Бесстрашие (джен)

Фригга замерла на пороге.

Немигающий взгляд застыл в одной точке. Тело дрожало, дрожал в руке — не её, нет, ни в коем случае не её собственной руке — окровавленный топор. Войти в Драконий Предел казалось ей если не испытанием, то тяжкой, ужасно тяжкой миссией. Сделать шаг за двери, войти во дворец, зажмуриться от света множества свечей — и услышать…

Все уже знали: Вайтран в безопасности, дракон повержен. Стражники, конечно же, успокоили напуганных горожан и доложили ярлу Балгруфу о победе.

Дракон был повержен, но он, знала Фригга, отныне жил внутри неё. Стихла и улеглась, признавая поражение, его мятежная пламенная душа, лишь однажды шепнув ей негромкое «Фус!».

Сила.

Это слово вырвалось на свободу рывком. Взметнуло в воздух пыль и сухие листья, что полетели кубарем, спотыкаясь друг о друга, прочь от пепелища. Оттолкнуло зазевавшихся стражников, стоявших неподалёку и не сводивших опасливых взглядов с драконьего скелета — вдруг снова восстанет?

Кровь в жилах Фригги на миг превратилась в пламя.

— Ты… Довакин! — ошеломлённо шептали стражники.

«Довакин… нет!» — доносился из недавнего воспоминания предсмертный вскрик дракона.

«ДО-ВА-КИН!» — грохотало небо, встречая её у городских ворот.

Фригга заставляла себя идти по улицам. Её бросало то в жар, то в холод, память всё ещё дразнила отголосками нового имени, а рассудок, безуспешно пытаясь её заглушить, отчаянно кричал: «Провались всё в Обливион, этот мир сошёл с ума!».

«Герой он бесстрашный, он непобедим…» — пела когда-то мама перед сном, и маленькая Фригга представляла себе большого и могучего воина, который защитит всех и каждого от любой беды; который, конечно же, самый сильный и ничегошеньки в целом Нирне не боится. Ни драконов, ни даэдра, ни даже талморцев — хотя о том, кто это такие и почему они страшнее драконов, Фригге тогда никто не рассказывал.

«Так слушайте, норды, о славе его!» — вечерами пели барды в тёплых тавернах, и их песни наполняли неведомой силой, неколебимой верой во что-то… стойкое. Крепкое. Во что-то, что не падёт само и не даст пасть тем, кто ему доверился. Во что-то, за чем стоит без малого целый Скайрим.

Они пели о Герое и Защитнике, кому неведомы страх и боль. Они пели о том, чья судьба — сокрушить драконов.

Разве пели они о той, кто клялась себе не бояться каждого собственного шага и раз за разом неизбежно нарушала собственную клятву? Разве ждали они дочку лесоруба и фермерши, ни разу ещё не видавшую настоящего боя?

Разве звали они Фриггу, которую лучше бы казнили в Хелгене?

Вдали показались постовые Драконьего Предела. Поёжившись, Фригга неуверенно потянулась к двери. Входить придётся… чтобы те не задавали лишних вопросов.

Сердце колотилось так, будто впереди разверзлась драконья пасть. Крепко сжав амулет Кинарет, висевший на её груди, Фригга едва слышно взмолилась:

— Мать Небес, смилуйся! Неужели это ужасная и страшная ошибка? В моих ли, о Кин, силах сберечь целый Скайрим, целый народ? Не в моих… не в моих, конечно… но, молю тебя, Мать, просто дай мне какой-то знак! Просто дай понять… что я тебя не подведу! Ты веришь в меня, Мать Кинарет? Просто скажи мне, что веришь!

Тяжёлые дворцовые двери захлопнулись. А сквозь рассеивающиеся утренние облака робко забрезжил первый рассветный луч.