Выйти замуж за мага! (гет)

Петуния до сих пор не верила своему счастью: только что у нее не было ничего, а тут раз — и появилось все, о чем она когда-либо мечтала. Лили, Сириус… Петуния провела рукой по животу; после свадьбы (двойной свадьбы ее и Сириуса, Лили и Джеймса) прошло всего два месяца, и она еще никому не сказала, ни сестре, ни мужу, но скоро, еще через восемь месяцев в их семье стоило ждать пополнения.

О беременности Петуния узнала только на прошлой неделе, сложила в уме информацию по всем известным симптомам, нашла решение, но предпочла не радоваться слишком рано, а сначала записалась на прием к врачу. Боялась, конечно, жутко, но оно того стоило — по крайней мере, теперь она точно знала, что не ошиблась. У нее будет ребенок!

Петуния не была уверена на все сто процентов, но все же ей пришлось признать, что причина, по которой о своем отцовстве еще по-прежнему не знал Сириус, заключалась в том, что она… Нет, ну разумеется, она в нем нисколько не сомневалась. Совсем-совсем не сомневалась, просто… не была уверена, что он почувствует от этого такую же радость, как ту, что сейчас чувствовала она сама. Впрочем, это, наверное, просто гормоны сказывались.

Как бы то ни было, сегодня Туни собиралась отбросить прочь сомнения и раз и навсегда раскрыть все свои карты. Для этого она пригласила в их маленькую лондонскую квартирку сестру с мужем и Сириуса, хотела еще позвать родителей, но отец сказал, что мама приболела и будет лучше, если какое-то время они проведут дома.

Петуния постаралась, чтобы все прошло как можно более торжественно, действительно незабываемо: с утра до вечера ходила между прилавками в магазине, выбирая самые свежие фрукты и овощи, чуть ли не до хрипоты торговалась с продавцом мяса, заказала самые изящные белые салфетки и хотела еще купить серебряные столовые приборы, как те, что были у бабушки с дедушкой и с которыми она часто играла в детстве, но денег на них уже, к сожалению, не хватило. Но и без серебра на столе Петуния могла устроить такой ужин, что перед ним померкли бы даже рассказы Лили о праздничных ужинах в Хогвартсе!

Но в обед позвонила Лили и сказала, что они с Джеймсом не смогут сегодня приехать, будут слишком заняты, и как-то очень таинственно хихикнула, прощаясь. Петуния не то, чтобы расстроилась, но подумала, что в холодильнике места для уже приготовленной еды хватит. Жалко, конечно, ну да и ладно — зато голодными они с Сириусом до конца недели теперь уж точно не останутся. А вот как дожить до следующей зарплаты, если Петуния почти всю предыдущую потратила на этот ужин… Об этом Туни предпочла пока не задумываться. Придумают что-нибудь, в конце концов, у Сириуса тоже работа есть.

А потом Сириус связался с Туни по Сквозному зеркалу — явной чертовщине, которую он подарил ей в день свадьбы и к которой юная миссис Блэк еще не успела привыкнуть и каждый раз лишь чудом останавливала себя от того, чтобы не завопить во весь голос, как малолетняя девица, когда в глубине зеркала внезапно появлялась физиономия ее любимого. Лили, знавшая о фобии сестры, обычно звонила ей по обычному домашнему телефону, который уговорила Джеймса поставить в Годриковой Впадине, а вот Сириус, отправляясь на очередное задание этих своих… хм… борцов с тьмой, что ли… обычно оказывался в таких местах, где найти телефонную будку так же сложно, как воду в пустыне. Поэтому ради него Петуния готова была терпеть что угодно, даже говорящее зеркало. В конце концов, в мире магии вещи и пострашнее бывают.

— Милая, я сегодня задержусь, — буднично сказало зеркало с отразившимся в нем лицом Сириуса, который очень тоскливо возвел глаза куда-то вверх. — Прости, пожалуйста.

— Ничего страшного, — Петуния натянуто улыбнулась, отчего и без того тонкие губы стали казаться еще тоньше.

— Ложись спать без меня, я сегодня еще не скоро вернусь.

— Ничего страшного, — повторила Туни и добавила уже чуть более искренне: — Главное, береги себя.

Но вопреки своим словам, спать Петуния не пошла. Вместо этого она поужинала, убрала остатки еды в холодильник, слегка надавив на, как обычно, заклинившую дверь. Достала с книжной полки одну из книг, волшебных, с забавными движущимися картинками, собираясь прочесть пару глав, — и сама не заметила, как задремала, неудобно скрючившись на диване.

Разбудило ее возвращение Сириуса, тихий хлопок аппарации, с которым он появился посреди гостиной. Огляделся, заметил спящую жену и, не снимая покрытого землей и глиной дорожного плаща, аккуратно сел на диван рядом с ней. Провел рукой во светлым спутанным волосам, убирая с лица случайную прядку, и хотел уже перенести Туни в спальню, чтобы на утро у нее не болели спина и шея, но Петуния открыла глаза:

— Ты вернулся?

— Да, прости, что так поздно.

— Все в порядке, — Туни села на диван, поджав по себя ноги. — Я хотела… — и зевнула, тут же прикрыв рот рукой. — Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.

— Давай завтра? — предложил Сириус. — Ты же спишь на ходу.

— Нет, — упрямо мотнула головой Петуния. — Сейчас. А то завтра… опять не соберусь.

— Хорошо, давай сейчас, — покладисто кивнул Блэк, снял ботинки, заметив недовольный взгляд жены, и по ее примеру так же забрался с ногами на диван. Просто так, потому что так было веселее и не было необходимости прикидываться скучными и уставшими взрослыми.

Петуния помолчала, собирая в кулак еще не вернувшиеся после сна смелость и решительность, и наконец выдохнула — будто с разбегу в омут ледяной воды сиганула:

— Я беременна.

Сириус на миг прикрыл глаза, вздохнул, а потом заорал в полный голос, очень ребячливо и абсолютно счастливо. Петуния улыбнулась: так же он отреагировал и на ее согласие выйти за него замуж, а сама она тогда впервые всерьез задумалась, что собирается связать свою жизнь с сущим ребенком. Но, в итоге, это оказалось даже и неплохо.

— Ты ведешь себя по-детски, — показала головой Туни, — а сам скоро станешь отцом. Вот как так можно?

— Я счастлив, — просто ответил Сириус, и это был именно тот ответ, ради которого Петуния готова была терпеть даже излишнюю ребячливость мужа. По крайней мере, с ней он был честен и в своих эмоциях, и в своих страхах. Но, конечно, не в своих сомнениях, ведь Сириус Блэк, по его собственным словам, никогда и ни в чем не сомневался.

На следующий день Петуния поделилась радостной новостью с Лили, а спустя еще три месяца услышала те же слова и от нее. И это было поистине волшебно: переживать беременность вместе, ежедневно созваниваться и описывать друг другу симптомы, ездить к одному и тому же врачу, а после приема и осмотра заходить в какую-нибудь кофейню и выпивать чашку чая с не очень сладким пирожным (врач ведь настоятельно рекомендовал не налегать на сладкое!).

— Везет вам с Джеймсом, — во время одного из таких дней вздохнула Петуния и откусила кусочек лимонного пирога. Сейчас ее вообще тянуло на кислое, но в кофейне почему-то отказались дать ей целый лимон, взамен предложив пирог, не такой уж и кислый, но и не очень сладкий. Хотя, на взгляд Петунии, он все же был немного сухим. — Вы сразу с именем определились.

— Не сказала бы, что сразу, — сестра улыбнулась, смешно сморщив нос. Петунии это всегда казалось милым, но Лили, пока не поступила в Хогвартс, жутко переживала из-за этой привычки. — Сначала Джеймс предлагал назвать ребенка, если сын родится, Альбусом или Сириусом, а я сказала, что это уже слишком.

— А если будет девочка?

— Ну, точно не Минерва! — Лили хихикнула, Петуния недоуменно приподняла вверх правую бровь: ей это имя ни о чем не говорило, и смеха сестры она не понимала. — Я бы хотела назвать дочь Джейн.

— В честь мамы?

— Да, ты же знаешь, она сейчас болеет и… — Лили вдруг совершенно неожиданно даже для самой себя всхлипнула. — Мне кажется, ей это было бы приятно.

— Ей будет очень приятно! — горячо заверила сестру Петуния.

Здоровье мамы беспокоило и ее: за последние полгода она совсем перестала выходить из дома и постоянно болела. Туни приезжала к родителям месяц назад, и тогда мама целый день провела в кровати, не спускаясь даже на завтрак, обед и ужин. Это, и правда, пугало и вызывало слезы, когда Петуния думала, что в этот раз, возможно, мама уже не поправиться.

— И Джеймсу это имя тоже нравится, постоянно шутит, что я назову дочь в честь него, и почему-то считает Джейн женским вариантом своего имени.

— А это так? — отвлеклась от грустных мыслей Петуния.

— Понятия не имею. А вы с Сириусом все еще спорите насчет имени?

— Да, я сказала, что он назовет сына Мерлином только через мой труп.

— А ты бы как хотела?

— Дадли.

— Как дедушку?

— Как дедушку. Знаешь… мне его с каждым годом все сильнее не хватает.

— Да-а, понимаю. Мне тоже. А Сириусу ты об этом говорила?

— Нет, — Туни мотнула головой. Она хотела ему сказать, но он же считает, что это самое дурацкое имя, которое он только слышал и… — Он не поймет.

— А как бы ты назвала дочь?

— Роза, — мечтательно улыбнулась Петуния. — И будет у нас тогда в семье полный цветник: розы, петунии и лилии.

— Красиво, — подумав, согласилась Лили. — Мне нравится.

— Эх, было бы с Сириусом так же легко, как с тобой!

— Если бы с ним было легко, ты бы за него не вышла, Туни! — и с этим Петунии было сложно поспорить. В конце концов, одним из множества положительных качеств Сириуса Блэка, из-за которых она в него и влюбилась, было то, что с ним каждый день становился непредсказуемым, а поступки не подлежали угадыванию и каждый раз становились приятным или не слишком приятным сюрпризом. Как, например, на прошлой неделе, когда он устроил Туни свидание и они всю ночь летали над Лондоном на его волшебном мотоцикле, а с рассветом нашли первую попавшуюся кафешку и объелись блинчиками с приторно-сладким сиропом так, будто это были последние блинчики в их жизни. Хотя накануне вечером Петуния максимум предполагала, что они сходят в кинотеатр или посидят в каком-нибудь пафосном ресторане, но Сириус всегда умел ее удивлять.

Туни улыбнулась: хорошее свидание у них тогда получилось, и закончилось оно тоже хорошо, когда перед сном Сириус наколдовал по ее просьбе маленькую стайку золотистых бабочек, совсем как в тот вечер.

— Поговори с ним, — повторила Лили и отпила глоток слишком крепкого зеленого чая. — Он обязательно поймет.

Туни кивнула; рано или поздно им Сириусом пора уже было начать учиться решать свои проблемы самим, не вмешивая в них ни Лили с ее прекрасными советами, ни Джеймса.

И в этот раз Сириус ее действительно услышал — и понял.

— Ладно, — примиряюще поднял он руки вверх, когда Туни почувствовала, что вот-вот снова разревется. Глупые гормоны! — Если будет сын, назовем его Дадли, раз тебе этого так хочется.

— Спасибо, — всхлипнула Петуния и вытерла краешки глаз белым кружевным платочком.

— Но второе имя у него будет Мерлин!

— Только через мой труп, Сириус! Только через мой труп.

— Ха-ха! Ну вот, ты опять злишься, Туни!

— А ты опять доводишь меня до того, чтобы я злилась!

* * *

Недели шли за неделями, месяц за месяцем, и Туни понемногу привыкала к мысли, что внутри нее сейчас растет человек, что она не просто скоро станет мамой — что, в определенной степени, она уже сейчас мама для этого еще не родившегося малыша. Сириус стал чаще возвращаться домой к ужину и уходил на работу только после совместного завтрака, хотя до этого Петуния уже почти забыла, каково это — встречать новое утро не в одиночестве. Сириус любил класть руку на ее уже прилично округлившийся живот и замирать, сосредотачиваясь на ощущении того, как с другой стороны один агрессивный малый приветливо пинается еще совсем крохотными ножками. И в такие моменты Петуния верила, что из них троих в самом деле может получиться хорошая, счастливая семья.

Она держалась за эту мысль, как утопающий в свои последние секунды отчаянно крепко держится за хрупкую соломинку. Держалась, держалась, держалась…

А потом родила здорового, крепкого и очень упитанного мальчика, которого, поспорив еще пару дней, все же назвали Дадли Мерлином Блэком. В первый месяц жизни эта кроха умудрилась чуть ли не весь дом с ног на голову перевернуть, отчего Петуния хваталась за голову и проверяла, не появились ли у нее преждевременно седые волосы, а Сириус только очень радостно хохотал и хлопал в ладоши в момент очередного стихийного выброса магии сына и говорил, что все Блэки такие — колдуют с пеленок раньше, чем начинают ползать. Петуния просто качала головой: сил спорить уже не оставалось, только бы пережить еще один день и не сойти с ума от страха, когда колыбелька с ребенком внезапно поднимается в воздух, а через пару секунд падает обратно на пол.

Лили родила спустя два месяца — тоже мальчика, которого, как и собирались, назвали Гарри. В отличие от Дадли он родился совсем слабеньким и крохотным, только зыркал на весь мир своими голубыми глазками и открывал рот, пуская слюни.

— У него стихийных выбросов магии еще не было, — шепотом поделилась Лили, когда Гарри научился не только пускать слюни, но еще агукать и заходиться в плаче похлеще громогласного кузена. — Я говорю, что ему еще рано, но Джеймс все равно переживает.

— Не ценит он своего счастья, — устало хихикнула Петуния, уже привычным движением, не глядя, протягивая захныкавшему Дадли его любимую соску. Малыш пожевал ее беззубым ртом, успокоился и радостно улыбнулся тете Лили, зашедшей к сестре в гости. Гарри, утомленный дорогой, мирно спал в люльке в соседней комнате. — Когда начнет колдовать, вы это и сами поймете.

— Да ладно тебе! — засмеялась Лили и протянула к Дадли руки, снимая его с колен Туни. Дадли радостно загудел что-то на своем детском языке, а потом схватил прядь рыжих волос тети и загудел еще радостнее. — Ха-ха, только не тяни сильно, котенок!

По мнению Петунии, котенка из двоих малышей напоминал, скорее, Гарри, и вообще раньше она была против всякого сюсюканья, но… Когда в доме появились дети с их крохотными ручками, ножками, слишком большими и тяжелыми для хрупких тел головами и широко распахнутыми голубыми глазами, оказалось, что не сюсюкать с ними попросту невозможно, а обращения вроде «котенок», «зайка», «солнышко» подходят им даже больше, чем настоящие имена.

С пальцев Дадли вдруг посыпались маленькие искорки, и Лили тут же пробормотала какое-то заклинание, чтобы потушить задымившиеся волосы.

— И часто он так? — с улыбкой спросила Лили.

Петуния неосознанно дотронулась до собственной руки, где по-прежнему остались ожоги после предыдущих таких искр. А ведь она, кажется, вполне доходчиво объяснила сыну, что так делать нельзя, что это больно, но… Видимо, на то магия у него сейчас и стихийная, что объясняй или не объясняй, а толку все равно пока никакого не будет.

— Постоянно.

— И как ты справляешься? Ну, без… магии?

— Огнетушитель в прихожей, — Петуния постаралась сказать это как можно более беспечно. Ну, в каждом доме ведь должен быть огнетушитель. А сама она, и правда, справлялась, пусть материнство и оказалось чуть более болезненным процессом, чем представлялось ей раннее. — Крем от ожогов в холодильнике. Все в порядке, — тут же добавила она, поймав встревоженный взгляд Лили. — Он ведь сам еще ничего толком не понимает. Сириус всегда так радуется, когда он колдует… Вот он пока и не понимает, что кому-то от его магии может быть больно.

— Туни, — потрясенно произнесла Лили, и в ту же минуту Дадли был спущен на ковер возле дивана, а Петуния заключена в крепкие сестринские объятия.

— Все хорошо, — сказала Туни, обнимая Лили в ответ, и повторила еще раз, стараясь убедить, кажется, саму себя, а не ее: — Все хорошо.

— Может быть, вы поживете какое-то время у нас с Джеймсом? Ты же знаешь, Джеймс не будет против, а я смогу, если что, как-нибудь помочь, побуду на подхвате, так сказать.

Петуния хотела ответить, что «на подхвате» у нее Сириус, но… В последнее время он снова стал до глубокой ночи пропадать на работе.

— Я подумаю. Спасибо, Лили.

Петуния подумала, потом подумала еще раз и пришла к мысли, что, в общем-то, это было, и правда, хорошее предложение. Особенно если учитывать, что стихийные выбросы магии у ее четырехмесячного сына только учащались со временем, и иногда Туни гадала, не взлетит ли однажды на воздух весь дом, пока Сириус будет в очередной своей командировке?

В отчаянии Петуния даже обратилась за советом к родителям, чего не делала ни разу с восемнадцати лет. Как-то же ведь они вырастили маленькую колдунью? Может быть, там есть какой-то секрет, который Туни еще пока просто не знает, а вот узнает — и все сразу станет легко и понятно? Но мама в ответ только покачала головой и сказала, что колдовать Лили начала не раньше четырех лет, а в этом возрасте объяснить что-то ребенку уже несравнимо проще, чем сделать то же самое, когда ему нет еще и полугода.

Туни готова была хвататься за голову и выть от отчаяния, потому что материнство оказалось совсем не таким, как представлялось ей раньше. А Сириус — зараза! — и слушать ничего не хотел про то, какой их сын уникум и как с ним сложно, если сам ты не маг.

Поэтому Петуния подумала еще немного и все-таки приняла предложение сестры. Сириус, кажется, радовался этому больше всех — ему только дай повод подольше задержаться в доме Поттеров. Туни даже немного ревновала: из их собственного дома Сириус каждый раз бежал так, будто его оттуда пыльной метелкой гонят, а в компании того же Джеймса готов был находиться сутки напролет. Раньше, еще в самом начале, пожалуй, все же излишне быстро развивающихся отношений, Петунию это не смущало — и так было ясно, что Сириус не из тех, кого называют «домашними мальчиками», и быт, дом, семья… Все это, конечно, важная часть его жизни, но отнюдь не основная. Когда Туни однажды поделилась своими сомнениями с Лили, та сказала, что это потому, что у Сириуса никогда не было перед глазами примера здоровых семейный отношений, и так Петуния узнала про не самую благополучную семью Блэков чуть больше, но, к сожалению, снова не от Сириуса.

— Ему просто нужно время, — попыталась Лили оправдать Сириуса, когда они с Джеймсом аппарировали куда-то посреди ночи, выполнять задание какого-то там ордена… Ну, что-то, связанное с магической войной, о которой Туни предпочитала не думать и вообще делать вид, будто ее это никак не касается.

— Да сколько еще времени-то? — мрачно хмыкнула Петуния. — Сыну уже пять месяцев почти, а он его видит от силы — раз в неделю.

— Еще немного времени, — мягко улыбнулась Лили. — И все наладится.

— Тебе проще, Джеймс от тебя хотя бы ничего не скрывает.

— Сириус тоже не стал бы тебя обманывать.

— А про войну…

— Не стоит, Лили.

— Как скажешь.

На взгляд Петунии, дом в Годриковой Впадине мог бы быть и побольше, и побогаче, и чуть меньше напоминать родительский, но… После квартиры в Лондоне даже он смотрелся практически настоящим замком. Петуния уже и отвыкла немного от того, что можно не слышать за слишком тонкими стенами ругань соседей или то, как кто-то двигает мебель или чихает за несколько этажей от тебя. Впрочем, соседи, наверное, тоже были только рады, что семья с постоянно горланящим ребенком наконец-то съехала.

Странно, конечно, было жить в городе… деревне… пригороде — Туни пока еще не определилась, чем именно стоит считать Годрикову Впадину, — где кругом живут только волшебники, но Лили говорила, что и обычные люди здесь тоже есть, такие же, как и Петуния, женившиеся или вышедшие замуж за магов. Петуния им мысленно сочувствовала и все собиралась когда-нибудь познакомиться поближе с кем-либо, но пока все как-то руки до этого не доходили. Да и Дадли не отпускал ее надолго, стоило выйти из дома, и он как будто чувствовал это и сразу начинал плакать и звать маму. Приходилось возвращаться.

Но все же, пусть и без походов по магазинам или встреч с соседями, в доме Поттеров Петуния все равно встречала больше людей, чем в прошлые месяцы жизни в Лондоне. Там они были только втроем: Петуния, Сириус и Дадли, если не считать визитов Лили с Гарри. Здесь же Поттеры жили буквально в соседних комнатах, и видеть сестру с мужем и племянником Туни могла ежедневно. А еще часто заходили друзья Джеймса и Сириуса, Ремус и Питер. Петуния видела их и раньше, когда они гостили у Эвансов, и на свадьбу они тоже приходили, но тогда Туни не была с ними так уж хорошо знакома.

Теперь же настало время познакомиться поближе: Питер, как оказалось, делал изумительно вкусную выпечку, просто волшебную, но Петуния, которая пару раз случайно видела, как он готовит, а потом вместе с ним начала пропадать на кухне, тщательно записывая новые рецепты, точно знала, что никакой магией он при готовке не пользовался.

А Ремус оказался тем еще любителем чая и вечерних разговоров на веранде на всякие философские темы или советы по воспитанию особенных детей. Ремус говорил, что не страшно, если Дадли не похож на других детей-магов, бывают и особенно одаренные исключения. Он убеждал Туни, что станет легче, когда Дадли еще немного подрастет, и она очень хотела ему верить. Ремус мог часами рассказывать про Хогвартс и веселые приключения, в которые в школьные годы постоянно попадали Ремус, Джеймс, Сириус и Питер: и про гигантского кальмара в озере, и про русалок, и про кентавров в лесу, и про то, как в Сириуса была влюблена половина школы, а Джеймс все никак не мог пригласить Лили на свидание. Петуния слушала, смеялась, и ей порой казалось, что, благодаря этим рассказам, сама она становится чуть ближе и к сестре, и к Сириусу, и к магическому миру, о котором она еще столько всего не знала. Но однажды непременно узнает! Ведь узнает же, да?

Петунии даже начали нравится постоянные приезды друзей в дом Поттеров: то, как Питер готовил на всех ужин, пока Джеймс с Сириусом и Ремусом играли с детьми на ковре в гостиной, а Туни с Лили смотрели на них и пили чай, болтая о чем-то своем, о девичьем. А потом наступал ужин, каждый раз проходящий за оживленными разговорами и смехом, и это… это было…

Это было, и правда, искренне и очень-очень тепло. Но только если не думать о том, что все они возвращаются сюда из мира, где идет война: у того же Джеймса очки треснули еще на прошлой неделе, но он слишком устал, чтобы заколдовать их и убрать все эти трещинки, а на рубашки Сириуса снова осталась пара капель крови, которые он не заметил перед возвращением домой, и Петуния снова сделала вид, будто все в порядке, и просто отстирала засохшие красные пятна с серой рубашки.

Дадли же все реже стал пытаться что-либо поджигать, теперь он, кряхтя, подползал к Гарри и очень эмоционально курлыкал ему что-то на своем детском языке, а тот в ответ агукал ему о чем-то таком же непонятном никому, кроме них двоих. И, наверное, Лили была права, когда сказала, что Дадли не хватало общения со сверстниками — действительно не хватало, раз теперь он от Гарри лишний раз и на шаг не отползал.

В общем, Петунии нравилось в Годриковой Впадине, нравилось снова жить с Лили под одной крышей, нравилось то, что теперь Сириус все же больше времени проводил дома, и теперь, кажется, ему это было уже меньше в тягость, чем раньше.

Все изменилось через несколько месяцев, когда Лили, бледная и напуганная, попросила Петунию уехать.

— Понимаешь, Вол… Тот-Кого-Нельзя-Называть, он… — Лили всхлипнула и задрожала, и Петуния придвинула к ней чашку с только что заваренным чаем. Говорят, от нервов помогает, хотя сама Туни в это и не верила особо.

— Что случилось, Лили?

— Мы узнали, что… Возможно, какое-то время в этом доме будет небезопасно, поэтому вам с Дадли лучше быть теперь как можно дальше отсюда.

— Небезопасно? — уцепилась за слово Петуния, и Лили вздохнула:

— Туни, ты же сама ничего не хочешь знать о войне.

— Теперь хочу.

— Поверь, я бы хотела тебе обо всем рассказать, но…

— Врешь.

— Но это слишком опасно! Я просто хочу, чтобы ты и Дадли были в безопасности, чтобы война вас не тронула.

— Я могу на время взять Гарри с собой, если хочешь, — помолчав, предложила Петуния. — Чтобы он тоже был в безопасности.

— Боюсь, это не поможет, — грустно покачала головой Лили.

— Но ты… — Петуния сглотнула. — С тобой точно все будет хорошо?

— Не волнуйся, — рассмеялась Лили, не слишком искренне, но попытку Туни оценила. — Я буду в порядке.

Петуния сжала губы в тонкую линию. Как она могла не волноваться? Лили — ее единственная сестра, самый близкий для нее человек, Гарри — племянник, еще такой кроха на фоне не по годам крупного Дадли, а Джеймс… Ну, за него Петуния, и правда, не волновалась, он и сам по себе был одним сплошным поводом для беспокойства.

— А Сириус… он…

— Туни, тебе лучше поговорить об этом с ним самим.

Если Поттерам угрожала такая опасность, что Лили просила сестру уехать из Годриковой Впадины, то вряд ли Сириус остался бы в стороне. А значит… Значит, уезжают только Петуния с Дадли, бегут, как крысы, с тонущего корабля?

Но и сделать Туни тоже ничего не могла.

— Лилс, эта война… Может быть, нам всем просто уехать из Англии? В Новую Зеландию или Канаду, например? — в отчаянии предложила Петуния. Лили ведь рассказывала ей, что магическая война еще не вышла за пределы Британии, так может… может… Может, если они все вместе уедут, то ей в самом деле не придется беспокоиться?

Лили покачала головой и сказала, наверное, самые глупые на памяти Туни слова:

— Здесь мой дом, я не могу его покинуть.

— Даже если здесь больше не безопасно?

— Туни, идет война, и я… Я правда хочу сражаться, только так я могу защитить то, что для меня важно.

— Это глупо, Лили.

— Ты не понимаешь, Туни?

— Понимаю… Но это все равно очень глупо.

— Может быть, — Лили потянулась вперед и накрыла своей ладонью руку Петунии. — Но все будет хорошо, я тебе это обещаю.

— Все будет хорошо, — повторила Туни. И не поверила.

Они с Дадли покинули Годрикову Впадину и дом Поттеров на следующий день, одни, без Сириуса. Блэк сказал, что у него еще есть здесь дела, что он должен защитить Джеймса и Лили и что потом он обязательно вернется домой.

— И когда я вернусь, Петуния, я клянусь, что стану для тебя лучшим мужем, чем был раньше, и лучшим отцом для Дадли, — горячо шептал Сириус, обнимая ее на прощание, а Петуния… снова очень хотела поверить и снова совсем не верила.

— Тогда возвращайся поскорее, — собрав остатки воли в кулак, улыбнулась Туни и легонько чмокнула Сириуса в небритую щеку, уколовшись вчерашней щетиной. — И береги мою сестру.

— Сберегу, — пообещал Сириус, и в это Петуния поверила уже чуть больше, чем в описание их счастливого будущего.

— До свидания, Сириус.

— Пока, Туни!

Петуния обняла на прощание сестру, поцеловала в лоб улыбнувшегося ей беззубым ртом Гарри, пожала руку Джеймса и уехала. Она пока еще не знала точно, но сердце подсказало, что уезжает она из Годриковой Впадины уже навсегда.

И так Петуния вернулась в дом родителей. Она не хотела их обременять, но Лили настояла, что лучше туда, чем обратно в Лондон. Тогда и родители с внуком понянчиться смогут, и Туни присмотрит за мамой, чье здоровье по-прежнему вызывало у всей семьи большие опасения. Поэтому, вздохнув, Петуния вынуждена была признать правоту сестры, да и Дадли стоило бы почаще видеть бабушку с дедушкой, которые в нем души не чают.

В доме родителей отец тепло обнял ее, и даже мать спустилась из спальни, чтобы немного посидеть с дочерью и внуком. Дадли улыбался ей во весь рот, с гордостью демонстрируя вылезший передний зуб, а Туни, подсуетившись, заварила всем чаю и поставила на середину стола блюдце с печеньем, к которому Дадли тут же протянул свои маленькие ручонки, казавшиеся еще меньше на фоне большого круглого печенья в них.

— Только немного, — с улыбкой кивнула Петуния в ответ на молящий взгляд уже потемневших до коричневы детских глаз. Дадли пробурчал что-то и восторженно вгрызся в печенье.

Мама Туни потрепала мальчика по пухлой щеке и повернулась к дочери:

— Как дела у Лили?

— У нее все… хорошо, мам. Она в порядке, а Гарри уже ползает.

— Вот как?

— Лили говорит, он просто копия Джеймса.

— Ну, это пока. Ты, когда родилась, тоже на меня была очень похожа, а сейчас вылитый отец! Только волосы от меня и остались.

— Зато Лили на тебя похожа, даже глаза зеленые.

— А волосы рыжие, в бабку нашу.

— Ха-ха! Это да.

— А Сириус не с тобой приехал? — спросил отец.

Петуния вспомнила, что родители — счастливые-счастливые родители! — совсем ничего не знают про войну. И не узнают, потому что Лили очень просила их не тревожить, а Туни, вот, знала и теперь не могла спать спокойно. Ну, еще и из-за того, что у Дадли резались зубки и он по ночам часто хныкал от боли.

— Нет, он сейчас занят по работе, совсем свободного времени нет.

— Да, твой отец тоже всю молодость работал, зато теперь из дома и силой не выгонишь! — хрипло рассмеялась мама и согнулась от кашля, прикрыв рот рукой.

— Милая, тебе лучше прилечь, — тут же подскочил на ноги отец и, приобнимая ее за плечи, помог подняться по лестнице.

Ночью Петуния снова плохо спала, спящий в старой колыбельке Лили Дали постоянно ворочался во сне, а в голову лезли малоприятные мысли: и о матери, чье состояние стало еще хуже с их прошлой встречи, о Лили, у которой явно было не все в порядке, о Дадли и его магии, и том, как со всем этим Петуния будет справляться одна, ведь Сириуса снова нет рядом с ней.

Но на следующей день ей позвонила Лили, и они проболтали по городскому телефону, наверное, часа два, пока папа не напомнил, какой счет за телефонную связь им теперь придет. Петуния немного успокоилась: по крайней мере, хотя бы сейчас у Лили все было хорошо. Голос звучал бодро, а рассказ про то, как Джеймс впервые посадил Гарри на метлу и тот пролетел целый круг по гостиной, и вовсе вызвал смешанные чувства — и беспокойство за Гарри, который с метлы мог запросто свалиться, и злость на Джеймса, который напрасно подвергает ребенка опасности, и радость за Поттеров вообще, потому что если Лили смеется, то значит все совсем неплохо.

Петуния теперь снова жила у родителей, в своей бывшей комнате, где провела все детство, и сейчас все никак не могла отделаться от ощущения, будто снова возвращается в прошлое — вот уже совсем скоро мама разбудит ее поцелуем в лоб, а отец с первого этажа позовет завтракать блинчиками с джемом и шоколадом, и они с Лили наперегонки побегут по лестнице, несмотря на все мамины запреты бегать в доме, однако… Однако это ощущение появлялось и так же быстро пропадало, когда Петуния вспоминала, что она уже давно не маленькая девочка, у нее самой растет ребенок, а у Лили есть свой собственный дом.

Вот будто бы только вчера были и блинчики с джемом, и беготня по лестнице — а сейчас уже у каждой своя семья, муж, дети… Иногда до сих пор не верилось, что столько лет так быстро пролетели. И в такие моменты Петуния боялась, что однажды она прикроет глаза на минутку, моргнет, а когда снова откроет, сама она окажется старенькой старушкой и будет играть уже с детьми Дадли и звать их к себе по праздникам и выходным.

Петуния вздохнула, покачала головой и пошла кормить Дадли, все-таки для своего возраста ел он многовато. А потом можно было бы позвонить Лили и узнать, помнит ли она, какие вкусные блинчики им в детстве готовил отец? Наверняка помнит.

* * *

Дни текли один за другим, неспешно, как и все в пригороде Лондона, и пугающе быстро, как пески времени. Дадли все чаще пытался вставать на ноги и самостоятельно ходить, а не ползать, и очень полюбил детские площадки, хотя так и не нашел там ни одного друга. Зато всплески неконтролируемой магии стали немного реже и гораздо более безобидными — отросшие за одну ночь до пят волосы или вдруг кардинально изменившийся цвет глаз. Это было даже, в определенной степени, весело, и Петуния смеялась, отрезая излишки волос сына или учила с ним цвета, поднося его близком-близко к зеркалу и показывая: «Вот этот цвет зеленый. А раньше был карий, помнишь?».

Иногда их навещал Ремус, объясняя это тем, что Поттеры пока еще находятся в опасности и не могут покинуть дом, а Сириус… А Сириус выполняет одну секретную миссию и, к сожалению, не может связаться с женой и сыном даже с помощью зеркала. Петуния рада была его видеть, как и Дадли, который еще пока очень неумело, но старательно называл его «дядей Ремом» и бежал, спотыкаясь и падая, к нему навстречу с распахнутыми объятиями. Зато, падая, как настоящий маленький мужчина, Дадли уже не плакал, а самостоятельно поднимался и продолжал свое движение до тех пор, пока Ремус со смехом не подхватывал его на руки и не кружил в воздухе так, словно этот мелкий карапуз и не весил ничего. Петунии нравилось наблюдать за ними со стороны и нравилось, как органично Ремус вписывается в картину прихожей их дома. Ну, без какой-либо романтической подоплеки, разумеется — сердце Туни навсегда было отдано Сириусу, а Ремус… У него, кажется, были и свои собственные застарелые, но по-прежнему не зажившие раны.

— Спасибо, что пришел, — Петуния улыбнулась Ремусу, принимая у него из рук сынишку и давая гостю возможность снять куртку, — Дадли соскучился.

— Правда? — Ремус повесил свою старую, заплатанную и перезаплатанную куртку на вешалку в прихожей и снова подхватил на руки потянувшегося к нему Дадли. — Скучал, малец?

Дадли согласно закивал, быстро-быстро, как игрушечный болванчик.

— Если бы с тобой можно было связаться не только совами, — покачала головой Петуния. Совы — это было странно, она не знала, ни как волшебники вызывают их, ни как объясняют птицам, куда именно им нужно доставить почту, ни как вообще все это может сделать обычный человек, не обладающий магией.

Поэтому их общение в письмах — не такое уж и частое, сводящееся, в основном, к вопросу «Ты не против, если я завтра зайду в гости?» и ответу «Конечно, мы всегда рады тебя видеть». Зато при встречах они могли целые часы проводить за неспешной беседой. Вот и накануне Петуния получила сову с письмом от Ремуса, в котором он спрашивал, не будет ли Петуния против, если он поздравит Дадли с Днем рождения и не испортит ли это ребенку праздник. И теперь Ремус был здесь, единственный из всех ее друзей, кто в самом деле не забыл про День рождения Дадли и пришел их поздравить. Нет, Лили, разумеется, тоже помнила про такую важную дату — ровно год жизни! — и первой же позвонила, чтобы поздравить. Но приехать, ожидаемо, не смогла. Зато обещала передать через Ремуса подарок для племянника.

— Вот, это тебе, — Ремус присел на корточки и протянул Дадли плюшевого медвежонка песочного цвета. — От тети Лили и Гарри. А это от меня, — и следом за игрушечным мишкой последовала небольшая деревянная погремушка, раскрашенная, как подозревала Туни, им же самим. — Твоя мама рассказывала, что ты любишь по всему стучать, но до барабанов ты еще не дорос. Однако погремушка — тоже неплохое начало, верно?

Дадли очень серьезно кивнул и принял погремушку из рук Ремуса с таким видом, будто это была величайшая драгоценность в его жизни.

— Спасибо за подарки, Ремус.

— Ха-ха, не стоит благодарностей!

— А Сириус… — Петуния не договорила, но собеседник и без этого понял непрозвучавший вопрос.

— Прости, Петуния, не думаю, что он сегодня приедет.

— Вот как? — Туни вздохнула, на миг прикрыла глаза и снова улыбнулась. Все-таки сегодня ее сыну исполнился ровно год, и портить праздник своим плохим настроением, как и отсутствием в доме кого-то важного, не хотелось. Если Сириус не может заботиться о сыне, то она сама должна это делать за двоих.

— Я уверен, он бы очень хотел быть сейчас здесь.

— Но его здесь нет. Ладно… Пойдем к столу? Я заказала торт в пекарне тут неподалеку, в детстве родители постоянно именно там покупали торты и пироги к нашим праздникам. Дадли обожает шоколад, так что я взяла шоколадный. Ты не против?

— Нет, я тоже люблю шоколад.

— Отлично, — обрадовалась Петуния. В конце концов, сегодня все-таки праздник, и вместо того, чтобы расстраиваться из-за тех, кто не пришел, можно радоваться в компании тех, кто сейчас рядом.

Однако, как бы сильно Петуния не отгоняла от себя эти мысли, а все равно не могла перестать думать о том, что, вопреки его собственным словам, из Сириуса никогда не получится ни хороший муж для нее, ни хороший отец для Дадли. Потому что какой хороший отец пропустил бы первый День рождения сына? И если пропустил первый, то сколько еще у Дадли будет таких праздников, с которыми его не придет поздравить родной отец?

За столом они посидели недолго: Дадли весь обляпался шоколадом, и Петунии пришлось вести его купаться. И, видимо, от сладкого торта и теплой воды в ванночке, мальчика окончательно сморил дневной сон. Когда Петуния вновь вернулась на кухню, Ремус без энтузиазма ковырял свой кусок торта, изредка попивая уже остывший чай.

Туни села напротив, скрестила руки под подбородком и проницательно посмотрела на Ремуса:

— А теперь, может быть, ты наконец расскажешь мне, что происходит?

— О чем ты? — вяло попытался улизнуть от вопроса Люпин, но ему, как показалось Туни, уже и самому очень давно хотелось рассказать ей правду. Потому что ее это тоже касается. И потому что это, в конце концов, попросту нечестно, что все вокруг знаю что-то, чего не знает она сама!

— О Поттерах и моем муже. Что с ними происходит? Почему я не могу увидеться с собственной сестрой, а муж пропускает День рождения своего единственного сына? — начала Петуния спокойно, но с каждым словом все больше распалялась от переполнявших ее злости и обиды. Поэтому она остановилась, перевела дыхание и уже спокойнее продолжила: — Расскажи мне правду, Ремус, пожалуйста. Я должна знать, ведь они моя семья.

Ремус помолчал, сделал еще один маленький глоток чая, вздохнул и наконец спросил, когда молчать и дальше было бы уже просто неприлично:

— Лили рассказывала тебе про Того-Кого-Нельзя-Называть?

— Да, — Петуния не знала, почему его так называют, но она про него определенно слышала. — Это с ним вы сражаетесь?

— Он развязал магическую войну, — сказал Ремус, и в его голосе всего на мгновение послышалась сталь, жесткая и острая — обрежешься, если подойдешь слишком близко. — И мы с ним сражаемся. Лили и Джеймс с ним сражались, но… Мы узнали, что Тот-Кого-Нельзя-Называть хочет убить Гарри. Чтобы его защитить, Джеймс с Лили приняли решение заколдовать дом, поэтому теперь их дом — это самое безопасное место в Британии.

— Заколдовать?

— Даже если враг будет стоять у их порога, он не сможет ни увидеть дом, ни зайти внутрь.

— Ясно. То есть, неясно, конечно, неясно, но… Ладно. А при чем здесь Сириус?

— Он… — Ремус сглотнул, подыскивая слова. — Он отвлекает на себя внимание.

— То есть, находится в смертельной опасности?

— Он пытается защитить свою семью.

Петуния и не пыталась спорить: да, это была семья Сириуса точно так же, как и семья Туни, только вот… Петуния не была уверена, какая из этих двух семей ему ближе — Поттеров или Блэков? И стал бы он саму Петунию защищать так же, рискуя собственной жизнью?

— А Лили с Гарри находятся под домашним арестом?

— Что-то вроде того. Пока что им безопаснее находиться дома.

— И как долго это все еще продлится?

— Я не знаю, Петуния… Никто не знает.

— Она поэтому попросила меня уехать? Потому что в доме может быть не безопасно?

— Мы не знаем, как все сложится, но… Лили не хотела рисковать тобой и Дадли.

Это было так похоже на Лили: защитить сестру, но самой остаться в эпицентре опасности. Это было так на нее похоже, что Петуния уже даже не удивлялась — волновалась, конечно, но не удивлялась. Оставалось только надеяться на то, что друзья Лили окажутся достаточно сильны, чтобы защитить ее саму. А ведь могли бы просто уехать из Англии, как Петуния и предлагала! Почему Петунию никогда никто не слушает?

Но Ремус слушал. Пил чай, ел шоколадный торт — и слушал. А Петуния срывающимся шепотом, чтобы не разбудить Дадли, говорила, что Лили всегда такой была — очень храброй, очень доброй и очень-очень правильной. Говорила о том, как завидовала ей все детство, как тоже мечтала стать волшебницей и поехать учиться в Хогвартс, о том, как почти ненавидела Лили за ее удачу и ее счастье, и о том, как эта ненависть прошла.

— Знаешь, мы ведь всегда были очень разными, даже слишком. Она вся такая хорошая, добрая, сильная, да еще и ведьма, а я…

— Ты тоже хорошая, Петуния. Нет ничего плохого в том, чтобы быть разными.

— Поверь мне, есть. Особенно если родители постоянно ставят тебе в пример твою младшую сестру. А ведь так было всегда, с самого детства… У тебя есть братья или сестры, Ремус?

— Кузен, но мы не близки. Последний раз я его видел, кажется, уже лет пятнадцать назад.

— А ты по нему скучаешь? Хотел бы увидеть снова?

— М-м-м… — задумался Люпин и покачал головой: — Нет, пожалуй, все-таки нет.

— А вот я по Лили каждый раз скучала, когда она уезжала в Хогвартс. Мы никогда прежде не были особо близки, как и вы с кузеном, но без нее в доме становилось пусто. Поэтому я думала, что… Если бы я поступила в Хогвартс, как и она, то, может быть, мы стали хотя бы немного ближе?

— Но сейчас вы близки.

— Да, и я благодарю за это бога.

— Лили тебя всегда очень любила, она часто рассказывала нам о тебе, когда мы были в Хогвартсе. И расстраивалась, что не может нас познакомить, — Ремус улыбнулся, вспоминая школьные годы. Как же все-таки давно это было! И как недавно!

— Это на нее похоже.

Ремус просидел в доме Эвансов до ужина, помог мистеру Эвансу его приготовить, заварил миссис Эванс чай, по его собственным словам, целебный. На прощание обнял уже проснувшегося и захотевшего одновременно есть и играть Дадли. Хотел было обнять и Петунию, но в последней момент передумал, поэтому только коротко кивнул ей и аппарировал с уже привычным прощальным хлопком заклинания. А Петуния, возвращаясь к Дадли и присаживаясь рядом с ним на ковер в гостиной, подумала о том, что у нее осталось еще много историй, которые она не успела рассказать Ремусу. Например, она очень хотела бы рассказать ему про бабочек, которых Сириус наколдовал для нее при их первом настоящем разговоре. Или о том, каково это — летать над городом на волшебном мотоцикле. Или о том, что выйти замуж за Сириуса было очень странно — и в то же время очень правильно. Ремус ее наверняка бы услышал и понял. И, кто знает, может быть, тогда Ремус Люпин поделился бы с ней и собственной душевной болью?

Петуния встряхнула головой и отбросила прочь глупые мысли. Не о том сейчас надо думать!

Сириус не вернулся домой ни через неделю, ни через месяц и никак не объявлялся в жизни Петунии, не откликаясь даже на попытку связаться с ним через зеркало. Петуния была в отчаянии, а Лили пыталась ее хоть как-то утешить, но и сама не знала как.

На День рождения Гарри Петуния купила игрушечного медвежонка, похожего на того, что Лили подарила Дадли, но черненького и с черными блестящими глазами-пуговками. Туни хотела передать подарок через Ремуса, но он сказал, что, к сожалению, тоже не может навестить Поттеров.

— Не можешь? А как же ты тогда достал того мишку? — недоуменно спросила Петуния.

— Лили купила его заранее, до того, как дом заколдовали, и оставила мне, чтобы я вам передал.

— Иногда я просто поражаюсь ее предусмотрительности.

— Я тоже.

Подарок пришлось поставить в шкаф в спальне, на верхнюю полку, чтобы Дадли не увидел и не присвоил себе игрушку брата. Пусть пока полежит там, до лучших времен, а когда за Гарри и Лили уже можно будет не беспокоиться, Петуния торжественно лично вручит ее племяннику — очень уж хотелось увидеть, как восторженно округляться его уже совсем позеленевшие глаза и как маленькие ручки потянутся к игрушке ростом почти с него самого. Эх… Быстрее бы!

Эти мысли Петуния тоже старательно отгоняла прочь — потому что это было совсем не спокойно и не нормально, что Лили уже почти полгода, получается, безвылазно сидит дома. Вот, даже на День рождения Гарри пришлось обойтись одним только звонком и сказать, что свой подарок она подарит при следующей встрече. Лили рассмеялась, дала трубку Гарри, и Петуния услышала по другую сторону провода радостное и еще очень неуверенное угуканье, в котором при желании она смогла разобрать «тетя Туня» — и улыбнулась, смаргивая с глаз непрошеные слезы. Как же она соскучилась по своей большой семье!

— С Днем рождения, Гарри, дорогой, — затараторила она в трубку, отчего-то боясь не успеть сказать всего. — Поздравляю, котеночек, вот тебе и исполнился уже целый год. Скоро совсем большим вырастешь, даже Дадли догонишь! Обещаю, мы скоро увидимся, и у меня есть для тебя та-а-акой подарочек…

Когда трубку снова взяла Лили, она с тихим смешком спросила:

— Ты сейчас что, плачешь, Туни?

— Сама ты плачешь! — огрызнулась Петуния. Впрочем, голос ее сестры, как и ее собственный, при разговоре заметно дрожал. Но на то они и были сестрами, чтобы объяснить эту дрожь плохой телефонной связью, а не своей излишне эмоциональной реакцией.

Петуния, к своему сожалению, сама того не подозревая, оказалась права. С Гарри они, и правда, увиделись очень скоро, черный мишка в шкафу даже не успел к тому времени пропитаться достаточным слоем пыли.

* * *

В последнюю ночь октября Петунию разбудил плач захлебывающегося от крика Дадли и тихий, деликатный стук во входную дверь. Петуния хотела оставить Дадли в комнате, но он вцепился в подол ее ночной рубашки, и пришлось взять его с собой.

Подходя к двери, Туни чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Кто мог прийти в такой час? Так поздно приносят только дурные вести… А что, если с Сириусом… Что, если с ним случилось что-то плохое?! Такие мысли промелькнули в голове Петунии, когда она открывала дверь, и тут же замерли в предчувствие чего-то недоброго где-то за порогом, потому что на крыльце ее дома стоял старик в странной синей мантии и с нелепым колпаком на голове, вроде тех, которые рисуют ведьмам на детских рисунках. Колпак тоже был синим, и почему-то это обстоятельство никак не давало Петунии покоя.

— Добрый вечер, — произнес старик тихим, сильным голосом. — Прошу прощения за столь поздний визит, позвольте представиться, я…

— Альбус Дамблдор, — от волнения и пока еще смутного беспокойства Туни на время отбросила приличия. Лили приглашала его на свадьбу, и разве Петуния могла забыть, пожалуй, самого странного из гостей на ее собственной свадьбе? К тому же, Лили обожала шоколадных лягушек, и на карточках из-под них им с Туни часто попадалось изображение лукаво улыбающегося старика. Лили рассказывала, что он — директор школы магии и человек, которому она бы, не задумываясь, доверила свою жизнь. — Я вас знаю, вы были на свадьбе.

— Вы Петуния… Блэк? — на всякий случай, но уже совершенно без надобности, уточнил старый волшебник, и Петуния кивнула:

— Да, это я. Проходите в дом, — она посторонилась, пропуская в дом незваного гостя. Но если ему доверяет Лили, значит, может доверять и Петуния. Так ведь? — Что-то случилось?

— Боюсь, что да, — печально сказал Дамблдор, и только сейчас Туни увидела в его руках сверток, который был почти незаметен из-за слишком просторной мантии волшебника и слишком широких рукавов. А присмотревшись, Петуния ахнула, тут же прижав ко рту руку, чтобы не разбудить…

— Гарри? — шепотом выдохнула она. Дадли, при встрече с волшебником спрятавшийся за ее спиной, заинтересовано выглянул и тут же спрятался обратно. То ли стеснялся Дамблдора, то ли боялся.

— Это Гарри Поттер, — зачем-то уточнил старик в нелепой синей мантии с нелепым синим колпаком. — Сын Лили и Джеймса Поттеров… погибших этой ночью.

— Что?

Петуния почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, внезапно закружилась то ли гостиная, в которой они стояли, то ли голова самой Петунии. Туни покачнулась, и в тот же миг Дамблдор подхватил ее под руку и поспешно усадил в ближайшее кресло.

— Тише, тише, — успокаивающе прошептал он, провел по воздуху волшебной палочкой, одними губами шепнул какое-то короткое заклинание, и в руках Петунии внезапно появился из воздуха стакан с водой. Туни сделала глоток, обычная вода, ничем не отличающаяся от той, что она сама бы себе могла налить, если бы гостиная и это кресло сейчас не кружились настолько сильно. Петуния сделала еще глоток, и сухость во рту отступила, а голова стала кружиться значительно меньше. Петуния отпила еще немного воды и тогда вновь обрела возможность говорить.

— Что… Что случилось с моей сестрой?

— Темный Лорд убил и ее, и Джеймса.

— Тот-Кого-Нельзя-Называть?

— Да.

— Но почему?! — срывающимся шепотом спросила Туни. — Ремус говорил, что дома у Поттеров безопасно, что он защищен заклинанием и… — продолжить Петуния не смогла.

Она думала, что расплачется вот прямо сейчас, на глазах у этого старого волшебника в глупом синем колпаке, но слезы почему-то не шли. Вместо этого Петуния чувствовала пустоту, будто… Будто до этого ее жизнь была полной: большая семья, счастье, мысли о будущем — а сейчас на этом месте осталась только оглушающая пустота. Будто уши вдруг заложило.

— А Гарри, он?..

— С Гарри все в порядке, он просто спит, — правильно понял ее вопрос Дамблдор и сел в соседнее кресло, аккуратно положив сверток со спящим ребенком себе на колени. — Тот-Кого-Нельзя-Называть приходил за ним, хотел убить Гарри, потому что чувствовал в нем угрозу.

— Но как ему может угрожать маленький ребенок? Гарри еще и двух лет нет!

— Однако же уже сейчас Гарри смог победить Темного Лорда.

— Как?

— Пока еще не знаю, — Дамблдор вздохнул, снял с переносицы очки-половинки, протер их краем мантии и снова водрузил на нос. — Тот-Кого-Нельзя-Называть наслал на Гарри смертельное заклятие, но оно почему-то убило его самого. Для всего магического мира это большой праздник… и большая утрата, конечно же, весь магический мир, как и я сам, будет скорбеть о вашей потери, миссис Блэк.

— Петуния, можете называть меня просто Петунией.

— Как скажите.

— Значит, Темного Лорда больше нет? Война закончилась?

— Боюсь, что на свободе осталось еще много его последователей.

— А Сириус? Где он? Что с ним? Он жив?! Я его уже несколько месяцев не видела, с Ремусом он тоже на связь не выходил.

Дамблдор вздохнул еще печальнее:

— К сожалению, у нас есть основания полагать… есть некоторая вероятность того, что… Сириус предал Поттеров и сделал так, что Темный Лорд смог войти в их дом.

— Бред, — не дослушав, отрезала Петуния. — Это полнейший бред! Поттеры — наша семья, и Сириус никогда бы…

— Тогда ему нужно перестать скрываться, Петуния, и рассказать нам правду.

— И он расскажет! — запальчиво пообещала Туни. — Когда Сириус вернется домой, он расскажет, что не причинял вреда моей семье.

— Хорошо, — согласился Дамблдор. — Пусть так.

Гарри завозился в своем свертке из пеленок и открыл глаза. Дамблдор улыбнулся ребенку и передал его на руки Петунии.

— Ваша сестра, Петуния, отдала жизнь, защищая этого ребенка, и я надеюсь, что вы воспитаете его достойным человеком.

— Да… Конечно, да! — горячо заверила волшебника Туни, и он кивнул, одобряя ее слова. А Туни почему-то показалось, что, если бы ее ответ ему не понравился, то вряд ли она когда-либо снова смогла бы увидеть своего племянника.

Дамблдор встал, раскланялся и аппарировал, как только вышел за порог дома Петунии. Родители все так же мирно спали в своей спальне и еще знать не знали о случившейся в их семье трагедии. Петуния вздохнула: завтра, о смерти Лили она расскажет им завтра, а пока что у нее есть еще целая ночь, чтобы наконец оплакать смерть родной сестры.

А завтра… Завтра будет новый день, и Сириус наконец вернется домой, а Петуния, может быть, поймет, что ей теперь делать с собственной жизнью. Дожить бы еще до завтра! Потому что первая ночь в мире, где не стало Лили Поттер, показалась Петунии настолько длинной, что могла бы растянуться на несколько десятилетий или веков.

Петуния ошиблась: Сириус не вернулся домой ни через день, ни через два. Он ввалился в дом спустя еще целую неделю, грязный, потный и бесконечно усталый. Не раздеваясь, рухнул на кровать, выпачкав в саже и земле чистые белые простыни, закрыл глаза и отрубился еще на день, будто и не спал нормально ни часу за прошедшие месяцы. Петуния аккуратно сняла с него ботинки, не зная, выбросить ли их или все-таки попробовать отчистить, накрыла мужа покрывалом и вышла из спальни — судя по шороху в детской, Дадли и Гарри уже проснулись после дневного сна и теперь жаждали бурной деятельности, игры и еды. Еды, пожалуй, все же в первую очередь.

Когда Сириус, пошатываясь, вышел из спальни, то прислонился плечом к дверному косяку и посмотрел на читающую детям сказки Петунию.

— Ты как, Туни? — хрипло спросил он, и Петуния хотела, очень хотела ответить, что она в порядке, и добавить, что все будет хорошо, но… Язык не поворачивался произнести столь откровенную ложь.

Поэтому она сухо кивнула:

— Держусь, — и это было той единственной правдой, на которую она сейчас в самом деле была способна. Потому что если она не будет держаться, то что ей тогда вообще останется, одной с двумя маленькими детьми на руках, престарелыми родителями и вечно где-то пропадающем мужем? В конце концов, Петуния уже настолько устала и была так эмоционально истощена, что сил не хватало даже на то, чтобы горевать по сестре или злиться на мужа.

Поэтому Петуния держалась, действительно держалась, хотя сама готова была уже волком выть и на стенку лезть от безысходности и отчаяния.

— А Гарри, он… — Сириус сглотнул и не договорил, но Петуния поняла его и без слов.

— Плачет. Часто. И зовет Лили, — ей тоже слова давались с трудом, будто каждый раз, когда она произносит вслух ее имя, она принимает тот факт, что ее больше нет. Принимать Петуния ничего не хотела, смиряться тоже, однако… Однако видеть, как мама без чувств падает на кровать, узнав о смерти любимой дочери, было не в пример труднее.

И по этой причине Петуния тоже справлялась.

— Ясно.

— Где ты был, Сириус? — все-таки спросила Петуния и, не сдержавшись, расплакалась. В конце концов, она ведь тоже не железная.

Сириус подошел к ней и обнял, а Туни впервые за уже очень долгое время почувствовала себя в безопасности.

— Прости.

— Я так боялась… так боялась, что с тобой тоже…

— Прости, Туни, — повторил Сириус и обнял еще крепче. Так, будто он и сам только сейчас впервые почувствовал себя дома. И нужным.

Утерев слезы рукавом платья, Петуния сказала:

— Тебя искал Дамблдор.

— И что он хотел?

— Он сказал, что тебя подозревают… что ты можешь быть связан с Тем-Кого… — Петуния снова всхлипнула. Она хотела сказать, что Сириуса подозревают в причастности к смерти Поттеров, но произнести это вслух снова не получилось.

— Вот как? — удивленным Сириус не выглядел. Вообще никаким не выглядел, как если бы все прочие эмоции у них с Туни удалил один и тот же опытный хирург, не зацепки после себя не оставив.

— Да, но я сказала, что это невозможно и ты бы никогда… Я ведь не ошиблась, Сириус?

— Ты не ошиблась, Петуния. Я бы никогда им не навредил.

И этого ей было достаточно, чтобы поверить. В конце концов, а кому ей еще оставалось верить, если не единственному оставшемуся близкому человеку?

— Тогда что произошло? Ремус говорил, ты отвлекаешь внимание на себя, тогда почему?..

— Я тоже не знаю, Петуния, — Сириус вздохнул. У него и самого глаза слезились, но он мужественно делал вид, что не замечает этого, как и Петуния. — Я не знаю, но клянусь, что выясню, кто виновен в этом!

— Я тебе верю, Сириус, — просто сказала Туни и тоже обняла его в ответ. Дадли с Гарри быстро наскучили разговоры двух серьезных взрослых, и они катали по полу машинки, соревнуясь, чья быстрее проедет.

В тот же день Сириус встретился с Дамблдором и оправдал свое честное имя. По крайней мере, вечером он снова вернулся домой, а значит, все наконец-то начинало налаживаться. Вот только… Сириус вернулся, Сириуса больше не подозревали в смерти Поттеров, и все вроде бы должно было стать если не хорошо, то хотя бы нормально и терпимо, однако не становилось.

Сириус все больше замыкался в собственном горе, и Петуния уже не знала, как пробиться через выстроенные между ними стены. Она надеялась, что все как-то образуется, когда он вернется, наладится, но ничего не становилось лучше, наоборот, тяжесть утраты и отчаянное бессилие окутали весь их дом.

Мама и вовсе перестала выходить из комнаты, отец стал еще более молчаливым и потерянным, чем прежде, будто снова и снова выпадая из реальности, но потом зачем-то опять в нее возвращаясь, а Сириус… Сириус начал пить, и от этого сердце Петунии обливалось кровью. Он пил до глубокой ночи, что-то шептал, глядя на дно бутылки и иногда выл волком от невозможности что-либо изменить. Петуния надеялась, что дети смогут спасти его от этой тоски, как спасли и ее саму, но Дадли Сириус теперь даже на руки не брал и не радовался новым проявлениям его магии, а когда смотрел на Гарри, то называл его Джеймсом и смотрел так печально, что и сам Гарри начинал плакать. Петунии приходилось уводить Сириуса в другую комнату, давать ему стакан воды и таблетку от похмелья и идти утешать ревущего племянника. Потому что хоть кто-то в их семье должен был оставаться взрослым. И Петунии было очень жаль, что этим кем-то приходилось быть именно ей.

Ремус иногда навещал их, уже значительно реже после возвращения Сириуса. Запирался с Сириусом на кухне и говорил ему что-то до скрежета наставительным тоном. А иногда просто пил вместе с ним, потому что он тоже потерял друзей и тоже хотел хотя бы изредка об этом забывать. Петуния его не осуждала, она, может быть, даже хотела бы быть на месте Ремуса: сидеть на кухне с Сириусом, когда детьми и домашними хлопотами занимался бы кто-то другой, и пить так много, чтобы наконец-то, и правда, забыть о всем том и всех тех, кого они потеряли. Но, в отличие от Ремуса, позволить себе это Петуния не могла — у нее были дети, престарелые больные родители и собственная утрата, оплакивать которую попросту не оставалось ни времени, ни сил.

Зато, в отличие от Сириуса, Ремус хотя бы играл не только с Гарри, но и с Дадли, к обоим мальчикам относясь с одинаковой симпатией и не пытаясь увидеть в ребенке умершего друга. Когда Ремус приходил в их дом, дети наперегонки бежали к нему, падали, спотыкались и снова бежали и смеялись, громко и радостно смеялись, когда он их обоих подхватывал на руки и кружил по комнате или зачаровывал какие-нибудь игрушки, чтобы они сами собой летали. А однажды наколдовал целое ночное небо под потолком детской, со звездами, планетами и черно-синим космосом и рассказывал детям про другие миры, космические корабли и созвездия. Да так интересно рассказывал, что и сама Петуния невольно заслушалась и даже забыла приготовить ужин, поэтому ужинать всем пришлось наскоро сваренной манной кашей. А Сириус по-прежнему делал вид, что не при чем, что его здесь вообще нет и даже будто бы и не заметил, что ест на ужин простую кашу.

А потом все снова изменилось. В один из вечеров Сириус получил сову и аппарировал из дома на полдня, вернувшись впервые за долгое время кристально трезвым и почти радостным.

— Что случилось? — спросила Петуния.

— Я снова возвращаюсь в аврорат, — сказал Сириус. А Петуния хотела ответить, что это слишком опасно, что она не готова потерять еще одного члена семьи, но вместо этого сказала:

— Да, думаю, это правильно.

— В самом деле?

— Работа пойдет тебе на пользу, все лучше, чем сидеть дома. А от кого было письмо?

— От Дамблдора, он писал, что, кажется, мы наконец вышли на след того, кто… и…

— И ты знаешь, кто это был?

Сириус помолчал, вздохнул и ответил с явной неохотой:

— Питер, Хвост. Я и раньше подозревал это, но не хотел верить. Однако он действительно был единственным, кто мог сказать Темному Лорду, где находится дом Джеймса и Лили.

— И ты думаешь, он их предал? Добровольно? Не признался под пытками? — нахмурившись, уточнила Петуния. Имя сестры больно резануло слух и осталось очередным рубцом где-то на сердце.

— Я не знаю, — покачал головой Сириус. — Поэтому мне нужно его найти и узнать.

— Где ты будешь его искать?

— В аврорат поступило донесение, что его недавно видели в Кардиффе.

— В Уэльсе? — недоуменно переспросила Петуния. — Но что он забыл там?

— Возможно ищет союзников. Я не знаю, Туни, — Сириус вздохнул. — Но я должен выяснить.

— Почему именно ты, Сириус? Помимо тебя куча и других авроров, а это может быть опасно и…

— Мне это нужно, Туни. Без этого я окончательно себя потеряю.

Петуния могла бы сказать, что он уже давно себя потерял, а теперь рискует потерять еще и свою семью. Но не сказала — и отпустить Сириуса, позволить ему снова подвергать свою жизнь опасности и с головой уходить в месть, было одним из самых сложных решений в ее жизни. Потому что Сириусу это в самом деле было нужно: и разобраться во всем, и отыскать предателя, и… и, наверное, отомстить для него тоже было чем-то жизненно необходимым.

— Береги себя, Сириус.

— Ты себя тоже, Туни.

— И помни, когда-то давным-давно ты обещал мне, что вернешься, когда созреют яблоки.

— И заметь, я всегда возвращаюсь.

Сириус обнял ее, прощально улыбнулся, вышел за порог дома и аппарировал. И так опять пропал из ее жизни, как она поняла чуть позднее — в этот раз уже навсегда.

Ремус пришел спустя неделю, осунувшийся, в порванных башмаках и невероятно усталый. По одному его потухшему взгляду Петуния поняла, что случилось что-то нехорошее… снова.

— Он… он жив? — в сердце неприятно кольнуло предчувствие страшного, но Петуния зажала его рукой, не давая вырваться и устроить панику. Дадли и Гарри спали в детской, вдоволь наигравшись и утомившись за день, и разбудить их — последнее, чего бы Петунии сейчас хотелось.

Ремус склонил голову, настолько низко, будто, как страус, собирался спрятать голову, только не в песок, а сразу в пол, и тихо обронил:

— Он жив, — и этим словам улететь бы тоже куда-нибудь в пол, но не улетели, остались висеть в гостиной удушающим покрывалом: — Он в Азкабане.

— В Азкабане? — переспросила Петуния. Кажется, она что-то такое слышала…

— Тюрьма для волшебником, — ответил Ремус. — Сириус в тюрьме, Петуния.

— Почему? — только и смогла выдохнуть Петуния разом пересохшими губами. Впрочем, ответ она уже тоже знала: из-за мести, ведь только это смогло поднять Сириуса с дивана и заставило выйти из дому и начать хоть что-то снова делать.

Но вот он отомстил — а что, в итоге, у него теперь осталось?

— Он убил Питера Петтигрю.

— Ясно.

Значит, все-таки убил. И Петуния соврала бы, если бы сказала, что не ожидала этого. Не то, чтобы ждала, но…

— Из-за него умерла Лили?

— Да.

Ремус тоже мог бы сказать еще многое, рассказать про заклинание, наложенное на дом Поттеров, про Хранителя, про то, как именно и почему Хвост предал своих друзей, или почему и как Сириус убил его. Но не стал. Просто опустился рядом с Петунией на диван, приобнял ее за вздрагивающие острые плечи, и прошептал:

— Все будет хорошо, Петуния. Все будет хорошо.

Даже если Сириус стал убийцей, даже если он сейчас в тюрьме, даже если Лили с ней больше нет — все будет хорошо. Когда-нибудь. Однажды.

Потому что Петуния со всем справится, она ведь всегда справлялась.

— Как надолго?.. Когда он?.. Ремус, когда Сириус вернется домой?

— Он получил пожизненный приговор, Петуния, и проведет остаток жизни в Азкабане.

— А я… Я могу его навестить? — Петуния утерла с глаз слезы и с надеждой посмотрела на Ремуса. Как будто в ее жизни что-то изменилось бы, если бы она еще хотя бы всего раз снова увидела Сириуса.

Но Ремус только покачал головой, не желая ее зря обнадеживать:

— Боюсь, что нет. В Азкабан не пускают посетителей.

— Но я его жена! И он нужен Дадли. И Гарри!

— Петуния.

— И он нужен мне, Ремус, — едва слышно призналась Петуния, будто и сама боялась услышать эти слова. — Я не знаю, как смогу жить без него.

— Ты обязана суметь, ради мальчиков.

— Знаю. Ради мальчиков.

Ради детей, у которых не осталось никого, кроме нее самой. Ради двух ее маленьких солнышек, которые сейчас спали на втором этаже в детской и которые уже и так потеряли слишком многих, чтобы потерять еще и ее.

— Знаешь, Ремус, я ненавижу магию, — злым шепотом сказала Петуния, потому что иначе бы она просто закричала.

Ремус отстранился, заглянул в ее по-прежнему красные от слез глаза и кивнул:

— Знаю, я тоже немного ненавижу.

— Правда? — недоверчиво уточнила Петуния, и Ремус мягко улыбнулся:

— Совсем чуть-чуть, самую малость.

— Значит, мы с тобой похожи, — Петуния бы рассмеялась, если бы ей не было сейчас так паршиво. Но она переселила себя и сжато, натянуто хихикнула, как если бы без ее хихиканье Ремус мог бы не понять, что она шутит. Ну, или она сама бы этого не поняла.

Ремус тоже усмехнулся — будто перевести все в шутку, неудачную-неудачную шутку для них обоих было единственным выходом.

— Значит, похожи, — согласился он.

— В детстве я завидовала Лили, думала, что тоже хочу быть колдуньей, но знаешь… — Петуния вдохнула, набрала в грудь побольше воздуха и на выдохе сказала: — Больше не хочу! И не хочу, чтобы Дадли с Гарри были волшебниками!

— Но они волшебники, Петуния.

— Да знаю я, знаю, просто… Я от многого могу их защитить, но как я могу защитить мою семью, когда это связано с магией? Я же обычный человек, я не сильная, я не смогу защитить их от заклинания или какого-нибудь волшебника, вроде Темного Лорда или еще кого… Что мне делать, Ремус? Я же ничего не знаю!

— Ты очень сильная, Петуния, — помолчав, сказал Ремус. — Ты самая сильная из всех, кого я только знал.

— Я слабая, Ремус.

— Петуния, ты справляешься с тем, с чем не справился никто из нас, волшебников.

— Со смертью сестры?

— И с двумя маленькими детьми. Растить их в одиночку сложно, я даже представить не могу.

— Зато я это отлично представляю, — невесело качнула головой Петуния и вдруг созналась: — Мне страшно, Ремус. Я не знаю, что мне теперь делать.

Ремус улыбнулся, провел рукой по ее волосам и сказал:

— Ты найдешь свой путь, Петуния. А если что, я всегда готов прийти на помощь и поддержать тебя.

— Спасибо тебе, Ремус.

— Тебе спасибо.

— За что?

— За то, что позволила стать частью этой семьи.

— А разве могло быть иначе?

Как оказалось, могло. Ремус часто приходил к ним в гости, оставался до глубокой ночи, помогал укладывать спать мальчишек или готовить ужин. Он, как и обещал, стал для Петунии поддержкой и опорой, и она держалась, пока он был рядом, не сдавалась, не опускала руки, а потом…

А потом Ремус задержался у нее немного дольше, потому что Петуния приболела, а за мальчишками присмотреть было некому (родителям с каждым месяцем становилось все хуже, и Туни боялась лишний раз нагружать их), а за окном ярко-ярко светила полная луна и…

Петуния до сих пор не понимала, что именно тогда произошло. Просто в один миг Ремус чистил возле раковины яблоки и обсуждал с Петунией ее самочувствие, а в следующий миг нож с грохотом упал в раковину, а сам Рем схватился обеими руками за голову и зарычал, как раненный дикий зверь. Испуганный вскрик Петунии на время привел его в чувство, и он пулей вылетел из ее дома через заднюю дверь на кухне. Петуния только и успела заметить пару клочков внезапно отросшей шерсти на его руках и по-звериному сузившиеся зрачки.

— Ремус, постой! Что происходит? Ты в порядке? — крикнула она, бросаясь за ним следом, но возле дома уже никого не было. Только где-то вдалеке, в конце улицы, донесся протяжный волчий вой.

И на следующий день сова принесла Петунии одинокий белый конверт и улетела прежде, чем Туни успела его хотя бы открыть.

«Дорогая Петуния!

Мне искренне жаль, что вчера все получилось именно так. Прости, что напугал тебя. Я не хотел причинить вред тебе или мальчикам, я думал, что справляюсь и что способен себя контролировать. Но я ошибся.

Я не сказал тебе этого раньше и надеялся, что без этого можно было бы обойтись, думал, что сейчас это не столь важно, однако… Дорогая Петуния, я — оборотень. Изгой. Монстр. И я искренне благодарен тебе за возможность хотя бы на время почувствовать себя нормальным человеком, который достоин счастья и может быть чьей-то семьей.

Но вчера я слишком расслабился и чуть не превратился в волка в твоем доме. Я бы не хотел, чтобы все так получилось, и мне бы очень не хотелось уходить, но подвергать и дальше опасности тебя и мальчиков я хочу еще меньше. Поэтому сейчас я прощаюсь с тобой.

Прощай, моя дорогая Петуния! И попрощайся с Гарри и Дадли за меня.

Твой,

Ремус Люпин».

Если бы только сова не улетела так скоро, Петуния написала бы ему ответ и сказала бы, что не боится оборотней, что никогда не считала и никогда не сможет считать Ремуса монстром, что он — тоже ее семья, и она не знает, как будет справляться теперь без него. Она бы написала, что Дадли почти считает его своим папой, а любит даже сильнее собственного отца.

Петуния бы написала, что она и так потеряла уже слишком многое и не готова терять еще и лучшего, единственного друга.

Петуния много чего могла бы написать, если бы только сова не улетела слишком рано. И что ей оставалось делать теперь, Туни совсем не представляла: мир магии, почти ненавистный, опасный и страшный, мир, полный волшебства и оживших сказок, на какое-то время открыл перед ней свои двери, впустил внутрь, а теперь с силой вытолкнул обратно и захлопнул двери. У нее был Сириус, была Лили, ее сын оказался чрезвычайно одаренным магом, а лучший друг — оборотнем. И все это было, было, было… И не стало.

Потому что Петуния не знала о магическом мире даже того, где найти этих их волшебных сов и как отправляются письма. И это было, конечно, не самым паршивым, но все равно довольно паршивым обстоятельством из-за того, что теперь Петуния утратила любую связь с Ремусом, не говоря про возможность узнать хоть что-то про Сириуса и Азкабан.

Мир магии закрыл свои двери перед Туни, и она снова осталась одна — и с болью, которой больше не с кем было поделиться.

Словно чувствуя настроение мамы, Дадли почти перестал колдовать — и перестал совсем после похорон бабушки. Петуния не проронила ни слезинки во время похорон, только обнимала сгорбившего спину отца и гладила по голове своих маленьких мальчишек, для которых это были первые похороны в их жизни, но, к сожалению, далеко не первая смерть. С серого неба лил дождь, и капли дождя казались такими же серыми — будто разом у всего мира отключили все краски, кроме всех оттенков черной и серой. И Петуния чувствовала, уже давно чувствовала, как в ее собственной душе с каждым днем все сильнее прорастает черная-черная ненависть — Петуния в самом деле ненавидела магию, отнявшую у нее сестру и мужа. И каждый раз, видя колдовство Дадли или Гарри, Петуния с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: «Не колдуйте больше, не смейте колдовать в моем доме!». Однако сдерживалась.

И перестала сдерживаться, когда, вернувшись домой после похорон, Дадли пробежал по дому в грязных, мокрых от дождя ботиночках и неожиданно весело рассмеялся, наколдовав вдруг стайку золотистых бабочек прямо посреди гостиной. Наверное, вспомнил, как Сириус ему таких наколдовывал, пока еще был дома. Что-то внутри Петунии обломилось, когда она увидела этих бабочек: они были как живое — магическое — напоминание о ее первой головокружительной, самой яркой влюбленности, о Сириусе, о волшебстве, больше похожем на ожившую сказку, о навсегда разбитом сердце и убитой вере в чудо. Петуния увидела этих чертовых прекрасных бабочек и в этот раз уже не смогла сдержаться: она кричала, как полоумная, о том, как ненавидит магию, как ненавидит магов, как ненавидит весь мир. В какой-то момент даже замахнулась на Дадли, но в последнее мгновение удержалась, без сил, как подкошенная, рухнула на пол и наконец-то разревелась, выплакав все те слезы, что сдерживала уже очень долгое время. Дадли неуверенно подошел к ней, провел своими маленькими ручонками по ее волосам, а потом крепко обнял, лепеча что-то утешительное и доброе на их с Гарри общем детском языке.

Петуния потом еще долго извинялась, просила у него прощения, и Дадли на нее не обижался, но колдовать с тех пор перестал, будто и вовсе никогда не умел. А потом еще пару раз стукнул Гарри, когда стихийные выбросы магии начались и у него — и волшебства в доме Петунии Блэк… Эванс не осталось. Как и фамилии Блэк.

* * *

Вернона она встретила четыре года спустя, когда он по рабочим делам приехал в Коукворт. Они столкнулись в магазине, где Петуния покупала молоко и овощи, а Вернон, только приехавший и еще не успевший отдохнуть с дороги, выбирал себе пиво и сырные крекеры.

Петуния чуть не врезалась в него своей тележкой и тихо ойкнула, когда вместо ругани услышала изумленное:

— Петуния?

Подняв голову, Петуния всмотрелась в лицо мужчины и с некоторым запоздалым удивлением узнала в нем того самого Вернона Дурсля, за которого когда-то очень-очень давно, почти что в прошлой жизни, собиралась выйти замуж.

Как же много лет с тех пор прошло! И сколько воды утекло…

— Вернон? — на всякий случай уточнила Петуния.

Это определенно был он: те же рыжевато-светлые усики под огромным носом-«картошкой», те же глубоко посаженные голубые глаза. Петунии раньше казалось, что у этого голубого цвета очень неприятный оттенок, такой… грязный, почти болотный и будто бы даже выцветший.

Но сейчас Вернон стоял перед ней и смотрел ей в глаза так, будто бы был заколдован и теперь просто не в силах отвести взгляд от ее лица. А Петуния вдруг подумала, что глаза у него все-таки красивые — грязно-голубые, как дождливое небо в середине осени за пару мгновений перед тем, как грянет гром с ливнем.

— Как ты? — ну, а что еще спросить у человека, с которым разорвала помолвку и которого даже не думала когда-либо снова встретить?

— Приехал сюда в командировку, — немного криво усмехнулся Вернон, моргнул и наконец отвернулся от нее, с преувеличенным интересом выбирая пиво на вечер. — Вот, только с дороги.

— А где поселили?

— В отеле, тут неподалеку.

— Ясно.

— Я правда не знал, что ты здесь, — словно бы оправдываясь, сказал Вернон. — Я слышал, ты вернулась в Лондон.

— Возвращалась, да, — не стала отпираться Петуния. — Но потом пришлось переехать обратно в Коукворт.

— Понятно. И как ты, как твои дела? Ты стала еще красивее, выглядишь прекрасно.

Петуния могла бы много чего рассказать о своих делах и, может быть, когда-нибудь все-таки расскажет. Но не сейчас — так себе тема для первой встречи спустя столько лет.

Кое о чем Вернону все же стоило бы знать, это Петуния видела по его глазам:

— Вот, молоко покупаю для детей.

— У тебя есть дети? — обескураженно переспросил Вернон.

— Двое, сын и племянник.

— А муж — тот красавчик, которого я тогда видел?

— Да, он, но… Он мне больше не муж.

— Сожалею.

— Спасибо. А как ты сам? Женился?

— Нет, — Вернон замялся, почесал затылок и суетливо, не глядя, уронил в корзину банку пива. — Нет, я не женат.

— Вот как? — Петуния покрутила в руках пакет молока и положила его обратно в тележку. — Понятно.

Между ними повисла неловкая пауза.

— А ты… Ты бы не хотела выпить кофе? Или чай?

Петуния могла бы отказаться, она даже собиралась отказаться, но… Они, и правда, не виделись уже очень давно, и у обоих слишком многое в жизни изменилось, и все же…

Ведь то, что они встретились вот так, в Коукворте — не случайность? Может быть, именно сейчас они и должны были встретиться, пройдя через все то, через что им пришлось пройти, изменившись и повзрослев?

— Я не против выпить чашечку кофе, — улыбнулась Петуния. И она уже слишком давно не была просто Туни.

— Я рад, — довольно улыбнулся Вернон.

— Но напоминаю, что я — мать-одиночка с двумя детьми. Зачем тебе такая нужна?

— Я не любил никого так сильно, как тебя.

— А я никогда не любила тебя.

— Но ведь все можно исправить, верно?

— И… Мои дети — маги!

— А я чуть не женился на девушке-лепреконше!

— Правда?

— Правда. Так как насчет чашечки кофе, Петуния?

— Буду рада.

И, принимая его предложение, Петуния подумала о том, что Вернон Дурсль — отнюдь не самая плохая компания для кофе. Тем более, выглядел он сейчас просто невероятно мило.