Бравые домохозяйки на страже семьи (джен)

Примечания:

Несколько глав будут от лица Молли, ведь у Петуньи пролетело два года, а у Молли два месяца. Нужно синхронизировать время.

С отъезда старших сыновей прошел месяц, а в жизни обитателей Норы ничего не поменялось, кроме того, что миссис Уизли пришлось освоить изготовление йогуртов, сыра и других продуктов из молока. Но Молли уже уверенно колдовала, и новые заботы, готовка и домашние дела для нее проблемы не представляли. Тем более чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят. С этим-то теперь у семейства заморочек не было. Для детей она всегда находила интересные занятия с соревнованиями и мелкими призами, и они неприятностей не создавали, а Артур, у которого прибавилось домашних обязанностей, сильно ей не досаждал. И Молли решила, наконец, заняться собой. И впервые осознанно подошла к зеркалу.

За эти месяцы она так и не нашла на это времени — некогда было. Но, признаться честно, женщине просто не хотелось себя видеть. Она так ненавидела свои тело и лицо, что когда у нее появились деньги, то не купила себе ничего, кроме нового белья, пары дешевых платьев и ночнушки, посетив магловский квартал. Тратить наличность на то, чтобы одеть это отвратительное тело, ей претило, ведь краше она от этого не станет. И вся одежда ее размера в магловском магазине, хоть и отличалась многообразием, но казалась бесформенной и нелепой, чтобы еще и деньги на нее тратить.

За это время Молли довольно сильно похудела. Не то чтобы она старалась, просто от волнения, обилия впечатлений и свалившихся забот у нее кусок в горло не лез. Да и чувствовала, что не привыкла много есть. И этот факт вызывал у нее немалое удивление — как, в таком случае, она могла так поправиться при отсутствии аппетита?

После потери веса женщина показалась себе еще более уродливой. Грудь и кожа живота обвисли, а сдувшиеся щеки, хоть и открыли ее большие выразительные глаза, зато углубили морщины, да и шея не радовала, как будто кожа с лица стекла на подбородок. Правда были и плюсы. Летом они с сыном сварили пару простых зелий по рецептам из старой тетради, и теперь состояние волос и ногтей, по крайней мере, не вызывали ужаса. Ничего не слоилось и не секлось, выглядело ухоженно и светилось здоровьем.

В тетрадке было немало рецептов для красоты и ухода, даже составы зелья для похудения, но ингредиенты стоили очень дорого и покупались за галлеоны, которых хватило только на самые дешевые компоненты. Но Молли утешила себя тем, что начало положено, и со временем она добьется того, чтобы ее не тошнило от собственного отражения. Она стала одержима деньгами, ведь без них ей никогда не смириться с новой внешностью, а быть не в ладу с собой очень тяжело. Поэтому матриарх семейства и пребывала в постоянном раздражении. Но если на детях женщина не отрывалась, и они вряд ли замечали и понимали состояние матери, то супруг огребал недовольства по полной лишь от одного своего присутствия.

Артур с некоторых пор чувствовал себя странно. Он никогда бы не признался себе в том, что стал побаиваться свою жену. Ее холодного взгляда, язвительных высказываний, бьющих без промаха, и неуемной активности, в которую супруга его постоянно втягивала. Он старался молчать, даже если ее претензии к нему были несправедливы, на его взгляд, ведь ее поведение было непредсказуемо, как сход лавины с горы, и слова, как острые ядовитые жала, оставляли зудящие, долго незаживающие раны в сердце. Но при этом, когда ее пристальный и безжалостный взгляд останавливался на нем, он неосознанно замирал, вытягивался в струнку, подбирался, и даже яйца поджимались от напряжения, сходного с возбуждением, которое сменялось облегчением и блаженством, когда его благоверная, наконец, отводила от него взор. Словно он находился в клетке с хищником, который хоть его и не съел на этот раз, но может это сделать в любое время.

Эта новая Молли, его жена, с некоторых пор будила в нем доселе неиспытанные, какие-то агрессивные, звериные чувства — желание, возбуждение до потери контроля и рассудка. Хотелось напасть, вгрызаться зубами в это белое, сочное, такое постройневшее и похорошевшее тело, наставить на нем отметин, терзать без жалости до самого утра, жестко намотав на кулак шелковистые густые пряди. Показать этой холодной и такой необыкновенно притягательной женщине, кто в доме хозяин. Доказать, что он мужчина, и его власть над ней безусловна. Увидеть на ее лице растерянность, страх, страсть, похоть, — хоть что-то, кроме презрительного равнодушия. Сама мысль об этом возбуждала и лишала разума, а размышления о том, как бы она отреагировала, узнав, какие пошлые и недостойные порядочного джентльмена фантазии бродят у него в голове, вызывали страх пополам с изрядной долей искушения и жгучего стыда. И это постоянно держало мужчину в тонусе.

Но и ночью ему не было покоя. Супруга являлась ему во снах, распутная, доступная, завлекающая, и мужчина просыпался задыхающимся и удовлетворенным, словно озабоченный подросток в пору юности. Это выводило из себя и сводило с ума, но Молли не изъявляла желания к близости и навещала супружескую спальню только в его отсутствие, чтобы принять ванну и забрать вещи из шкафа.

Сама Молли была далека от чужих проблем и желаний. Она так и не полюбила никого из семьи и считала свое проживание в Норе чем-то вроде сделки: она честно заботится о них, а они оставляют ее в покое. Свободное время, которого после внедрения режима у нее оказалось много, миссис Уизли тратила на колдовство. Все немногочисленные книги и учебники, имевшиеся в доме, были прочитаны, и чары из них успешно опробованы, даже если они не несли реальной пользы для жизни, как заклинания икоты или ватных ног. В общем, женщину все устраивало, и единственный, кто ее раздражал — супруг.

Артур бесил одним своим присутствием — не так сидел, не так стоял. Раздражало то, как он педантично собирал соус кусочком хлеба с тарелки, как причмокивал от удовольствия и пил чай маленькими, робкими глотками, будто старая бабка. Коробило от его блаженного выражения лица и какого-то странного взгляда, что он мимолетно кидал на жену, когда думал, что она этого не видит. Но больше всего действовала на нервы его безынициативность. Стоял, где поставишь, делал, что скажешь. От того его помощь воспринималась как одолжение и словно бы совсем не облегчала жизнь, ведь женщине приходилось самой обо всем думать и принимать решения. И скинуть эту ношу на чужие надежные плечи Молли не светило. Ей было невыносимо видеть мужа, поскольку именно Артура она в глубине души обвиняла во всех проблемах — он мужчина, муж, отец, потому изначально виноват. А она лишь слабая женщина, которой пришлось взвалить все на свои плечи, совсем для этого не приспособленные. Она его абсолютно не помнила, но если вышла за него замуж, значит, доверилась, поверила в его надежность, а он не оправдал ее ожиданий и предал и ее, и детей. Но упорно настаивала на их совместных посиделках, хотя знала, что ему было бы приятней посидеть с друзьями из пресловутого ордена или задержаться с коллегами на работе. Но при этом получала какое-то извращенное удовольствие от мысли, что ломает его волю, лишая того, что он хочет, и добивалась своего, несмотря на то, что ей и самой не хотелось его видеть. Но дети не виноваты, и им нужны оба родителя, поэтому они каждый вечер собирались и проводили время вместе, как настоящая дружная семья. Однако именно в это время Артур мысленно выдирал своей супруге волосы и раскладывал на всех поверхностях, а она подписывала документы на развод и выставляла за ограду его чемодан.

Они не ругались, он не огрызался, но Молли недоумевала, как можно не понимать обычных вещей и думать о других больше, чем о благе семьи. Например, супруг стал брать сверхурочные и выходить в чужие смены, и женщина поначалу восприняла это с одобрением, но потом выяснилось, что все это не оплачивается, и Артур помогает друзьям по доброте душевной.

— Вот, посмотри, Молли, — оправдывался он, показывая ей помятую колдографию, — это Беркс, мой напарник. Просто он еще молод и отпросился у меня, чтобы сводить девушку в кафе. Вдруг у них все сладится, и они поженятся. Видишь?

— Да, я вижу, — отбрила рассерженная женщина, — я вижу, что этот молодой хлыщ развлекается и спускает незаработанный оклад на девок, пока ты прикрываешь его перед начальством и делаешь за него его работу. Похвально, что ты заботишься о подчиненном, но кто, в таком случае, позаботится о нас, пока ты зарабатываешь себе дешевую популярность у таких же бездельников, как ты сам? Я ничего не хочу знать, — твердо отчеканила супруга, — он должен тебе за пять смен, так что или ты принесешь мне эти деньги, или бери отгулы, а он пять дней пусть за тебя отрабатывает. У меня есть, чем тебя занять, раз тебе работы не хватает. Скоро зима, а у младших детей худые сапоги и перелицованные пальто. Если нам удалось в этом году отправить старших в школу во всем новом, это не значит, что я позволю тебе одевать младших в лохмотья. И смотри, я не постесняюсь поговорить с твоим напарником и объяснить ситуацию, если ты сам не в состоянии этого сделать. А не поможет — пойду к твоему начальнику, и пусть он сам разбирается в вашем бардаке, — напоследок пригрозила она.

Артур был раздосадован, ведь он не только не смог объяснить жене бескорыстную ценность мужской дружбы и поддержки, да еще и остался виноват, потому что Молли, как всегда, нашла язвительные аргументы, против которых ему нечего было возразить. Так что следующую неделю он провел дома с детьми и на хозяйстве, в то время как супруга отправилась на подработку. Однако же спустя три дня им пришлось поменяться.

Молли поняла, что что-то не так, как только аппарировала домой. Громко голосил один из мальчиков, а из гостиной раздавались звуки шлепков и плач детей. Женщина разъяренной фурией залетела в комнату и увидела, что Артур замахивается над одним из близнецов ремнем, который с противным свистом опускается ему на попу. Второй близнец, зареванный и несчастный, придерживает штаны, Рон и Джинни рыдают навзрыд, а Перси в кровь искусал губу и панически жмурится каждый раз, как ремень достигает цели. При ее появлении все застыли, и даже Рон перестал икать.

— Все вон, — приказала мать со сталью в голосе, и детвора опрометью бросилась из комнаты. Молли и сама не поняла, как такое случилось. Стоило детям покинуть помещение, из нее просто хлынула сила. Волосы встали дыбом и зашевелились, как языки пламени, двери захлопнулись, окна, наоборот, распахнулись, а Артура отшвырнуло в конец комнаты и не слабо приложило о каминную полку.

— Значит, пока я деньги зарабатываю, ты тут детей калечишь? — как рассерженная змея прошипела она. — Я не для того их рожала, чтобы ты за счет них самоутверждался. Убирайся…

— Нет, нет, Молли, — пытался возразить Артур, — ты все не так поняла.

Сопротивляясь магии, будто сквозь толщу воды он подошел к ней и обнял, хотя его тело горело, как от ожогов, в тех местах, что соприкасались с ее телом. Он понял, что у жены от шока может произойти магический выброс и не мог этого допустить. Да и справедливо подозревал, что больше никогда сюда не вернется, если прямо сейчас не объяснит все разгневанной женщине. Она, в свою очередь, рычала от ярости и вырывалась, но этот жилистый и худой мужчина оказался очень силен и смог ее удержать. И выбившаяся из сил женщина вскоре затихла и осела в его руках. Он перенес ее на диван и бережно усадил. У Молли в голове и во всем теле было пусто и вязко, словно заполнено киселем.

— Дорогая, — начал взволнованный мужчина, — в нашей семье не бьют детей, это было впервые. Признаю, был не прав. Но я чуть не поседел, когда увидел, что надумали эти негодники. Фред и Джордж пытались взять с Рона непреложный обет и уже почти произнесли формулу до конца. Представляешь, что было бы с Роном? Такая серьезная клятва в этом возрасте — это верная смерть. У меня просто мозги отключились, прости меня, — простонал он, покаянно уткнувшись ей в колени, пока Молли лениво обдумывала услышанное.

— Принеси мне горячего сладкого чаю, — апатично попросила она. Говорить не хотелось.

— Конечно, конечно, дорогая, — с готовностью подорвался Артур и, накрыв ее пледом, понесся на кухню, чтобы через минуту вернуться с дымящейся кружкой.

— Не трогай больше мальчишек, — заявила супруга, — завтра я сама с ними разберусь. И не забудь извиниться за свое рукоприкладство, это недостойно взрослого человека, — добавила она, выпив чаю и засыпая.

А расстроенный Артур выключил свет и вышел, тихонько затворив за собой дверь. Ему было необычайно стыдно перед супругой и детьми за то, что он не совладал с собой, не сдержался. Но одна только мысль — потерять кого-то из близких — ужасала его. Бледная, сломленная Молли до сих пор стояла у него перед глазами. А увидеть бледного безжизненного Рона… нет, он не смог бы такое перенести. И все же он сожалел о случившемся.

Вечером у него начался жар, и всю ночь его кости словно выворачивало в суставах, голова раскалывалась, а желудок болел, потому что рвать ему было уже нечем, а тошнота продолжалась. И, несмотря на все страдания, мужчина был даже им рад и принял как искупление за порку сыновей и свою несдержанность, в моменты просветления вспоминая и восхищаясь своей женой. «Настоящая ведьма, — завороженно думал он, в очередной раз склоняясь над тазом, — а как же она сильна магически, просто слов нет. Все же как мне повезло с моей Молли».

Утром, сразу после завтрака, прошедшего непривычно тихо, миссис Уизли вынесла свое решение, и оклемавшийся к тому времени Артур в который раз поразился ее уму. Она, конечно, лишила близнецов сладкого на месяц и дала поручений на две недели, но, главное, она их разделила, пригрозив отправить одного из сорванцов не в Хогвартс, а в Дурмстранг. А пока переселила Фреда, зачинщика происшествия, в комнату к Биллу и Чарли. На мальчишек было больно смотреть — как они извелись друг без друга. Но, однако, не канючили и стойко сносили наказание, хотя явно предпочли бы получить еще порку от отца, чем нагоняй от матери. Работа у них была в разных концах дома. Свекор у Молли был магглолюбцем, и в доме имелось изрядное количество обычной литературы, в том числе детские головоломки, занимательные задачки и учебники за три младших класса. Так что мальчишки учились писать пером, переписывая сказки из книги и заучивали стихи и таблицу умножения, которую, к слову, никто в семье не знал, включая саму Молли. И занимались каждый у себя в комнате, встречаясь только за столом и на вечерних посиделках. Артур, видя их перегляды и явное общение, для которого им и слова не требовались, просто поразился, как эти двое беззвучно общаются между собой. У близнецов был явный талант к ментальным наукам, и отец сделал себе зарубку на память купить подходящую литературу, когда они подрастут. А пока у него просто сердце кровью обливалось от их страданий, но вмешаться в решение жены он не посмел.

Молли после того случая стала оставлять детей на Перси. Он был очень ответственный и во всем следовал букве закона, установленного у них в доме. Достаточно было поставить ему задачу, и он контролировал исполнение до мелочей. Но, конечно, мать установила на детей следящие чары — они подавали сигнал, когда ребенку грозила опасность. И давала задания, например, что-то переписать, или смастерить, или выучить, а сама с Артуром отлучалась на пару часов на подработку. И, надо сказать, зарабатывали вполне прилично, правда, по меркам мира магглов. Но первое, что Молли себе купила — ингредиенты для зелий. А кое-какие, самые дорогие, такие, как шерсть единорога и некоторые травы ей неожиданно прислал Билл.

Сами зелья хоть и варились долго, но были довольно просты. А в тетрадке подробно расписан каждый этап, потому с ними проблем не возникло, и качество оказалось довольно пристойным. Лицо немного подтянулось, морщины и неровности разгладились, и веснушки напрочь исчезли. Жаль только, что для груди и тела подтягивающий крем нужно было покупать, потому что он, как и зелье похудения, был сложным. И готовить его Молли бы остереглась, боясь испортить дорогостоящие ингредиенты. Но и без этого крема ее настроение заметно повысилось, цвет лица и блеск глаз радовали, постройневшее тело тоже, если, конечно не раздеваться. Так что в целом, женщина была довольна результатом.

Вскоре, по воле случая, размеренная жизнь Молли изменилась. Однажды она пришла в спальню, чтобы напомнить Артуру не забыть наколоть дров для завтрашнего пикника. У них выпал общий выходной, и она решила устроить детям праздник на природе. Постучав и немного подождав, она вошла, но мужа в комнате не было. Пройдя в глубь спальни, вдруг услышала шум воды из ванной и, не желая встречаться с неодетым мужчиной, решила вернуться, когда ее неожиданно схватили сильные руки и прижали к твердому мужскому телу. И не успела женщина запаниковать, как, посылая толпы мурашек ей в ухо, страстно прошептали: «Моя Моллипусечка». А после начали покрывать ее шею неистовыми поцелуями. Растерянная Молли хотела возразить, но жаркое марево уже охватило ее тело. Низ живота налился мучительной тяжестью, и ей до дрожи захотелось, чтобы кто-то сильный наполнил ее легкостью. И все же она попыталась перехватить инициативу, но ей не позволили. Артур жестко перевернул ее к себе лицом и впился в губы пламенным поцелуем, после чего, порыкивая, оттащил на кровать, словно зверь в свое логово.

Очнулась Молли только к обеду. Артура рядом уже не было. Пылкий муж перестал ее терзать только под утро. В теле чувствовалась нега, а мысли текли вяло и лениво. Кто бы мог подумать, что ее рохля-муж с блаженным взглядом такой ненасытный в постели. Он чудесным образом превратился в какого-то зверя — льва, а эти его порыкивания… иногда ей и впрямь казалось, что он сожмет зубы на ее шее.

«Интересно, — отстранено думала женщина, — это разовая акция от длительного воздержания, или он всегда такой необузданный и дикий в своих желаниях? По крайней мере, теперь я знаю, по какой причине вышла за него замуж», — неожиданно подытожила она, лениво ухмыльнувшись и выдавив пару истеричных смешков.

От одного только воспоминания о том, что он выделывал, да так, что даже не было сил сказать «нет», ее бросило в жар. Немного томно повалявшись, Молли вздохнула и нехотя поднялась — обещанный пикник и дети ждать не будут. Кое-как удержавшись в вертикальном положении — ноги дрожали, и разморенное туловище грозилось стечь на пол киселем — оглядела себя. Смутно вспомнилось, что Артур после всего привел раскуроченную постель в порядок, обтер ее всю влажным полотенцем и даже умудрился натянуть ночнушку. «Заботливый, — лениво подумала она, идя на выход, — значит, толк будет».

Артур, несмотря на то, что проспал всего пару часов, вскочил очень рано. Вся его душа пела, а тело было до неприличия бодрым. Бросив взгляд на свою милую Молли, которая выглядела такой удовлетворенной, хрупкой и безмятежной, он счастливо улыбнулся и тишком вышел из спальни, позволив себе весело напевать только на лестнице, чтобы не разбудить дражайшую половину. Он чувствовал себя как никогда живым и таким легким, словно вся тяжесть и грязь слетели с него, как патина с золота, оставив только благородный блеск сияющего в свете солнца настоящего драгоценного сокровища. Ему и в голову не пришло, что произошедшее — всего лишь результат банальной ошибки.

Молли, в свою очередь, не выглядела привычно суровой и хоть и не улыбалась, как ее муженек, но была спокойна и безмятежна. Но не потому, что помирилась с мужем, как тому казалось, а по причине банальной лени — ей не хотелось шевелиться. Но, сидя на дальней скамейке с чашкой чая, заботливо закутанная пледом и глядя на бегающих детей и Артура, которые были до неприличия счастливы, подумала, что, пожалуй, рада и совсем не против такой семьи.

Внезапно мир замер, ее память словно раскрылась, и в нее потоком хлынули воспоминания. И оглушенная женщина, не в силах пошевелиться, впитывала в себя будто бы чужую жизнь, но при этом странно свою. Когда Рон спустя полчаса подбежал к застывшей матери, чтобы проводить ее в дом, та уже вполне отошла от шока, и только всегда твердый и уверенный взгляд сменили странные смятение и растерянность. Как? Как она могла быть такой дурой?