агрегатом. Процедура сначала была не особо болезненна, так, мелкие уколы, но со временем эти уколы стали весьма чувствительными. К концу Макнейр уже сжимал зубы от боли, но молчал.

Когда все закончилось, Виктория, повернув голову к своему прейскуранту, сказала:

— Вообще-то с тебя по верхнему за сложность работы, но возьму с тебя по нижнему… за мужество. Ни взглядом, ни вздохом не показал, как тебе больно.

И тут Макнейр побледнел — понял, что маггловских денег у него нет ни пенса.

— Что? Тебе плохо? — не на шутку встревожилась Виктория. — Сердце? Нахрена ты терпел?!

— Нет! Я забыл поменять га… свои деньги на фунты! — Макнейр вытащил из кармана несколько галлеонов. — Может, возьмешь в залог что есть, а завтра я принесу, что надо?!

— Золото? — От удивления глаза у Виктории полезли на лоб. — Так ты еще и иностранец? Богатенький иностранец! Это в какой же стране в обороте золотые монеты? Я подобное только в детстве видела, и то, когда наш класс в музей водили.

— Ну-у-у… — замялся Макнейр.

— Ха-ха-ха, так ты еще и шпион?! Ладно, не выдавай мне своих тайн, богатенький шпион!

Назавтра, к концу ее рабочего дня, Макнейр пришел в салон тату с нужной суммой в фунтах стерлингов, а еще с бутылочкой огденского, букетом цветов, на которые он заранее наложил заклятие неувядания.

Один из залоговых галлеонов он оставил на память своему мастеру тату, но Статут секретности так и не нарушил. Хотя потом часто ловил на себе внимательные взгляды Виктории. Что уж таить, во время секса с ней у Макнейра были выплести стихийной магии, да и волшебная палочка как-то из штанов выпала.

Один раз она ему сказала:

— Я поняла, что ты не отжигаешь, а всегда говоришь правду…

Но Макнейр не стал продолжать этого разговор, просто заткнул ей губы поцелуем…

«Сраный Мерлин! Сколько же можно болтать?» — Макнейр готов был уже ворваться в хижину к Хагриду и сказать все, что он думает о членах комиссии.

Но тут задняя дверь со стуком распахнулась, и тишина взорвалась от визгливого фальцета:

— Где он? Где чудовище?

Макнейр оглянулся и оторопел: место лежки гиппогрифа опустело.

Сначала палач потерял дар речи, но когда увидел, какая радость расцветает в глазах проклятого Дамблдора и тупого Хагрида то словно в оправдание перед министром заорал:

— Он был привязан здесь! Я же только что его видел! На этом самом месте!

Кто-то что-то кричал в ответ, но Макнейру было все равно, он сразу все понял. Жертва спаслась бегством, а топор и тату остались не у дел. В ярости палач рубанул по чему-то, подвернувшемуся под руку. Изгородь и ближайшая тыква разлетелись на куски в стороны.

Так тату «Палач» впервые вместо крови было окроплено тыквенным соком…