Прыжок в небо и смертельное падение (гет)

Воспоминания и ничего после них.

Адзуса сидела у окна, рассматривая белые пышные облака, которые стремительно уплывали вдаль, подгоняемые сильными порывами сурового сентября. Холодать начинало сильнее, но пока было терпимо. Школьники пробегали мимо главного входа больницы, что-то громко крича вслед своим друзьям. Врачи в белых халатах суетились во дворе, принимая пациентов и присматривая за ними, а также за поступающими больными. Несколько учеников из ее класса помахали ей в окно и ушли, ведь сейчас у них были уроки.

Девушка решила позволить себе хотя бы неделю побыть возле мужчины, который показал ей жизнь. Ей прекрасно было видно, как он отчаянно хватается за свою, даже будучи во сне. Тяжело понимать, как коротка становится жизнь, как много ты не успел сделать. Трудно осознавать, каково будет ученикам, которые ему доверяют и не хотят прощаться со столь необыкновенным учителем. Но таковы реалии жизни, и их не изменить...

Адзуса приставила стул к кровати Онидзуки и, присев, посмотрела на его израненное лицо. Страх закрадывался в душу нещадно, оттесняя все надежды на скорое выздоровление. Она все бы отдала за то, чтобы Эйкити остался тогда рядом с ней и не ушел в школу. Но его долг учителя защитить своих учеников был намного сильнее чувств. Именно тогда злоумышленники подкинули в школу взрывчатку, именно тогда он оказался в соседнем кабинете, успев прикрыть собой Кандзаки и Кикучи. Ученики быстро пошли на поправку, чего не скажешь о нем: спина была в шрамах, правую сторону лица сильно опалило и порезало осколками. Но даже с такими ранами он вынес ребят из здания и передал их врачам скорой помощи. Он стал ее героем, но цена такого геройства оказалась слишком велика.

Она нежно сжала его сильную, грубую ладонь в своих маленьких и нежных ладошках, понимая, как много он успел сделать этими руками. По ее щекам стекали слезы от воспоминаний и от боли, которая терзала сердце. Было непросто любить такого непредсказуемого мужчину со своеобразным чувством юмора, пусть даже пошлого, но его чистое сердце оправдывало все. Любить его — это самое лучше, что могло с ней случиться за всю ее жизнь.

Эйкити открыл глаза и, тяжело вздохнув, посмотрел на Фуюцуки: ее глаза покраснели от слез. А ведь он когда-то пообещал себе, что никогда не доведет девушку до слез, тем более назло. Аппараты тихо пикали, раздражая его и без того натянутые как струны нервы, в горле все пересохло, и кислородная маска мешала говорить. Эйкити никогда не соблюдал рекомендации врачей, он сам знал, что для него лучше. Вялой рукой он медленно стащил с себя маску, поймав на себе взволнованный взгляд посетительницы.

— Воды... — тихо прохрипел Онидзука, стараясь меньше двигаться.

— Сейчас. Подожди чуть-чуть, я сейчас... — она тут же засуетилась, поднося стакан прохладной воды к его засохшим губам. — Как ты, Эйкити?

— Нормально, надеюсь, буду жить и радовать вас...

Ему стоило огромных усилий так говорить, но меньшее, чего он хотел, — это расстроить Фуюцуки-сенсей. Однако его слова были настоящей ложью, ему больше не удастся радовать их даже своим присутствием. Все тело болело, в груди невыносимо жгло и было мало места легким, внутри будто каша от взрывной волны. И это все в очередной раз доказывает, что удача оставила его одного. Он нежно сжал ладонь любимой и ставшей такой родной женщины, прося только обо одном: не уходить до вечера.

— Адзуса-чан, расскажи мне, тебе понравилось летать со мной?

— Очень, все было великолепно...

Она мягко прикоснулась губами к его пальцам и проглотила комок в горле: больно вспоминать об этом, когда любимый находится в тяжелом состоянии. Понравилось ли ей летать? Этот вопрос гулким эхом разнесся в ее мыслях, вороша прошлое.

В августе, пока стояла жара, он силой вытащил ее из дома, уводя в парк. Но она и не была против, ей действительно хотелось проводить больше времени с любимым человеком, даже если он ведет себя безбашенно. Ее не переставало удивлять то, насколько уверен и удачлив Эйкити. Летать? Теперь это слово для нее значит слишком многое... Яркие воспоминания о том, как он затащил ее на крышу многоэтажки, где стоял дельтаплан на двух человек. Как же сильно она тогда упиралась и говорила, что боится высоты, даже смешно становится от ее глупости. Но он все же сумел ее уговорить отправиться с ним в полет, только с ним и ни с кем больше. Адзуса вряд ли сможет описать словами эти ощущения от взлета и его крепких объятий, однако признание в любви и покрасневшее от смущения лицо Онидзуки закрепились в памяти надолго, вернее, навсегда. Ей было приятно услышать от него: "Фуюцуки, я тебя очень сильно люблю", но все, что она смогла ответить, так это только одно слово: "Взаимно".

— Эйкити-сан, а помнишь, как ты в первый раз меня полюбил? Я тогда была так смущена, — она тихо рассмеялась сквозь слезы.

— Помню, я и сам был не меньше тебя смущен, — он жалел, что не мог вытереть ее слезы, — но я рад, что перестал быть девственником благодаря твоей любви.

Он честно постарался сжать ее ладони покрепче, но сил не было. После этого вопроса в голову лезли одни воспоминания о той самой первой ночи. Возбуждающие и робкие, страстные и нежные воспоминания о их любви.

Как они неумело обнимали друг друга, жадно и ласково целуясь. Как Онидзука случайно стукнулся ногой о кровать, заставляя встревожиться Фуюцуки. Но это было лишь начало, дальше не нужно было думать, что да как. Дальше он просто прижал ее к кровати своим телом и, не прекращая целовать, слушал ее дыхание и стук сердца. Нежно сжимал ладонью ее грудь и через тряпичный лифчик чувствовал твердый возбужденный сосочек. Он не помнил, как они разделись, но прекрасно помнил ее чувственное и стройное тело, изящные ножки и упругую круглую грудь. Он помнил, как от ее горячих прикосновений по телу пробегала дрожь и как он желал большего. Как мягко и осторожно входил в нее, чувствуя ее жар и возбуждение, как она сладко подрагивала от каждого толчка. Их стоны эхом разносились по комнате, заводя их еще сильнее и побуждая к продолжению. Онидзука помнил, как крепко он прижимал к себе такое хрупкое и нежное тело, прижимал, будто не хотел расставаться с ней ни на минуту. И он знал, что она тоже помнит все до мельчайшей детали и не забудет.

Но он так ничего больше и не успел сказать, было больно видеть перед смертью напуганное лицо любимой, единственной такой в мире женщины. Однако ничего не поделать, таков злой рок: последним перед забвением останется заплаканное лицо Адзусы и срывающийся голос, зовущий докторов.

Фуюцуки видела последнюю улыбку этого веселого человека, для которого улыбки других значили многое. Но это стало последним, что она увидела, далее был только остекленевший взгляд, устремленный в никуда, и долгий писк приборов. Дальше все происходило, как в тумане: доктора пытались вывести ее в коридор, тем временем стараясь вернуть пациента к жизни. Крики и суматоха сменились пустующим белым коридором реанимационного отделения. Не хотелось принимать жестокую правду, но выбора не оставалось, он мертв и точка! Не было сил жить дальше без любимого, который понимал ее и всегда старался поддержать в трудную минуту. Пусть друзья, коллеги и некоторые ученики тоже ее поддерживали, память все равно терзала душу и сердце.

И даже когда доктор сообщил со скорбью в голосе о смерти этого учителя, Фуюцуки до последнего не хотела верить. Она срывалась на крик и била врача в грудь кулаками, падая на колени и рыдая навзрыд. Больше нельзя было ничего вернуть, и лишь суровая правда напоминала, что после взлета всегда следует падение, исход которого неизвестен.

На похоронах Онидзуки Эйкити были все, кто считал его другом и любил его. Рюджи утешал плачущую Адзусу, но у него самого, как и других, текли слезы, хоть он и старался казаться сильнее для окружающих, но толку-то. Лучший друг, веселый парень, с которым они многое пережили вместе, лежал в земле, оставив их одних. Теперь им оставалось жить без него, храня в сердце теплые моменты его шуток и подвигов.