Мне обещал тебя Марс (гет)

Бредя коридорами долгой ночи,

Проулками строчек и междустрочий,

Сжимая пальцы в кулак

Душу выкручивая из тела,

О чём рассказать тебе хотела —

Теперь не вспомнить никак.

…

(Стихи Е. Полянской «Ultima Thule». Отрывок.)

* * *

Она

Иногда я думаю: считают ли меня ненормальной случайные прохожие, которым буквально приходится уходить от столкновения с девушкой, бредущей по аллее кладбища для военных с закрытыми глазами.

Уверена, что считают.

И знаю: крутят пальцем у виска. Люди всегда относятся настороженно к тому, чего не в силах понять, объяснить. Им невдомёк, что только так и никак иначе я могу найти путь к могиле отца. Потому что не смирилась до сих пор и нет сил заглянуть правде в глаза. Потому что и теперь всё осталось на своих местах: даже его чайная чашка на столе в комнате, где папа работал при жизни.

Двести семьдесят четыре шага по главной дороге ведут к развилке, на которой следует взять левее и шагнуть ещё шестьдесят шесть раз. Но перед тем как открыть глаза, я касаюсь выгравированного на табличке имени — так мы здороваемся.

На самом деле всё это имеет смысл: чувствую, как тёплый весенний ветер запускает пятерни своих рук в мои волосы. Он треплет их, рассыпая по плечам строгую причёску, на которую я потратила добрых полчаса. Отец часто делал так, когда мне было лет двенадцать.

— Папа, только не «чесалка», прошу!

— Ты выбираешь «щекотушку»?

И тогда я молча соглашалась на «чесалку».

…

Воспоминания разбредались серыми пятнами, не оставляя следов на пергаменте плотно сомкнутых век. И я открывала глаза. Небо синеглазое заглядывало в неизменно взволнованное лицо с любопытством, но ничто на кладбище не нарушало тишину. Может быть, вы подумаете, что это глупо — вот так приходить и разговаривать с памятником, но я действительно говорила не с мраморной плитой, а с отцом. Вот если прямо сейчас закрыть глаза и вслушаться в шёпот ветра, можно услышать, как Джеймс Парк повторяет собственноручно выведенный постулат: «Минди, ты только не плачь. Я не пропустил ни единой воскресной службы и часто подслушивал, как в церкви люди судачили про какого-то парня по имени Иисус. Так вот он, если верить сплетням, знает, что там на небесах и как. Говорят, он неплохой парень».

Мой отец ушёл из жизни десять лет назад. Из чьей угодно, но только не моей. Вот и верю, что смотрит он на меня откуда-то сверху и вряд ли даже изменил взглядам, которых придерживался при жизни на Земле. «Всё в жизни — дерьмо, Минди, — любил повторять отец, — кроме, конечно, пончиков из кондитерской на углу и субботних бейсбольных матчей».

И я приходила к нему по воскресеньям. Чтобы рассказать о том, что «Чикаго Кэбс» снова надрали задницы нашим «Хьюстон Астрос»*, а ещё поделиться другими, возможно менее значимыми для него новостями, как например, диплом машиностроительного университета, полученный мной семь лет назад, или учёная степень в области квантовой физики. А четыре года назад я советовалась с отцом, менять ли работу при Университете на сомнительное предложение влиться в ряды инженеров Группы спутникового мониторинга в НАСА.

Космос всегда манил меня.

Ровно настолько, чтобы спустя ещё полгода я едва сдерживая слёзы жаловалась отцу, что моя работа в НАСА заключается в межпланетном вуайеризме.

Да, и я поделилась с Джеймсом Парком и тем, как обнаружила Марка Уотни живым, невредимым и всеми покинутым на планете, находящейся в двухстах пятидесяти миллионах миль от Земли. Да, я продолжила приходить к отцу еженедельно и сильно разбавлять новости о бейсболе репортажами с Марса. Да, я рассказывала ему всё, ну, или почти всё.

Сначала я топала ногами и утверждала, что проклинаю тот день и час, когда ввела координаты миссии «Арес-III» на Марсе и заметила, что марсоход сдвинут с места, аварийные палатки разобраны, а солнечные батареи сверкают образцовой чистотой.

А через несколько недель я с вдохновением рассказывала отцу, что ботаника — это всё же наука, и находчивый засранец Уотни выращивает картошку, применяя в качестве удобрений отходы жизнедеятельности.

Наше странное общение с самим Уотни сильно смахивало на синусоиду: и в новом рапорте отцу я, не стесняясь в выражениях, доложила, что теперь приставлена к колонизатору Марса круглосуточным бдящим. И всё бы ничего, но это начисто лишило меня личной жизни, на что мой теперь уже непосредственный начальник — руководитель миссий «Арес» — Венкат Капур с иезуитской улыбкой говорил: «Парк, тебе должно это льстить. Сотни девчонок по всему миру теперь мечтают о Уотни. Ты же с гордостью можешь говорить, что спала вместе с ним. Да, и если не вдаваться в подробности, уверен, многие тебе позавидуют». И с этим трудно было поспорить: мой режим бодрствования совпадал с часами активности Марка. Спать мы тоже ложились вместе. За двести пятьдесят миллионнов миль друг от друга.

До определённого момента мы с Уотни не говорили лично. Всё, что он передавал через бортовой компьютер марсохода, тут же протоколировалось, но хитрец нашёл лазейку и здесь:

— Поболтаем?

— Ты разговариваешь в режиме онлайн с несколькими десятками человек в НАСА. Завтра об этом прочтут в утренних газетах.

— Как тебя зовут?

— Минди.

— Я научу тебя, как можно удалить переписку. Ту её часть, которую ты не хочешь сделать достоянием общественности.

С тех пор мы разговаривали. Если можно назвать общением длинные, больше похожие на письма послания. Временная задержка равнялась четырнадцати минутам, и мы научились обходить этот момент, задавая многие и многие вопросы в одном сообщении.

Так мы и подружились. Хотя, признаться, я долго привыкала к специфическому чувству юмора парня, который слишком долго оставался в полном одиночестве. Да, и когда взорвался жилой модуль, и суровый Марс погубил весь урожай Уотни, Марк не плакал. Клавиатуру своего рабочего компьютера заливала слезами я.

«Марк. Сегодня у меня нет желания шутить. И слов утешения я подобрать, увы, не могу. Чёрт, я вообще не могу себе представить, что говорят в таких случаях, но ты знай, что эти ребята из НАСА, они обязательно что-то придумают. Я тоже буду стараться делать всё, что от меня зависит. Если что-то в моих силах, проси».

Я помню, как отправила то сообщение и замерла в ожидании. И через двадцать минут из оцепенения меня выдернул звук входящего сообщения.

[марсоход] Да, ты кое-что можешь сделать для меня. Пойдёшь со мной на свидание, если я выживу?

[Хьюстон. Парк] Ты сначала выживи.

Тогда мне казалось, что чувство юмора покинет Марка только вместе с дыханием.

…

Я делилась с отцом каждым подобным моментом. Негодовала, когда Марк нечаянно сломал «Патфайндер», радовалась, когда перед тем, как сесть в МВА и отправиться на «Гермес», он выложил из камней на Морзе — единственном оставшимся средстве связи между марсианином и Землёй: «Тебе предстоит ждать и улыбаться».

…

Тишина, окутавшая кладбище, казалась совершенной. Такой густой, что я чувствовала её ладони на своих плечах. Она вслушивалась в меня, а я не знала с чего начать свой очередной рассказ отцу.

— Папа, — неуверенно молвила я, — завтра, ровно в девять тридцать утра, спусковой аппарат с «Гермеса» доставит экипаж на Землю. Марка Уотни в том числе. Я думала, что буду счастлива. Была уверена, что постараюсь увидеть его как можно скорее и обнять. Но, если честно — мне страшно. Ужасно. Ведь вчера он написал: «Привет, Минди Парк. У меня для тебя новости (уж прости, не знаю, хорошие или дурные), но я, кажется, выжил и завтра возвращаюсь. Так ты встретишь блудного астронавта Марка Уотни на Земле?»

И у меня нет причин отказать. Только бежать трусливо, ведь стоит признать, что общение с Марком было комфортным только тогда, когда под пальцами находились клавиши «выйти» и «удалить». Здесь я боюсь его встретить.

И потерять боюсь.

Да, и я НЕ влюблена, папа.

…

И ничто не нарушило кладбищенской тишины. Лишь где-то далеко взмахнула крыльями птица. Ещё и ещё раз. Она поднималась прямо к небу и вскоре стала почти неразличимой точкой.

— «Е», — по привычке прочитала я вслух.

Чёртова азбука Морзе!

…

Он

[Уотни] И ты только сейчас мне об этом говоришь? Когда до приземления осталось несколько жалких часов?

[Парк] Люди болеют не по расписанию, Марк. Маме нездоровится, и она просила присмотреть за сестрой завтра. Поэтому извини. В ЦУПе меня завтра не будет.

[Уотни] Жаль. Я ждал и наивно надеялся увидеть твоё лицо среди встречающих. Рассчитывал, что после стольких месяцев общения ты захочешь сказать что-то вроде: «Оу, привет, Марк Уотни. Славно, что ты остался жив».

...

[Уотни] Парк… Минди Парк, ты здесь?

[Парк] user offline 00 h 02 min 33 sec

34… 35… 36…

Ещё какое-то время я бессмысленно пялился в монитор, отсчитывая секунды вслед за таймером: «Да что с ней такое творится?!»

В тот же самый момент дверь в каюту отворилась и в проёме показалась коренастая фигура Рика Мартинеса.

— Привет, Уотни, — обратился он ко мне и прошествовал к своему спальному месту. После того как с системой вентиляции его каюты случилась та же неприятность, что и у Бека в своё время, капитан Льюис приказала Мартинесу переехать ко мне. — Исполняешь электронные серенады под балконом мисс Парк?

Я пожал плечами и принял, как мне казалось, самый независимый вид.

— Не понимаю, что с ней происходит: ещё неделю назад она говорила со мной с бо́льшим удовольствием, чем теперь. Подолгу. А теперь ограничивается парой фраз и проваливается в оффлайн. На прямые вопросы не отвечает.

— Возможно, она учуяла твой запах за неделю до возвращения на Землю. Ты до сих пор ароматен, как скунс, приятель. Марсианская вонь — она очень вонь.

— Я серьёзно.

— Я тоже. Девчонки — они такие. Фиг вообще поймёшь, что у них на уме. Поэтому, когда я познакомился со своей будущей женой, вторым вопросом после «Как-тя-зовут-милая» было предложение руки и сердца.

— Сильно скучаешь? — я и сам не понял, зачем спросил очевидное.

— Не то слово. С тех пор, как Бек перебрался к Йоханссен, это ощущается особенно остро. Знаешь ли, это прекрасно — иметь возможность обнять свою семью. Когда она у тебя есть. Вот только вспомнит ли меня мой собственный сын, когда увидит после стольких лет?

— Утрируешь. Он называет тебя папой, когда вы вечерами болтаете по видеосвязи.

— Ну, ты спросил, а я ответил. Думаю, что если бы теперь на заднем фоне звучала музыка из «Титаника», это обеспечило бы нужный драматический эффект.

— Ты сегодня в ударе и слишком остр на язык.

— Зато ты в последнее время шутить разучился совсем. Нет, Уотни, серьёзно, почему бы тебе просто не пригласить эту Парк на свидание? Спроси напрямую.

— Может, я уже спрашивал. И вообще, легко сказать. А я ведь даже не видел её ни разу.

— Поэтому по полчаса в день пялишься на фото её рабочего профиля?

— Это не одно и то же. И потом, должен же я знать, что она вообще из себя представляет.

— И?..

— Блондинка. В очках. В прошлой земной жизни мне нравились брюнетки с хорошим зрением.

— Уотни! После нескольких лет вынужденного воздержания… странно, что тебе вообще не всё равно, какого она пола. Не будь я женат, по возвращении ушёл бы в месячный загул, не разбираясь особенно с кем, когда и где. Да и вообще, давай закончим этот бестолковый разговор. Льюис отпустила меня отдохнуть, и, пользуясь волшебной возможностью, я выпил пару таблеток снотворного, чтобы проснуться уже на матушке-Земле.

— Шутишь?

— А то…

Кучерявая голова Мартинеса исчезла под пледом, а когда дыхание его стало глубоким и ровным, я снова включил монитор.

[Парк] user offline 00 h 17 min 24 sec

25… 26… 27…

__________

* — профессиональные бейсбольные клубы, выступающие в Главной лиге бейсбола (МЛБ). В каноне Марк Уотни — большой любитель бейсбола и болеет за команду из Чикаго, потому как сам он родом именно из этого города.

Информация неверна; показания лживы.

Он писал «умру без тебя», но мы оба остались живы.

(Вера Полозкова)

Она

Нет, конечно, в последнем сообщении Марку каждое слово было правдой. По-другому я просто не умела. Хотя, наверное, пришлось бы соврать. В первый раз в жизни. Ведь от одной мысли о том, чтобы встретиться с Марком лично, у меня перехватывало дыхание и подкашивались ноги.

Говорить онлайн, находясь на разных планетах — одно. На расстоянии вытянутой руки — совсем другое дело. Я не общалась с парнями давно. И, признаться, забыла как это нужно делать.

Я перечитала заявление на отгул, наверное, раз в десятый, проверяя орфографию и пунктуацию, мусоля лист бумаги во влажных от волнения пальцах.

…

Капур, теперь непосредственный мой начальник, восседал в глубоком кожаном кресле и хмурился чему-то прочтённому с экрана ноутбука.

— Здравствуйте, мистер Капур, — вежливо приветствовала его я.

— О, Минди, привет. Проходи, садись. Ты по делу или как?

— Да, я по личному вопросу. У меня… у меня заявление. На бумаге, в смысле.

— Что? — не понял Капур.

— Я вынуждена просить выходной. Завтра мне необходимо остаться дома.

— Завтра? — Венкат сильнее прижал очки к переносице, будто то могло помочь ему понять мои мотивы, не озвучивая вопросов.

— Минди Парк, прости, но ты в своём уме? Ты вообще помнишь, КАКОЙ завтра день? Ты не хочешь закончить начатое? Принять участие в посадке спускового аппарата с «Гермеса»? Ты же часть этой истории, и все об этом знают: пресса, члены миссии, общественность, в конце концов. Для многих эта история стала чем-то вроде сказки.

— Моя миссия по отношению к Уотни завершилась ещё тогда, когда капитан Льюис сообщила, что на борту «Гермеса» снова все шесть членов его экипажа. Прошу учесть, что моя нынешняя работа состоит в мониторинге поверхности Марса. Той его части, куда вы планируете направить экипаж миссии «Арес-IV». И от того, сколь точно я составлю карту рельефа, зависит, не повторит ли судьбу Марка Уотни кто-либо ещё.

Наверное, я высказалась слишком резко и ждала теперь, что Капур пустит шпильку и в мой адрес, но Венкат только задумчиво хмыкнул и поставил под заявлением свою размашистую подпись.

— Энни будет ругаться матом, — улыбнулся он. — Сегодня с утра она говорила: «Венк, смотри только, чтобы наша цыпа, Парк, вела себя как надо. У меня на неё большие планы».

— Мне очень жаль, мистер Капур. И, кстати, выскажу своё мнение: Энни слишком часто для пресс-секретаря НАСА употребляет нецензурные слова. А я… мне действительно нужен день по семейным обстоятельствам. Мама неважно себя чувствует, и я обещала отвезти сестру в детский сад, а потом и забрать её.

— Не принимай близко к сердцу, Минди. Энни я беру на себя. Просто странно понимать, что ты пропустишь самое интересное. Мне казалось, что ты очень ждешь возвращения «Гермеса».

— Мне очень жаль, мистер Капур, — повторила я сказанное минутой раньше. Как попугай.

С этими словами я поднялась с места и протянула Капуру руку.

…

Получив разрешение босса, я вздохнула с облегчением. Оставалось лишь закончить кое-какие дела на рабочем месте: переслать пару отчётов и выключить компьютер. Закончив возиться с этой ерундой, я совсем было собиралась уйти, как вдруг мой взгляд упал на собственную чайную чашку, давненько не видевшую санитарной обработки. Вздохнув, я сунула её в сумочку с намерением почистить дома и принести обратно.

Функцию подставки под горячее выполняла сложенная вчетверо утренняя газета. Что-то в монохромной вязи строчек на миг привлекло внимание. Я взяла издание в руки. Развернула. Передовица кричала заголовком: «Земля возвращает блудного сына. Эксклюзивное онлайн-интервью с экипажем «Гермеса».

Но меня заинтересовали не слова. Я знала, что прочту в статье, ведь сообщения с ответами с «Гермеса» получили мы, и прежде чем передать прессе, их внимательно вычитала и подвергла жёсткой цензуре сама Энни Монтроуз.

Мой взгляд зацепился за снимок, запечатлевший команду «Гермеса» в полном составе. И только тогда, впервые за всё это время я поняла, что никогда ранее не интересовалась внешним обликом Марка Уотни, удовлетворившись образом, нарисованным моим воображением.

Снимок был мелковат. Ситуацию не поправили даже очки, которые я торопливо водрузила на нос. Но совершенно очевидным оказалось, что Марк Уотни и здесь пошёл против всех моих о нём представлений.

Свернув и затолкав в сумку номер «Хьюстон-Таймс», я на некоторое время замерла на месте. Мыслительные процессы были запущены, а губа, сминаемая зубами, приобрела фактуру тряпки: я решительной походкой направилась в противоположную выходу сторону.

Лифт услужливо отсчитывал этажи, унося меня наверх. Я хорошо ориентировалась в здании Управления, но на верхнем этаже оказалась впервые. Узкий длинный холл уводил меня, отмеряя дистанцию дверными табличками всяких «…ия», и заканчивался просторным залом с прозрачной, куполообразной крышей.

В центре помещения возвышалась в человеческий рост скульптура, изображавшая двух астронавтов. Четыре ладони были сложены символической чашей, на которой покоилась уменьшенная до размеров футбольного меча копия Марса. Как нетрудно догадаться, зал вмещал в себя мини-музей, посвященный «Аресам», где кроме скульптуры размещались стенды со спутниковыми снимками, планшетами с историей проекта и фотографиями всех участников миссий.

Преодолевая странное волнение, я прошлась вдоль улыбавшихся с портретных снимков лиц учёных и астронавтов, отметив про себя, что лица эти выглядят спокойными и счастливыми. Фотография Марка Уотни замыкала экспозицию, и это не показалось удивительным: миссия «Арес -III», членом которой являлся Уотни, оставалась на данный момент последней.

Остановившись, я заглянула в незнакомое лицо. Сквозь панорамный потолок в зал проникало немного дневного света. Небо хмурилось ещё с полудня, а потому всё вокруг казалось мрачноватым, приобретшим оттенки осени. Но с фотографии на меня выглянул июль: тёплый, звонкий с синим взором василькового поля. Марк Уотни пытался смотреть серьёзно, но свет, таившийся внутри, пробивался лучами сквозь добрый взгляд, чуть приподнятые в улыбке уголки губ и совершенно безумную прическу: мне показалось, что перед тем как сфотографироваться, Марк обнял ветер и попытался его удержать: светло-русые пряди легли в страшнейшем беспорядке. Точно зрелые колосья в поле после грозы.

Его сложно было назвать красивым: самый обычный парень из Чикаго. Так, во всяком случае, сообщала краткая биография, размещённая под снимком. Она же говорила, что Марк всего на три года старше меня, что он окончил университет и с тех пор служит в НАСА. Да, в его облике не было ничего примечательного. Но, тем не менее, я не могла оторвать взгляда от плавного абриса лица, двумя резкими линиями сходившегося в волевом, тяжелом подбородке. Я с интересом рассматривала крупный нос и… тут же поняла, как проведу сегодняшний вечер и завтрашний день. Наведя камеру своего смартфона на портрет, я сфотографировала портрет Уотни.

Он

Назвать себя человеком сентиментальным стало бы огромным преувеличением, но я могу вспомнить три момента, когда слёзы счастья застилали глаза. Впервые это произошло, когда мне официально объявили, что я отобран в команду «Гермеса» для осуществления миссии на Марсе. Второй раз плакать я был не готов, но всё же визжал и рыдал, как школьница на концерте любимой рок-группы, когда после полуторагодичного заключения на Марсе увидел лица Льюис, Бека, И́оханссен, Мартинеса и Фогеля. Выключив микрофон, я дал волю чувствам: кричал, сквернословил, благословляя космос за то, что этого никто не слышит. Вернувшись на борт корабля, я неделю не мог прийти в себя. Я болтал без умолку по поводу и без повода, обнимал ребят, которые, к слову, с пониманием относились к такому проявлению чувств. Активное сопротивление оказывал только Мартинес, ссылаясь на гетеросексуальную ориентацию и мой «марсианский» аромат. Я не возражал. Тем более, что Йоханссен и Льюис оказались куда как приятнее на ощупь.

Но все эти эмоции не шли ни в какое сравнение с моментом, когда в иллюминаторах «Гермеса» возникла голубоватая корона атмосферы Земли. Мы ждали этого несколько дней, а может быть и месяцев, лет, и в тот момент, когда это произошло, мы побросали все свои «важные» дела и замерли. Тишина стояла такая совершенная, что я слышал свой собственный пульс, морзянкой выстукивающий: «Земля — есть настоящее и будущее. Она — Дом. Она — Бог».

И на этот раз никто не смеялся. Все они: и Льюис, и Бек, и даже Мартинес не могли оторвать взоров от голубоватой дымки атмосферы.

Земле же было совершенно наплевать на наше восхищение: она занималась обыкновенными повсемиллиардлетними делами: она вращалась вокруг своей оси и Солнца по единственной, давно занятой орбите. Она манила возможностью дышать и восхитительной гравитацией.

Сам процесс приземления я помню плохо. Возможно, я даже потерял сознание, ведь перегрузка в 9g* после месяцев, проведённых в невесомости, как ни крути, штука серьёзная. Но как только моя нога ступила на твёрдую земную поверхность, я снова едва не завизжал от счастья.

…

«Восхитительная гравитация» после полутора лет практически полного её отсутствия дала знать о себе сразу. Подобрать аналогию для описания чувств я, пожалуй, вряд ли бы смог, но выражение «как каменной плитой придавило» подошло бы вполне.

И всё же мы были счастливы. Особенно после обещания врачей отпустить нас домой на ночь, если мы докажем способность к самостоятельному перемещению. И мы старались — слишком уж сильным оказалось желание побыть в кругу семьи, ощутить под задницей мягкий диван, а в руке кусок ароматной пиццы или яблочного пирога моей матушки.

И пусть день грядущий принесёт нам новые обязанности, гигабайты отчётов и рапортов, пресс-конференции, сегодня мне было наплевать. Сегодня нас всех ждали дома.

Она

Я не занималась этим уже давным-давно. С тех самых времён, как на озвученное мною заявление: «Я буду поступать в Университет изящных искусств» — мама отрезала: «Раньше тех, кто не знал физику и математику, называли дебилами, а теперь слово придумали «гуманитарий». Отец хотел, чтобы ты изучала машиностроение».

И я упаковала кисти в большой деревянный ящик и похоронила их на чердаке отчего дома.

Да, и я с отличием окончила Машиностроительный Университет.

И действительно не возвращалась к живописи даже в мыслях, а потому, чтобы найти магазин художественных принадлежностей, воспользовалась картой города.

Пять станций метро — почти пригород. Выцветшая вывеска манила уютом небольшого магазинчика.

Этот запах я не перепутала бы ни с одним из тысяч похожих: в груди расправила крылья давно уснувшая птица. Слова встали комом где-то под подбородком, а девушка, скучавшая за кассой, любезно поинтересовалась:

— Вам помочь, мисс?

Всего три слова сорвались с ярко-накрашенных вишен губ. Девушка очень красива и знает это.

— Мне нужно всё: кисти, холст, уголь для подмалёвка.**

— Масло?

— О, разумеется. Покажите мне всё, что у вас есть.

Она улыбнулась, понимая, возможно, не так, как я хотела. Длинные пальцы протанцевали по пантону.* * *

— Кобальт синий. То, что нужно для июльского неба.

Когда оно отразилось в глазах.

От девушки тоже исходил терпкий запах июля: корочка зрелого лайма примешалась к аромату отдыхающей в стогах скошенной травы, а завершил букет листик мяты, растаявший в чашке вечернего чая.

— У вас интересные духи.

Каре девушки игриво покачнулось из стороны в сторону. Струны волос потревожены пальцами юной арфистки.

— Если не секрет, что вы хотите написать? — она проявила почти детское любопытство.

— Не что. Кого. Я хочу написать портрет человека, которого не знаю совсем.

Задумавшись, она устремила взгляд в несуществующую точку за окном. Лучи закатного солнца проникали в помещение и путались в её русых волосах.

— Иногда только кажется, что чего-то не знаешь, — вдруг вымолвила она, так и не взглянув в мою сторону. — Сердце знает лучше, чем мы сами.

Я очнулась только на улице. В руках моих хрустел бумажный пакет, доверху наполненный восхитительными вещами. Нужно поймать такси. Просто поймать такси и возвращаться домой.

Я всё ещё вдыхала аромат красок и грунтовки, когда из оцепенения меня вывел автомобильный сигнал. Не такси. Рядом со мной притормозил ярко-красный Додж «Вайпер», а я нашла себя стоящей посреди проезжей части.

— С вами всё в порядке, мисс? Может быть, вас подвезти?

— Нет, спасибо, всё хорошо.

__________

* — отношение абсолютной величины линейного ускорения, вызванного негравитационными силами, к ускорению свободного падения на поверхности Земли. Будучи отношением двух ускорений, перегрузка является безразмерной величиной, однако часто перегрузка указывается в единицах ускорения свободного падения g. Перегрузка в 1 единицу (то есть 1 g) численно равна весу тела, покоящемуся в поле тяжести Земли.

** — вариант эскиза в живописи, начальный этап работы над картиной, представляющий собой нанесение на холст композиции будущей работы, раскладка основных цветовых «пятен», грубая проработка объёма и формы основными тонами краски. Предназначается для последующей точной прорисовки.

* * *

 — Цветовая модель Пантон, система PMS (Pantone Matching System) — стандартизованная система подбора цвета, разработанная американской фирмой Pantone Inc в 1963 году.

—Ты сейчас нарушил закон.

— Какой закон?

— Третий закон Ньютона.

(Лаура Юлкунен)

Мир, вероятно спасти уже не удастся, а отдельного человека можно.

(Иосиф Бродский)

Он

Дни бежали, спотыкаясь об абсурдно одинокие вечера. Пицца надоела через неделю, бейсбол через две. Мать и отец гостили в моей тесной квартире совсем немного и были вынуждены вернуться в Чикаго — младший сын моего брата заболел и ему требовался уход родной бабушки. С другой стороны Чикаго — их дом, родителей можно понять. Теперь они могли рассказать о моих злоключениях соседям во всех красках. И я старался, чтобы люди были довольны, высунув длинный язык рассказчика во всю длину и ширину.

Но я бы соврал, сказав, что днями у меня оставалась хоть одна свободная минута. На службе, не допускавшей каникул, у меня не было времени даже на чашечку кофе: и если я не был занят составлением очередного рапорта, то разговаривал с начальством лично или давал интервью. А если Всевышний избавлял меня от всего этого, приходила очередь врачей: о, тут я уточню, что даже перед полётом на Марс никто не тыкал в меня иголками и не просвечивал столько миллионов раз. Об анализах вообще помолчу; почки отказывались вырабатывать физиологические жидкости в таких объёмах.

Но самым увлекательным оказались разговоры с психологом, из которых я узнал, что её зовут Эрида, ей тридцать восемь и она занимает слишком просторную для одинокой женщины квартиру на пересечении Прейри и Керолайн стрит.* Я искренне ждал, что эта информация взволнует меня, и даже записал её телефон, но мозг упрямо подкидывал воспоминания об инженере Парк, проведшей по моей вине не одну бессонную ночь. Эрида не сдавалась: декольте становились всё глубже, юбки короче, разговоры откровеннее.

Вообще, на отсутствие внимания я пожаловаться не мог. Меня узнавали повсюду: в пабе, на улицах, в общественных туалетах. Но я не чувствовал себя рок-звездой. Возможно из-за вопроса, что частенько мне задавали: «О, привет, Марк, это ты? Старина, скажи, ты что правда выращивал картошку на собственном дерьме?» Звездный флёр рассеивался мгновенно.

Да, и ещё. Будучи на Марсе, я строил планы. Просто потому, что строить что-либо постоянно в моей ситуации казалось необходимостью. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. И одним из моих блистательных проектов был план по налаживанию связей с прекрасной половиной человечества по возвращении на Землю. Признаюсь, всё пошло прахом уже на начальной стадии воплощения. Во-первых, я и в прошлом не умел общаться с девушками, а за годы отсутствия навыки растерялись окончательно. Так что, «во-первых» и в единственных.

Однако, если покопаться глубже, причина моей пассивности скрывалась за дверями просторного кабинета Группы спутникового мониторинга. Но, несмотря на то, что я протоптал туда вполне материальную тропинку, Минди Парк следовало присвоить титул «Мисс Неуловимость» — застать её оказалось настоящей проблемой. Отлично заставалась только её чашка с остатками кофе и сонная служащая за соседним столом.

На сообщения Парк отвечать перестала. Совсем.

Она

— Минди. Я. Ненавижу. Садик, — крошечные ботинки сводной сестры отчаянно буксовали, но я упрямо тащила её к воротам. — У меня аллергия на детский сад.

— Почему ты так думаешь?

— Стоит только к нему подойти, меня выворачивает наизнанку.

— Послушай, Джул, — опустившись на корточки, я заглянула сестрёнке в глаза, — садик — твоя работа. Она такая же важная, как мамина или моя.

— Везёт тебе, Минди. Ты работаешь в НАСА начальником, а я в детском саду ребёнком, — проговорила Джул, беззастенчиво ковыряя в носу.

— Если заниматься добычей полезных ископаемых из носа, можно оставить в нём палец, — улыбнулась я. — И никакой я не начальник, просто возглавляю группу инженеров в одном из бесчисленных отделов.

— А правда, что ты влюблена в того парня, который сегодня вернётся с Марса?

Сердце подпрыгнуло и ударилось в подбородок…

— С чего ты взяла?

— Так говорит Тайра Смит из нашей группы. Слушай, Минди, а можешь попросить его написать в альбоме для меня, когда он приземлится? — с этими словами сестра сбросила лямку рюкзака с плеча и, покопавшись внутри этой гигантской плюшевой божьей коровки, извлекла на свет книжицу, облепленную всякой дребеденью вроде наклеек с лошадками.

— Послушай, Джул, но я НЕ встречусь мистером Уотни. Ни сегодня, ни в какой-либо другой день. Думаю, по возвращении на Землю у него будут дела и важнее меня.

— Это ещё почему? — возмутилась Джул. — Ты ж ему жизнь спасла?

— Нет, вообще-то. Я просто заметила, что марсоход переставлен относительно жилого модуля, ну, и батареи солнечные были очищены от песка. Если бы это не сделала я, то совершенно очевидно, через несколько дней Марка Уотни заметил бы другой инженер.

— Я думаю, это сутьпа, — деловито ответила Джул, убирая блокнот в рюкзак.

— Что такое «сутьпа?»

— Мама говорит так, когда что-то должно произойти и от этого не уйдешь.

— Ты с ума меня сведёшь своими наблюдениями. Иной раз рассуждаешь, как взрослая, а потом вдруг не выговариваешь слово «судьба».

— От этого суть не меняется. Думаю, Тайра права и ты стесняешься поговорить с Марком Уотни.

— Фигня. Просто у меня нет времени. И у него вряд ли будет. Когда экипаж «Гермеса» вернётся на Землю, Марк Уотни должен сделать массу вещей. И точно будет ему не до нас, Джул. Моя миссия по отношению к мистеру Уотни закончилась уже давно…

— Как всё плохо, — сморщила нос маленькая вредина.

— А впрочем, знаешь ли, давай сюда альбом. Я попрошу его подписать, но при условии, что ты сейчас же отправишься в сад.

— Сегодня?

— Сегодня не обещаю. Дай мне срок до конца месяца. Понятия не имею, как и где мне застать Уотни. Придётся тебе потерпеть.

Джул шмыгнула носом и раскрыла журнал. Белыми крыльями вспорхнули страницы в ещё по-детски пухлых руках.

— Вот тут, пожалуйста, — маленький пальчик указал на нужную страницу, которая содержала в себе вклеенную вырезку из журнала: на ней улыбчивый Уотни махал землянам рукой.

— Хорошо.

…

Злополучный альбом лежал на журнальном столике и сбивал мой настрой, а ведь холсты и кисти я приготовила ещё накануне. С распечатанной и вывешенной на угол мольберта фотографии на меня смотрел Марк Уотни. Будто бы укоризненно. Я показала фотографии язык и коснулась углём холста. Настроения рисовать уже не было, но отец любил повторять: «Главное начать, Минди». И у меня не было причин сомневаться. Правила жизни Джеймса Парка не раз помогали мне разобраться с проблемами.

И, тем не менее, через полчаса я отбросила уголёк. Из кипенно-белого холст стал равномерно серым. Такого же цвета тучи роились в душе. Я перекинула через плечо сумку, надела кроссовки и отправилась туда, куда хожу всегда, когда в жизни что-то становится непонятным.

Двести семьдесят четыре шага по главной аллее…

…

В постели я оказалась рано. Теснота в груди указывала на начинающуюся простуду. Я встала, чтобы закрыть окно. Погружающаяся в темноту улица жила полной жизнью. Челноками туда-сюда сновали такси, а со двора до меня доносились обрывки чьего-то разговора. «Гермес», «Уотни», «успешное приземление». Что ж, прожить первый день без Марка в полном смысле этого слова не получилось.

Он

Парк перешагнула все границы. Исчезла со всех радаров и, видимо, ухватившись за хвост какой-то кометы, покинула пределы Солнечной системы.

Я пытался «случайно» встретить её почти настойчиво. Бороздя длинные холлы Управления, я надеялся столкнуться с ней.

— Скажите, пожалуйста, где я могу найти мисс Парк? — в очередной раз спросил я симпатичную девицу, восседавшую за соседним с Минди столом.

— А чёрт её знает, — улыбнулась девушка, — она же теперь начальник. Шляется целыми днями по Управлению. Я ей только отчёты предоставляю. И всё.

— Вы можете передать мисс Парк, что я искал её? Кстати, меня зовут Марк Уотни.

— Да, я знаю, — девушка пожала протянутую ей ладонь. — Вас в НАСА каждая собака знает. Я говорила Парк, что вы были здесь вчера, позавчера и неделю назад.

— И?

— Что «и»?

— И что сказала она?

— Она сказала: «Угу», а потом засела за компьютер.

Глядя в моё слегка растерянное лицо, девица улыбнулась:

— Да вы не расстраивайтесь, мистер Уотни, она вообще не слишком разговорчивая. Я, например, от неё кроме «да», «нет» или «бу-бу» вообще ничего не слышу.

— «Бу-бу?»

— Ага. Это у неё универсальное такое словечко, когда на поставленный вопрос однозначные ответы не подходят.

— Забавно.

— Ещё как.

Девчонка замолчала, но продолжала как-то странно на меня смотреть.

— Послушайте, мистер Уотни. Я вообще-то, никогда не подкатываю к парням, но... если хотите… вот мой телефон…

И она начеркала несколько цифр на клочке бумаги, и пока я не очнулся, успела затолкать его в карман моего пиджака.

— Меня зовут Джина.

— Очень приятно.

— Звони, Марк.

…

Я чувствовал себя препаршиво. Во-первых, потому, что совершенно не собирался звонить этой Джине, но согласие взять номер телефона означало неозвученное «да». И это «во-первых» вело к «во-вторых», в которых дорога к рабочему месту Минди мне теперь была заказана.

Она

Удостоверившись, что Марк покинул наш кабинет, я выбралась из укрытия — ниши за шкафом для одежды.

Джина сидела на месте и равнодушно просматривала новостную ленту.

— Ушёл?

— Как видишь, — подруга развернулась ко мне. — Только вот я ни черта не понимаю, Парк, в какие игры ты играешь? Вполне нормальный парень, а ты нос воротишь. Вроде и не девочка уже, а ведёшь себя как дура.

— Я стесняюсь.

— Ясное дело. Он тоже, поверь.

— И?

— Ну, теперь будь спокойна. Больше Марк Уотни сюда не придёт.

— Почему ты так думаешь?

— Я поймала его взгляд в своём декольте и выдала номер телефона. Практически насильно. Чтобы избавить уже этот несчастный шкаф от соучастия в противогедонистских преступлениях.

— С ума сошла? А что если он позвонит?

— Отошью. Он, конечно, симпатичный, но не в моём вкусе. К тому же меня устраивает собственный муж. А вот ты, Парк, когда ходила на свидание в последний раз, а?

Распространяться на эту тему не хотелось, но Джина оказала мне услугу и сыграла замечательный спектакль. Вопрос повис в воздухе.

— Я не ходила на свидания с парнями уже несколько лет.

— Сколько? — послышалось изумлённо.

— Хорошо. Я не встречаюсь ни с кем уже лет пять.

— С ума сойти! Парк! А как же? Или ты по девочкам?

— Дура.

— Ну, это логичный вопрос.

— Давай лучше вернёмся к работе.

— Если передумаешь насчёт Уотни, готова помочь.

— Я сама.

— Угу. Глухой ведёт слепого. Уотни и Парк. Я просто в восторге, — буркнула Джина и переключила внимание на электронную почту.

Я тоже сделала смелую попытку вернуться к работе, но образ Уотни упорно не желал покидать мой разум. Шкаф, любезно укрывший меня на время визита Марка, открывал прекрасный вид на рабочее место Джины, и кроме аппетитных коленок подруги я довольно близко рассмотрела Марка. Как и в прошлый раз, когда пряталась там же, но теперь наблюдать было гораздо удобнее, ведь всё время он стоял ко мне вполоборота.

И мне нужно было запомнить. Записать. Задокументировать каждую чёрточку. Пока всё ещё так живо в воспоминаниях. Пока не испорчен очередной холст. О, за эти недели я сменила уже несколько, приводя один за другим в полную непригодность, портя и смывая краски, растворяя грунтовку до дыр.

Осторожно. Так, чтобы никто не видел, я вытащила лист писчей бумаги из-под клавиатуры. За ним последовал огрызок карандаша.

Канцелярский нож, пара стружек, и мне показалось, что воздух наполнился ароматом сосновой смолы и моей самой страшной тайны. Быстрыми движениями, короткими, как вдохи, штрихами я поторопилась изобразить взгляд, не дающийся, ускользающий, незнакомый.

Темно-синий.

— Что?

— Глаза у него необыкновенные, — пробормотала Джина, а я, моментально смяв набросок, швырнула его в корзину.

— Что? У кого?

— У Марка Уотни, — подруга посмотрела на меня. — Голубые, но какие-то светящиеся изнутри. Знаешь, так иной раз выглядит Земля со спутниковых снимков.

— Да ты просто Роберт Фрост в юбке, — я покосилась на бумажный снежок, который только что метко швырнула в мусор.

— Трёхочковый, Парк.

__________

* — реально существующий в Хюстоне перекрёсток. Всё остальное — вымысел автора.

Прошу извинить,

мой белый пегас уже стартовал с коновязи.

Я буду тебе звонить,

Пока на земле существует понятие связи.

Балладу мне спой

О том, как воздушные замки становятся пылью.

Я буду летать с тобой,

Пока на Земле существует понятие крыльев.

Мои города

Раскроют тебе триумфальные арки, поверь мне.

Запиши где-нибудь: я буду ждать и тогда,

когда на земле прекратится понятие время.

Стефания Данилова «Пока есть время».

Она

О правильности своего поступка я размышляла весь оставшийся день, игнорируя звуковые оповещения, сигнализировавшие о доставке электронной почты. Ящик распухал от сообщений, а голова от мыслей. Да, я хотела, чтобы Марк не приходил сюда больше. И Бог свидетель, как сильно я мечтала о том, чтобы он проявил те же настойчивость и волю, которые я наблюдала в нём со спутников. И пусть он мотался бы сюда каждый божий день!

Но если на Марсе вопрос жизни и смерти стоял ребром, то кто для него теперь я? Обычный передатчик Земля-Марс, лишь по недоразумению имеющий имя вместо серийного номера завода изготовителя?

— Парк. Эй, Минди, ты домой собираешься? — из цепких лап размышлений меня вырвал голос Джины.

— Сейчас почту проверю и начну одеваться, — отозвалась я, а подруга продолжила подкрашивать и без того яркие губы алой помадой.

— Замужем за работой?

— Что тоже неплохо. Оу, чёрт!

— Что-то случилось?

— Пропустила послание от Капура, призывающее меня поторопиться с отчётом по перемещению песчаной бури.

— Зачем он ему сегодня?

— Завтра к восьми утра, — уточнила я. — Планируется посадка нового МВА на поверхность Марса. Иначе миссия «Арес-IV» рискует оказаться в положении Уотни. Не забывай, что средство доставки на корабль для четвёртого «Ареса» бессовестно эксплуатировал наш Робинзон и с Земли решили отправить новый. Так, на всякий случай. Если вдруг команда не сможет выбраться на орбиту пешком.

— Ты жестокий человек, Парк.

— Это моя работа. Иди без меня.

— Одного не понимаю: а чем ты весь день занималась? Была уверена, что твой взгляд, сфокусированный в одной точке монитора, означает лишь отсутствие работы.

— Я задумалась.

— Над чем можно размышлять несколько часов подряд?

— Над тем, что кто-то лезет не в своё дело и сейчас будет послан к чертям собачьим. Слушай, Джина, я…

— Теперь ТЫ послушай, что я скажу, Парк. Завтра мы с мужем идём в паб. С нами будет ещё несколько человек, среди которых есть свободные парни. Ты идёшь с нами.

— Нет, спасибо, я занята.

— Ты не поняла, Минди. Это не предложение, не вопрос, не просьба. Это утверждение. Да, и надень что-то более подходящее. Классические туфли и спортивный костюм сочетаются из рук вон плохо.

Я всё ещё размышляла над саркастическим ответом, когда дверь гулко ухнула, и я осталась одна. Джина ушла, оставив на стуле лёгкий шарф и аромат чудесных духов в воздухе. И как ей удавалось быть ТАКОЙ? Женственной, лёгкой, сексуальной. Я повернулась на стуле и с тоской осмотрела собственные ноги: самые обычные, вполне стройные. Каблуки я ношу всегда, слишком уж скромен мой рост. Хотя в чём-то Джина права и спортивный костюм следует носить реже. Во всяком случае, на службу.

Вздохнув, я вернулась к работе и очнулась только через пару часов от того, что желудок требовательно заурчал. Обед закончился давно, а домашний ужин обещал состояться весьма и весьма нескоро. Недолго думая, я заказала пиццу, которую принесли уже через несколько минут. Уничтожила я её быстро. Да, кстати, и нелюбовь к анчоусам — предрассудки.

Он

Мне нравилось ощущение приближающейся ночи, заползающее куда-то внутрь, ступающее мягкими кошачьими лапами, разливающееся необыкновенным теплом и надеждой, что тайна останется тайной. И никак иначе. Я был уверен, что Парк покинула Управление вместе с остальными, едва стрелки часов преодолели отметку 18:00, но я не был бы Марком Уотни, если бы не проверил.

Знакомая дверь, скрывавшая просторный, погружённый в полумрак кабинет, и лишь небольшое пятно света от настольной лампы, упавшее на один из столов у окна. А ещё светящийся монитор компьютера, на фоне которого хрупкая женская фигурка смотрелась чёрным силуэтом, частью ночи, вырезанной из полотна позднего вечера ножницами.

Мягкий голубоватый абрис, небрежная причёска с простым карандашом, забытым в тугом пучке волос. Чёрт, я, кажется, подошёл слишком близко.

Чтобы не напугать её окончательно, я тихо кашлянул. Так, наверное, стоит предупреждать о своём появлении, если неожиданно подкрадываешься в темноте.

Минди вскрикнула, вскочила на ноги, резко развернувшись ко мне всем телом.

Маленькая. Несмотря на каблуки. Смелая попытка, в результате которой я легко смог бы чмокнуть её в белокурую макушку.

Очки, тонкие пальчики, машинально и неловко предпринявшие попытку навести порядок на голове.

Глаза, встретившие меня испуганным, пытливым взором.

И… мелкие монетки веснушек, щедро рассыпанные солнцем по всему ЕЁ лицу…

— Почему ты молчишь, Минди Парк? Здравствуй.

Она

… и мелкие медяки веснушек — многоточия, расставленные весной на ЕГО лице.

Возможно, я и хотела бы что-то сказать, но накопленные слова комком застряли в горле, а огромный кусок пиццы, так и лежавший за щекой, не давал произнести и звука.

— Ты можешь просто выплюнуть его. Вот и всё, — почти скульптурные в скудном освещении губы растянула улыбка. — Я тоже набиваю рот, когда ем в одиночестве.

И в тот момент я мысленно, но торжественно поклялась, что обязательно возьму пару уроков этикета у английской королевы или в Версале. Энергично дожевав, я, наконец, проглотила проклятую пиццу.

Нет, не предрассудки. Анчоусы определённо портят людям жизнь.

— Привет…

— Ну вот, — Марк всё ещё улыбался, — так лучше. Теперь вопрос номер два: почему ты меня избегаешь?

Свекольного цвета краска расплескалась по щекам. Я почувствовала, что готова оттолкнуть Марка и бежать куда глаза глядят. Значит, он понял, значит, он просто дал мне фору. И не оставил никакой возможности скрыться.

Минуты дробились секундами и рассыпались в прах. Я, кажется, слышала, как умирало время. Тишина, вставшая между нами, замерла, как рефери на боксерском ринге. Я чувствовала её ладонь на своей груди.

Слов больше не было. Все они закончились ещё тогда, когда я рассказывала Марку о своей семье, об отце в сообщениях Земля-Марс. Когда я днями и ночами представляла себе эту нашу встречу.

И вот их не осталось. Ни одного существительного, глагола или хотя бы предлога… чтобы убежать.

Остались только действия. Телесные. Оказывается. Во всяком случае.

Да.

Руки мои не подчинялись больше голове, и я поймала их взглядом уже на щеке Марка. Едва заметная щетина под подушечками пальцев. Он, верно, брился утром, но бородка уже пробивалась. И я готова была взвыть, начать командовать руками вслух, но они объявили осадное положение, пальцы отчаянно продолжали свои исследования. Сухие шершавые губы, изумленно приоткрывшиеся от столь бессовестного прикосновения, выпустившие тихий выдох. Мягкие… тёплые… нет, горячие. Я не могла управлять собственными руками, но старалась изо всех сил. Господи Иисусе, пусть это окажется сном… нет, Чёрт, просто не дайте мне проснуться никогда.

Я. Сделала. Шаг. Высокий тонкий каблук гулко ударил в пол. Марк оставался неподвижен, а моё тело сотрясали толчки, подобные землетрясению у острова Хонсю в 2011-м. Руки, беспомощно скользнув, сомкнулись замком. За его спиной.

Я. Открыла. Глаза.

Его висков своими ледяными руками касался Марс. Марк Уотни оказался таким непохожим на собственную фотографию до полёта. Марс — холодная планета, забывшая иней в его волосах. Чуть заметно. Как будто поле спелой ржи прихватили ночные заморозки.

Марс не нежничал и с лицом Марка, оставив на нём короткие тире и точки шрамов. Снова эта адская морзянка, которую я не могу и не хочу расшифровывать. Мне бы только отогреть его после холодных объятий Марса.

Наверное, только в моей жизни может случиться вот так, и после «привет, Марк» я потянулась к нему, становясь на цыпочки. Ресницы его вздрогнули, и… он потянулся ко мне.

Я отступаю в последний момент.

Шаг. Шаг…

Но, наверное, Марс лишил его умения проигрывать, ибо в следующий миг я почувствовала его пальцы, запутавшиеся в моих волосах, и губы, прошептавшие:

— Я не думаю, что попытка побега — хорошая идея.

И больше я не помню ничего, кроме пульса, готового разорвать виски.

Он

Если бы мне раньше стало известно, что на Земле уже изобрели телепорт и он носит имя Минди Парк, я бы попросил его вернуть меня с Марса чуть раньше. Просто, чтобы быстрее дотронуться до этих чудесных, вздрагивающих губ.

Влажных.

Горячих.

Шепчущих какую-то чепуху: «Мы почти не знакомы. Марк, пожалуйста».

— Какие глупости, мы встречаемся уже два года.

— Два?

— Ну, или около того.

…

Воспоминания стали обрывочными и относительными, и я впервые ощутил эйнштейновскую теорию в действии: жаркое дыхание Минди на моей щеке, двадцатку, перекочевавшую в ладонь таксиста.

— Мне нужно разменять.

— Сдачу оставьте себе.

…

Гулким эхом раздавались в общем коридоре наши шаги. Дурацкие каблуки.

— Ты меня провожаешь?

— Я хотел бы остаться.

И, наверное, ей не хотелось говорить «да», но и отказать она не посмела. Паучки тонких пальцев на воротнике моей рубашки, скрежет ключа в замочной скважине.

— Чёрт-чёрт-черт.

Тысячи острых углов, преградивших путь, она пересчитала их все затылком и локтями, когда мои руки проникли под её толстовку. Живот — растревоженный муравейник мурашек. Возможно я и не самый лучший любовник на свете, и, пожалуй, стоило попросить показать мне её спальню, но мысли растворились так и не додуманными до конца, как кубик сахара в чашке горячего чая, а Минди оказалась сидящей на каком-то комоде. Её бёдра крепко сжимали мои.

— Ты можешь включить свет? Я хочу тебя видеть.

— Зачем? — робко послышалось в темноте.

— Просто мне нравится на тебя смотреть.

Голубоватый неяркий свет наполнил прихожую, а под её руками послушно расступились островки ткани. Она прикасалась губами к моей груди, оставляя влажную дорожку до основания шеи.

Я не так ловок и, кажется, ей придется выбросить свой спортивный костюм: ткань толстовки жалобно треснула под моими руками.

Минди худенькая, остроплечая, почти как подросток. Небольшая упругая грудь удобно легла в ладони. Она отзывчивая, и под моими неуверенными ласками Минди выгибалась, прижимаясь всё сильнее.

— Пожалуйста…

И верно женщины обладают каким-то неведомым талантом обнажения в ограниченном пространстве, но она ловко освободилась от остатков собственной одежды и помогла мне справиться с брюками.

Последний штрих. Её неаккуратный пучок, который Минди, наверное, считает причёской. Я выпутал из него, наверное, сотню шпилек — золотистые струны волос рассыпались, касаясь лопаток — дивная мелодия из этих шорохов и её стонов рядом со мной.

Влажная. Горячая. Она двигалась мне навстречу так, что я боялся: это закончится, едва начавшись. Улыбнувшись, она попросила снова:

— Пожалуйста, Марк.

А потом всё. Темнота. И, кажется, что я завис где-то между мирами. Яркая вспышка и больше ничего.

Я пришёл в себя, только когда тихо постанывающая, вздрагивающая Минди прошептала:

— Предлагаю переместиться в кровать.

И я был счастлив, что она предложила.

Она

Ранний рассвет расплескал яркие краски по горизонту. Оранжевое безумство в небе. Словно Марс в ночи незаметно подкрался к Земле и поцеловал её сонную щёку. Я лежала на животе и, устроив подбородок в ладонях, лениво созерцала подвижную картину. Мыслей в голове не было никаких, кроме того, что пришла долгожданная суббота и можно остаться в кровати. По крайней мере, если не позвонит Венкат и не пробубнит в трубку своё обычное: «Парк, Минди, собирайся. И чтобы через пятнадцать минут стояла передо мной». И ему наплевать, что от моего дома до управления только на такси полчаса добираться.

Я вздохнула и оглянулась. Слева от меня, широко раскинув руки во сне, беззаботно сопел Марк Уотни. Человек, общества которого я так отчаянно избегала ещё вчера. И с которым я занималась любовью всю ночь, до рассвета. Да, кстати, может быть, стоит его разбудить? Вдруг ему надо на работу.

Я пошевелилась. Марк что-то проворчал, не открывая глаз, а его рука, покоившаяся на моём бедре, ревниво прижала меня крепче. Я снова вздохнула и устроилась рядом, уткнувшись носом ему в плечо. Я смотрела на худощавое, крепкое тело и думала, что всё-таки по природе своей человек удивителен, а жизнь — штука неповторимая и бесценная.

Я закрыла глаза и вновь среди серых теней увидела Марка. Улыбчивого и строгого — астронавта Марка, шутящего со мной с расстояния 250 000 000 миль, задыхающегося, нежного любовника. Марка, которому я позволяла всю ночь наносить губами и руками отметины на своём теле. Это что-то вроде карты. Чтобы он всегда мог найти дорогу домой.

…

— Приве-ет, эй, ты ужасная соня, Минди Парк, — голос Марка оттенялся лёгкой, нежной хрипотцой, а в воздухе распространялся восхитительный запах кофе и яичницы с беконом. — Помнишь, мы договорились, что я пират?

— Доброе утро, Марк. Такое забыть сложно, — помимо воли улыбка широко растянула мои губы.

— Я захватил холодильник. Без твоего согласия. И после того, как ты немного подкрепишься корабельным завтраком, я планирую взять на абордаж тебя.

Он опустился на постель рядом со мной и откинул плед. И я впервые в жизни не ощутила стыда из-за собственной наготы.

— Рекомендую начать прямо сейчас, иначе ты рискуешь остаться без еды, — в его глазах мелькали озорные искры. А я была совсем не против, сложись обстоятельства таким образом.

— Оу, у тебя руки в краске? — догадка ошеломила, обескуражила и напугала меня. Растяпа! Я забыла прикрыть холст, на котором рисовала его портрет… Ну, конечно, он всё видел.

— Я нашёл картину, — Марк подтвердил мою догадку, но тёплая улыбка не покидала его губ.

— Я… да… — я поставила чашку обратно на поднос. — Прости, Марк, мне было очень интересно и вообще… за то время, что мы общались онлайн… я не знала, как ты выглядишь, и как-то не интересовалась. А потом мне попалась газета, и я… за день до твоего приземления. Я, о, Господи, я… мне…

Чертов поднос полетел на пол, вместе с завтраком и остатками кофе.

— Можешь не объяснять ничего, Минди. Даже не представляешь, настолько ты прекрасна.

…

Поцелуи и прикосновения, оканчивающиеся стонами наслаждения, продолжились за полдень.

— Значит, тебе понравилось? — неуверенно спросила я у Марка.

— Я отвечу тебе на вопрос, если ты объяснишь, о чём ты спрашиваешь, — уголки его губ дёрнулись в улыбке.

— Твой портрет…

— Оу, он ужасен, — Марк улыбнулся ещё шире, а я реактивно вспыхнула.

— Я не окончила художественную школу. Мама и папа… покойный отец… они не захотели.

Марк приподнялся на локте, чтобы заглянуть в мои глаза. Больше он не улыбался. Волевое лицо стало серьёзным.

— Минди, я не о том. Просто в портрете кое-чего не хватало. И я подправил. Хочешь взглянуть?

И не дожидаясь моего положительного ответа, Марк встал. Боже, как уютно шлёпали босые ноги по деревянному полу. Несколько мгновений спустя он вернулся, сжимая в руках мой холст. Точнее, уже не совсем мой, ибо…

Нет, на холсте по-прежнему был изображен Марк Уотни. И странным образом теперь он действительно казался похожим на счастливый оригинал. Но задний план преобразился радикально. Теперь Марк находился не на Марсе, как рисовала его я. Фон был полностью смыт и безжалостно переписан заново: Марк переместился в небольшую светлую спальню. И эта комната, несомненно, принадлежала мне да и я сама была изображена на картине так, как провела почти всё утро — спящей в своей собственной кровати.

— Где ты научился так рисовать?

— Я же межгалактический пират. И у меня полно скрытых талантов.

* * *

Небольшой ресторан на окраине города пустовал. Если не считать нашей небольшой компании, приютившейся за столом у окна.

Мама то и дело шикала на совершенно распоясавшуюся Джул, а отчим в волнении поправлял галстук. Он не носил их отродясь, и теперь это было заметно.

— Где же он? — волновалась мама.

— Понятия не имею, — улыбнулась я. — Но уверена, что причины опоздания окажутся уважительными.

Он появился спустя пять минут. С тремя огромными букетами. С волос его стекала вода, но глаза оставались озорными:

— Всем привет, — поздоровался Марк и наклонился ко мне. Быстрый поцелуй в щёку и букет на моих коленях. Тихое «люблю» сладко прозвучало в среднем ухе. — Прошу прощения. Там настоящий июньский ливень, а такси игнорировали мой звёздный статус. Пришлось промокнуть и быстро побегать.

— Очень приятно, мистер Уоллис, — он пожал руку отчиму. — Миссис Уоллис, привет, Джул.

Наконец, когда церемонии были соблюдены, Марк присел рядом со мной. Его сильные пальцы мгновенно переплелись с моими, заставив реактивно покраснеть: от силы, с которой он сжал мою руку, я почувствовала слегка врезавшееся между пальцами кольцо, напомнившее о цели нашего общего сбора. Марк подарил мне его спустя неделю после нашей первой встречи.

— Прости, что так долго, — улыбнулся он тогда, — но надеюсь, что ты примешь моё предложение.

— Неделя? Долго? — улыбнулась я в ответ.

— Целая вечность. Так что ты мне скажешь, Минди?

— Я скажу тебе «да».

Впервые родня слушала не перебивая. Хотя, говорил, конечно, в основном Марк, лишь изредка обращаясь ко мне: «Ты согласна?» Наравне с ним говорила только Джул, перебивавшая его и заставлявшая маму нервно вздрагивать.

— А можно я понесу твой шлейф? А можно я…

— Джул!

— А что? О, Боже, у моей сестры самая потрясающая история любви!

— Почему? — раздался нестройных хор голосов.

— Они единственные, кто может сказать «мы познакомились на Марсе». И это будет правдой.

* * *

Двести семьдесят четыре шага по главной аллее…

— Минди, открой глаза. Ты трижды наступила мне на ногу, — Марк держал меня за руку и заглядывал в лицо. Я неуверенно разлепила веки. У меня не было причин ослушаться. — Я понимаю, что ты не можешь этого принять до конца, но… пора что-то изменить, не правда ли?

Миновав его силуэт, солнце слепило, заставляя щуриться. Я оглянулась и увидела ровные ряды памятников. Марк всё ещё держал мою руку.

— Попробуем?

— Да. Знаешь, что говорил папа?

— М-м?

— Всё в жизни дерьмо, кроме кондитерской на углу и бейсбольных матчей.

— Твой старик знал толк, — улыбнулся Марк. — Только я бы добавил к этому списку ещё кое-что.

— И что же?

Вместо ответа Марк шагнул ко мне. Сильные руки оказались на моих плечах. Губы к губам. Время поставить точку. Теплый июньский ветерок шептал что-то неразборчивое в ухо. Возможно, Земля ушла не только из-под ног, но и покинула свою орбиту.

Нам было всё равно.