Зеркало (джен)

Поезд тронулся.

Мужчина открыл глаза, зябко поведя плечами — вибрация задрожавшего чуть сильнее вагона невольно разбудила, и он с удивлением отметил, что остался в купе совершенно один. Но, видимо, оно и к лучшему.

Набиравший тихим нахрапом скорость поезд мерно стучал колесами, лениво отбивая такт, и тихий звук эхом растворялся в висках, успокаивая нервы. С трудом заставив себя подняться, он поправил одеяло, которым была заткнута сквозившая ледяным ветром оконная щель, и с еле слышным вздохом грузно опустился обратно на кушетку. За окном проплывал стойкий в своем постоянстве туман, изредка проглядывалось мутное пятнышко еле заметной луны, на стекле креп легкий налет изморози, и свинцово-ледяные руки усталости давили на плечи. Купе пропиталось запахом кабачковых оладьев, недвусмысленно намекая на то, что пряталось в сумке под столиком. Тихий звон ложечки, дрожащей в стеклянном стакане, разбавлял ропот колес и отвлекал от периодических заглушенных дверью криков других пассажиров.

Он откинул голову, беспечно разглядывая темный прямоугольник окна, в котором отражалось тускло освещенное купе. Вскоре, убаюканный ненавязчивыми звуками, он погрузился в кратковременный беспокойный сон. Веки подрагивали, а между бровей залегла глубокая складка, и со стороны казалось, что мужчина о чем-то сосредоточенно думает, лишь для полного погружения в мысли прикрыв глаза.

Разбудил его взвизг и стук захлопнувшейся двери. Спросонья он даже не сразу вспомнил, что она и так была закрыта, и лишь, широко зевнув, протер пальцами глаза, смахивая навернувшуюся от недосыпа слезу. На стекле, куда и был направлен его заспанный взгляд, он заметил отражение женщины, устроившейся напротив и также смотрящей на него через окно. Ее миловидное личико поражало своей красотой, но общие черты были какими-то неуловимыми, абсолютно незапоминающимися: закрой он глаза, не смог бы воскресить их в своей памяти — лишь тонкий силуэт.

Он обомлел. Никогда раньше ее не видел, но что-то в наклоне головы, выбившейся у виска прядке и в лихорадочно блестящих глазах затронуло самые потаенные струны его души.

Стук колес, казалось, истерично нарастал, уже откровенно действуя на нервы, но он этого не замечал, утонув в ее взгляде. Было что-то такое, что не стыковалось в его голове, ускользало, юлило, пряталось. Еще и холодный обжигающий свет ее глаз никак не мог сочетаться с таким лицом, и это смущало. Даже немного пугало.

Он неуверенно улыбнулся, и женщина в отражении повторила его жест, но улыбка была словно печальная. Не вымученная, но какая-то сострадательная, пусть и теплая.

Он невольно поежился и, расфокусировав взгляд, попытался наблюдать проносящийся мимо пейзаж. За окном виднелось лишь черное пятно, пока поезд не проехал мимо какого-то одинокого фонаря, слабо пробивающегося своим светом сквозь так и не ослабившего свои путы тумана.

Вдруг решив, что, возможно, не вежливо так сидеть, он повернулся — кивнуть женщине, начать какой-то разговор, но купе оказалось удивительно пустым. Он был один.

По телу прошлась волна дрожи, и он плотно закрыл глаза, веками надавив, как только мог, и вновь их открыл.

Ничего не изменилось. Пустое купе. Стук колес. Приглушенный свист ветра в заткнутую щель. Бряцанье ложечки. Визг открывающихся и закрывающихся дверей соседних купе. Казалось, заползающий в щель туман и стук сердца где-то в горле.

Он перевел взгляд вновь на окно, надеясь, что просто задремал или же не до конца проснулся, и женщина ему просто померещилась, но нет. Страх ледяными струйками заструился по позвоночнику, а в ушах застыл шум разгоняющего кровь сердца.

Тук-тук.

Он моргнул, стряхивая наваждение, но женщина лишь вновь растянула губы в своей печально-сострадательной улыбке.

Тук-тук.

Глоток воздуха. И он уже не понимал, бьется ли это его сердце или шелестит своей неизменной походкой поезд.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Ноздри нервно колыхнулись, и он вновь крепко закрыл глаза и помотал головой.

Ничего не изменилось.

Стараясь не поддаваться панике, он мысленно решил, что женщина ему померещилась от усталости, и вновь закрыл глаза. Почти убедил себя, что все нормально. Он мог встать, выйти умыться, чтобы окончательно проснуться, но ноги гудели, тело желало отдыха, и что-то внутри подсказывало: в этом нет никакого смысла. Возможно, она лишь плод его больного воображения, а может вообще продолжение сна. Довольно быстро успокоив себя этим, мужчина вскоре вновь погрузился в пучину сновидений, напрочь забыв о женщине.

Но о нем не забыла она.

Проснувшись, он почувствовал, что мозг отдохнул, а вот тело все так и продолжало ломить от усталости. В душе в очередной раз забурлила досада на несоответствие внутреннего мироощущения и физических возможностей — тело уже не позволяло ничего лишнего, сгибаясь под тяжестью прожитых лет.

Взгляд сам собой вернулся к окну, и в отражении он без капли удивления вновь заметил свою невидимую соседку. Было что-то правильное в ее присутствии, а оттого он лишь приветственно ей кивнул, получив вежливый кивок в ответ. Она больше не улыбалась, лишь машинально вертела в руках яблоко и задумчиво смотрела на него. И она больше не пугала. Она просто была, и на этот раз он с легкостью с этим смирился, любуясь ею. Она была идеальна. Именно о такой девушке он мечтал, будучи молодым, и сейчас она рождала в его груди глухие, давно забытые трепетные воспоминания.

Погрузившись в них, он даже не замечал, как летело время. Он смотрел на нее, слушал звуки поезда и периодически улыбался, окунувшись в мир прошлого, которое приносило душевное тепло, ловя ее слабую ответную улыбку.

Поезд, казалось, лишь набирал обороты, совершенно забыв о тех, кому необходимо выйти на промежуточных станциях, упорно утаскивая своих пассажиров в даль.

В какой-то момент ему показалось естественным сказать женщине, как она прекрасна, и он лишь по-мальчишески обрадовался, когда она признательно кивнула ему в ответ. В душе поднималось какое-то особое чувство, наполняющее с ног до головы, дарящее легкость и ощущение того, что он может все. Именно сейчас он способен на что угодно.

Она аккуратно поднесла к губам яблоко и откусила. Никакого хруста он не услышал, но тонкий аромат фрукта достиг его ноздрей, и он вдохнул глубже, заполонив легкие до предела. Она ела открыто, ни капли не стесняясь, и он не стеснялся наблюдать за каждым ее движением, впитывая их в себя, словно губка. Было в ее действиях что-то такое, что заставило его вдруг хрипло заговорить, предлагая рассказать ей немного о своей далеко не короткой жизни. В ее взгляде не было и толики удивления, когда она вежливо кивнула ему, соглашаясь, и аккуратно положила огрызок на стол. Он тут же с любопытством посмотрел на него, будто надеясь, но ничего кроме крошек и стеклянного стакана на столе не увидел. Кривовато усмехнувшись, он приступил к рассказу.

Уже занимался рассвет, а он все говорил и говорил, не останавливаясь. Она была превосходным слушателем, хоть и не издала ни единого звука, но он всегда мог прочесть в ее глазах вопрос, если ее что-то интересовало, увидеть чуть нахмуренные брови — если не нравилось, или же улыбку, с которой она, видимо, окунувшись в его воспоминания, радовалась давно пережитым событиям. Складка у рта могла выдать горечь или сожаление, а приподнятые брови и чуть расширенные глаза — удивление. Ему нравилось рассказывать ей о своей жизни. Он как будто заново переживал ее, совершенно утонув в воспоминаниях, рассуждая размеренно, абсолютно последовательно, но захлебываясь в своих же словах и мыслях. И она ему не мешала. Позволяла говорить, что вздумается, и с интересом внимала каждому его слову. Это подкупало.

Наконец он выдохся. Вернулся в реальность. Голова немного кружилась, и на него вновь обрушились все звуки старательно пыхтящего поезда. Туман за окном стелился по земле, изрядно обмельчав, оставляя на всем свой влажный след. Пока он приходил в себя, она задумчиво и тепло смотрела на него, будто смакуя, ожидая, скажет ли он что-то еще, или же его длинному повествованию пришел конец. Он, будто поняв ее замешательство, тяжело вздохнул: «Нет, это все». В душе царила легкость, и его ничуть не заботило, что он разговаривает с женщиной, так любезно предоставленной ему богатым воображением.

Она вдруг поднялась и подошла к окну, приблизившись вплотную. Ее ладонь прижалась к стеклу словно с другой стороны, взгляд же был полон ожидания и надежды. Он немного поколебался, но тоже поднялся, сделав маленький шаг вперед. Не отдавая отчета своим действиям, он коснулся маленькой мягкой ладошки, вдруг ощутив легкую дрожь по всему телу, как только их руки соприкоснулись. Она тепло улыбнулась, и по купе разнесся ее мелодичный голос: «Спасибо тебе. Спасибо тебе за все». Не дав ему ответить, она вновь растянула свои губы в улыбке и, кивнув ему на прощание, развернулась и покинула купе, оглушительно хлопнув дверью.

Он вздрогнул. Растерянно опустил руку и чуть помотал головой, прогоняя наваждение. Он так и стоял, неуверенно оглядываясь, будто не понимая, что происходит. После ее ухода все было так же, но будто совершенно иначе. Стук колес все так же отбивал свой незамысловатый ритм, ложечка все так же тряслась в стакане, окно все так же отражало пустое купе, лишь его тело окутывал липкий утренний туман, а на столе лежал оставленный ею огрызок яблока.