Свет Луны (гет)

Гарри тихо выдохнул, садясь в своей кровати в гриффиндорской башне Хогвартса: нет, лежать в тщетной попытке уснуть он больше не мог. Тело он давно отлежал от неподвижности, опасаясь разбудить соседей по спальне нечаянным скрипом или шорохом. Конечно, парни шестого курса факультета Гриффиндор славились хорошим крепким сном, так что даже его крики, вызванные ночными кошмарами, не всегда и не сразу пробуждали их. Но ночная тишина, разбавленная мерным дыханием и всхрапываниями, не желала, чтобы её нарушали посторонними звуками, ведь они казались такими оглушительно громкими! Вот Гарри и не шевелился без нужды. Пыльный полог, казалось, давил и сжимался, закрывая доступ свежему воздуху. А темнота, повисшая под ним, словно бы расширялась, захватывая и поглощая сознание, и делая мысли, которые и не давали уснуть, мрачными. Угнетающая обстановка для усталого от ночных бдений разума. Потому Поттер и решил, что с него довольно на сегодня.

Выбравшись из-за полога кровати, он тихо оделся, взял карту мародёров и плащ-невидимку, и, прежде чем выскользнуть из гостиной факультета, усмехнулся пустой колбе из-под зелья сна-без-сновидений, которое ему прописала мадам Помфри. Жаль, но в такие ночи оно не помогало. Слишком уж о многом думал герой магической Британии.

Ха, герой, как же! Ну какой из него герой? Питера Петигрю упустил, Седрика не спас, и… Сириуса тоже. Более того, оба погибли из-за его грёбанного «комплекса героя» — как это однажды обозвал Малфой. И в самом деле, если бы он не проявил тогда, на турнире трёх волшебников, знаменитое гриффиндорское «благородство», и согласился бы на предложение Седрика схватиться за кубок одному, первому, тот бы не оказался на кладбище Литтл-Хэнглтона вместе с ним. И не погиб бы. Если бы он не поверил в навеянный Волдемортом сон, и не кинулся бы спасать крёстного — Сириус тоже был бы жив. Нет, Гарри не считал себя героем, Гарри считал себя глупцом. И таковым и был. Пророчество? А в нём о героях не было ни слова.

Предстоящая война… она пугала. И как бы Дамблдор не «занимался» с ним, на деле подкладывая лишь загадку о каком-то моменте прошлого Реддла, якобы в котором крылась тайна его бессмертия, Гарри сходил с ума от бездействия, от ожидания. И как-то радоваться последним мирным денькам, как это делал тот же Рон, обжимаясь по углам с Лавандой, у него это не выходило. Он слишком отчётливо понимал, что в то время, пока они пытались наслаждаться жизнью, притаившийся Волдеморт планировал что-то особенно страшное. Поттер это чувствовал. Словно тьма ширилась не только под пологом его кровати, не только в его измученном сознании, но и в магической Англии.

Гермиона и Рон говорили не думать об этом раньше времени. Но Гарри не понимал: как об этом было не думать? Как не думать, если Снейп ходил особенно мрачным и молчаливым в этом учебном году? Как не думать, если Малфой даже забыл о вражде с ним, с самим ненавистным Поттером? Гарри ведь точно знал, что Волдеморт что-то поручил ему! Никак не удавалось выяснить, что именно ему поручили, какую миссию, но судя по мелькавшему то и дело отчаянию на лице, пока у него ничего не выходило. Но это не значило, что так будет продолжаться вечно! А пока Гарри не знал, какую школьный враг преследует цель — успокоиться он не мог.

Ноги несли Гарри по коридорам родной школы бездумно. Дороги он не разбирал, да и не шибко прислушивался к тишине. Уж за годы ночных прогулок он научился передвигаться бесшумно, а шаги в тёмных пустых коридорах слышно было издали, несмотря на храп волшебников, спящих на портретах. Эхо каменного замка хорошо увеличивало громкость звуков. А не попасться бесшумным Снейпу и МакГонагл помогала карта.

Неспешный мерный шаг невольно успокаивал мысли, не сбивая дыхание. Ночное спокойствие обычно суетливого Хогвартса навевало нотку ностальгии в мыслях. Луна заглядывала в окна, подсвечивая серебристым светом отшлифованный ботинками почти до блеска каменный пол. И Гарри и сам не заметил, как следуя за этим светом, вышел на самую освещённую полной луной Астрономическую башню. На миг он замер, удивлённый тому, куда принесли его ноги, но, облокотившись на перила, и вдохнув полную грудь свежего, чуть холодящего воздуха, он понял, что это было именно то, чего ему не хватало в той удушающей темноте гриффиндорской спальни мальчиков.

На небе тускло в свете почти полной луны мерцали лишь самые яркие звёзды. А само ночное светило, с удовольствием подсвечивало озёрную гладь, неспокойную из-за ряби, вызванной лёгким бризом. Тот же лёгкий ветерок путался в кронах деревьев запретного леса, и даже издали было слышно поскрипывания из старой чащи, таящей в себе какую-то неведомую магию, следы давно минувших дней. В ночной тиши казалось, что лес разговаривал на своём, неизвестном людям языке. И уханье сов совсем не мешало впечатлению. На вершинах гор серебрились первые снега, которые ещё вполне могли растаять, и Гарри думал о том, что был бы не прочь однажды добраться до них на метле, чтобы посмотреть с их стороны на столь любимый им Хогвартс…

Да, он любовался открывшимся видом, стараясь рассмотреть и запомнить всё, просто потому что это отвлекало от мрачных мыслей. Он надеялся, что забывшись, ещё успеет вернуться в спальню и поспать до завтрака хотя бы пару часов. А значит Гермиона не будет смотреть на него с раздражающей жалостью, укоряюще сетуя на то, что он не выпил зелье сна-без-сновидений. Подруга отчего-то не могла поверить, что оно не действовало на него…

— Красиво тут ночью, правда, Гарри? — раздался мелодичный голос совсем рядом. Поттер от неожиданности вздрогнул, подпрыгнув на месте. Но обернувшись, успокоился: это была всего лишь Полумна Лавгуд. Она умела неожиданно появляться из ниоткуда, так что было неудивительно, что увлёкшись созерцанием и мыслями, он не заметил её прихода.

— Да, очень красиво, — выдохнул гриффиндорец искренне восхищённо, отвечая на вопрос. Луна стояла совсем рядом, снова босая, но взгляд её не был привычным вечно-рассеянным. На Гарри она не смотрела, а сосредоточенно и отчего-то немного печально любовалась луной.

— Думаешь о предстоящей войне, да? — спросила девушка, как бы невзначай, будто говорила о школьных оценках, которые всегда мало её волновали. Странный вопрос, и удивительная проницательность. Впрочем, Поттер знал, что Полумна вовсе не просто так училась на факультете, на котором превыше всего ценили ум…

И тут Гарри вспомнил, что мантию-невидимку, так и не снял! А девушка не впервые находила его под ней. И всё-таки он не мог не спросить, хоть и знал уже, что прозвучит в ответ:

— Как ты всегда меня находишь, Луна?

— Вокруг тебя всегда много мозгошмыгов, — пожала плечами девушка в который раз. Гарри вздохнул: он точно знал, что его подруга не была сумасшедшей. Она была нормальной, просто не без странностей, к которым следовало привыкнуть. Да и более преданного друга найти было непросто. Но ему всё равно не верилось в существование волшебных существ, о которых девушка постоянно говорила. Ну не мог он поверить в то, существование чего не было доказано. Впрочем, всего какие-то шесть лет назад он не верил в существование магии, даже несмотря на то, что сам неоднократно творил по-настоящему волшебные вещи. И кто знает, быть может и морщерогие кизляки, которых подруга мечтала найти, и мозгошмыги, действительно существовали?

— Мои мысли тебе они сообщают? — усмехнувшись своим размышлениям, поинтересовался Гарри.

— Мозгошмыги вызывают размягчение мозга, и мысли они путают, но читать не умеют, — с убеждённостью заявила Луна, и, тут же обернувшись, с некоторым сомнением заглянула Гарри в глаза, игнорируя наличие на нём мантии-невидимки. — Просто я подумала… Из-за чего ещё может не спать Мальчик-Который-Выжил?! — Гарри снова вздохнул, на этот раз своей предсказуемости, и улыбнулся девушке, стаскивая с себя мантию, наконец.

— Всё-таки ты удивительная, Луна, — невольно вырвалось у Гарри, при мыслях обо всех странностях девушки. Не каждый же мог верить в неведомых существ вот так, как в нечто непреложное, не обращать внимания на издёвки сокурсников, не беспокоиться о пропаже вещей, видеть сквозь мантии-невидимки, и говорить прямо о том, о чём думал. А Полумна могла. И это не могло не восхищать Гарри. Ведь он, по сравнению с ней, был обычным парнем-волшебником.

Некоторое время между молодыми людьми висела тишина. Они наслаждались видами на шотландские пейзажи в лунном свете, созерцая, но на деле просто каждый думал о своём, то ли не решаясь поделиться мыслями с другом, то ли не желая этого.

Гарри заметил, что рядом с Луной было непривычно спокойно и уютно, будто дурное настроение она отгоняла одним своим присутствием. И всё-таки, мысли его нет-нет, а всё-таки возвращались к вопросам Луны…

Война. Само это слово пахло горечью и отчаянием. И звучало оно соответственно, с какой бы интонацией слово не произносили бы. Когда Рон в азарте шахматной игры, после поставленного его королю шаха, кричал Гарри, что это — война, последний всегда морщился. Кажется, его рыжий друг не до конца понимал, что это такое, и как страшно на самом деле звучит. Он не проводил ассоциации между убранными с доски шахматными фигурами, и погибшими в боях людьми. А Гарри проводил. Стал проводить после той самой игры гигантскими магическими шахматами в подземельях Хогвартса на первом курсе, когда они спасали Философский Камень от рук, как они думали и ошибались, Северуса Снейпа. Гарри с того дня не любил шахматы, ведь при каждом падении своих фигур, вспоминал бледное лицо поверженного Рона, пожертвовавшего собой как шахматной фигурой, чтобы он, Гарри, сумел поставить мат королю противников и прошёл дальше…

— Гарри, ты зря волнуешься о том, чего ещё может не случиться, — снова неожиданно произнесла Луна, отчего Гарри вздрогнул, вырванный из мыслей. — Войн без жертв не бывает. Но гибель жертв не случайна и не напрасна. Ты — знамя света, но не думай о том, что все, кто погиб и ещё погибнет на этой войне, погибнут за тебя. — Поттер выдохнул судорожно: вот откуда она знала, что его угнетало, какие мысли мучили его по ночам? А может, она действительно умела читать мысли, как, например, Снейп? От того, что девушка видела его насквозь, ему было очень не по себе. Будто кто-то вскрывал ему нарывающие раны, болезненно. Будто кто-то пытался ворваться в его душу, и распотрошить её на составляющие. Будто кто-то утверждал, что понимает, не понимая на самом деле. Но Луна была другом, просто была прямолинейна, и говорила, что думает, или что видит: — Все они погибнут за то, во что верят. А верят они, что даже если погибнут, ты Волдеморта одолеешь всё равно. Они все, жертвы войны, хотели или хотят жить. Но ещё больше они хотят мира, потому что сами их сущности противятся войне. Эти люди, они хотят верить или надеются, что ты сможешь справиться с тем, с чем не справятся они сами. Но они знают, что тебе нужна помощь. И помогают, как могут, даже если ценой этой помощи становится их жизнь. — Тут девушка печально с явным сожалением вздохнула: — Не все это понимают, но те, кто не понимает, в войне участвовать и не станет.

— А если я не справлюсь? — по-детски наивный вопрос вырвался помимо воли. И Гарри прикусил себе язык, чтобы подобного больше не случалось.

— Ты не можешь не справиться, — заявила Луна снова, отвечая непререкаемым тоном и с такой же уверенностью, с какой говорила о существовании Морщерогих Кизляков. — Жизнь выбрала тебя. И она же проведёт через все невзгоды. Не сопротивляйся ей, и она поможет, — убеждённо продолжила она, легко накрыв его сжатый кулак своей маленькой изящной ладошкой, в попытке поддержать. Гарри был поражён тем, как легко девушка рассуждала о страшных вещах, и не мог не спросить:

— Ты совсем не боишься, Луна?

— Конечно, боюсь! — воскликнула та. — Но я думаю, что если что-то в нашей жизни происходит плохое, значит это для чего-то нужно. Быть может это нужно и нам самим, — задумчиво произнесла Лавгуд, склоняя голову к плечу, и легонько поглаживая всё ещё сжатую в кулак тёплую руку Гарри. — На самом деле, я думаю, что если бы моя мама не умерла, я бы не решилась быть собой, не обращая внимания на окружающих. Эта мысль меня… утешает, — призналась девушка, тут же вскидывая голову, чтобы снова посмотреть другу в зелёные глаза: — Ты сильный, Гарри, потому что жизнь сделала тебя таким. И раз жизнь сделала тебя таким, значит это для чего-то нужно. А я готова идти за тобой хоть на войну, потому что жизнь сделала меня решительной. Ты мой друг, и я знаю, что ты победишь, потому что иначе и быть не может. Потому что, как бы тьма не поглощала всё живое по ночам, утренний свет всё равно разгоняет эту тьму. Ну, а без тьмы не было бы света. Ты наш свет, Гарри, наша надежда, — Луна улыбнулась. И Гарри вдруг замер, заворожённый, разглядев, как наполняются внутренним светом, благодаря лунным лучам, серебристо-серые глаза подруги. Как та же луна освещает гриву блондинистых локонов Полумны, делая их совершенно белыми, полупрозрачными. И он внезапно понял, почему же Лавгуды назвали дочь в честь луны, потому что очень уж она была в её свете похожа на лунную деву, богиню, спустившуюся с небес на землю, и испускавшую собственный призрачно-лунный свет…

Но Луна на небе забежала за тучку, и видение пропало, а богиня снова стала его такой знакомой чудаковатой подругой, Луной.

Они ещё некоторое время провели вместе, прежде чем Гарри, с необычным для себя трепетом обнимая под мантией-невидимкой подругу, проводил девушку до башни её факультета. Уснуть ему в ту ночь так и не удалось, но, сидя у окна и глядя на луну, он размышлял о словах Луны, и пришёл к выводу, что в чём-то она права. А может быть и во всём. Просто он ни разу не размышлял о своих вопросах в таком ключе, а потому думать так ему было непривычно. Принять новую правду, в которую так отчаянно хотелось верить, было непросто. И всё же истины обнажались для него в свете луны, не без помощи Луны…

Он ещё не раз и не два мучился бессонницей от мыслей. И друзья, Рон и Гермиона пытались его отвлечь или поддержать, что-то советуя. Вот только у него было чувство, что хоть они и искренне пытались помочь, глубины его проблем они не понимали, ни разу не побывав на его месте. В конце концов, Рон мог спать всегда и везде, в любых условиях, не обращая внимания на происходящее вокруг в частности, и в магическом мире в целом. Понятие о бессоннице, наверное, и вовсе было ему не знакомо. А Гермиона не стала бы накручивать себя думами, которые непременно посчитала бы глупыми и бестолковыми. И всё же они пытались что-то советовать. Это немного раздражало, но лишь немного. Ведь бессонные ночи он больше не проводил в постели, отлёживая бока. Гарри бродил по замку, в конце пути неизменно поднимаясь на Астрономическую Башню, где его неизменно находила Полумна.

Иногда они просто молчали, любуясь пейзажами Шотландии, что оба находили очень уютным. Иногда разговаривали на разные темы, в том числе и личные. Незаметно, словно искусный психолог, Луна поддерживала Гарри, разрешая его моральные дилеммы. Благодаря ей он быстро начал проще относиться к жизни. Не слишком, не становясь легкомысленным, но всё же гораздо проще, чем относился к жизни раньше. Гарри стал крепче спать, стал высыпаться, и вскоре бессонные ночи ему приходилось симулировать, чтобы встретиться с подругой, потому что к времяпрепровождению в её компании он привык. Луна стала для него той, кем для него не смогли стать друзья. Только в её компании он мог позволить себе расслабиться.

И за добро, он не забывал платить добром. С помощью карты и мантии-невидимки, некогда принадлежавшей отцу, он вычислил тех, кто таскал у Полумны вещи, чтобы затем спрятать их. Гарри удалось и поговорить с сокурсниками девушки спокойно, без угроз, и даже договориться о том, чтобы чудаковатую Лавгуд больше не трогали. Правда его и самого иногда стали называть чудиком… но он не обращал на это внимания. Луна научила.

Когда Слизнорт пригласил Мальчика-Который-Выжил на Рождественский Бал Клуба Слизней, который он устраивал, сообщив, что участники клуба могут прийти с парами, перед Гарри не стоял вопрос о том, кого пригласить. И он очень рад был, когда Луна согласилась. В её компании даже такое мероприятие не казалось Поттеру скучным и неприятным. И хотя у него были свои цели для присутствия на балу, он вполне наслаждался обществом своей пары, ничуть не стесняясь её эпатирующего публику наряда…

А однажды, во время очередной встречи в зимней ночи, когда они сидели рядом на всё той же Астрономической Башне, кутаясь в тёплые мантии, применив согревающие чары, она ему призналась, глядя в глаза:

— Ты мне нравишься, Гарри. Больше, чем просто друг.

Поттер, конечно, смутился, но не слишком удивился, ведь и сам уже шёл к такому признанию, по отношению к девушке. И, тем не менее, язык словно прилип к нёбу, и слова просто не хотели рваться из глотки. Да и нужных слов он не знал, не мог подобрать. А потому просто сжал хрупкую изящную ладошку в своей руке, а другой рукой приобнял, кажется, уже больше свою девушку, нежели подругу. И Луна, наслаждаясь теплотой рук парня, с удовольствием устроила голову у него на плече, полусонно прошептав:

— Правильно, Гарри, ничего не говори. Я и так знаю.

Им предстояло пережить ещё много жизненных трудностей. У них на пороге стояла война. Но даже в самые тяжёлые безрадостные дни, Луна верила в свет надежды, чувствуя тепло рук Поттера на своих руках. А сам Гарри не отчаивался даже когда надежды, казалось, не осталось, ведь он знал, что был один человек, который верил в него. Гарри во сне и наяву, в предметах или эмоциях, или во вспышках заклинаний собственной волшебной палочки, замечал отблески света Луны, которые ни на миг не оставляли его.

И пережив все невзгоды, даже десятки лет спустя, в лунные ночи, когда-то соединившие их, они заворожённо созерцали мир, держась за руки…

Примечание к части

Каша в голове попутной не бывает! (с)

Чутка подкорректировала первую версию.