Где-то там, как-то так (джен)

Их потянуло и завертело в воронке, скрутило, сплюснуло и куда-то выбросило. Все произошло так быстро, что страха Шут почувствовать не успел. Он был частицей плотной темноты, покачивался в ней, как капля в спокойном море. Потом он стал собой, непривычным собой, словно недавно вылепленная глиняная кукла, подсохшая снаружи, но мягкая внутри. Слепая кукла? Он поморгал: закрыты или открыты веки — темнота одинакова. Едва появившаяся паника притихла, когда запело тело. Оно росло, наполнялось соками и обретало привычные формы.

— Уфф! — испустили удовлетворенный звук где-то рядом.

— Фитц? — позвал Шут и повертел головой, успев заметить, как за его спиной мелькнули и погасли синие искры, словно кто-то стряхнул их с себя. Он видит!

Фитц не отозвался. Шут чувствовал его голову на своих ногах. Он уперся ладонями во что-то твердое и попытался сесть ровнее, не потревожив Фитца. Его ощутимо толкнули в спину, а потом что-то мокрое уткнулось в шею и засопело. Значит, кто-то.

— Наконец-то! — Смачно лизнули ухо Шута.

— Ночной волк? Ты? Ты здесь? — Шут заглядывал за спину, пытаясь разглядеть говорившего по-человечески зверя.

— Слезь с моего хвоста. А кого ты ожидал здесь найти? — из-за спины метнулся сноп искр и пощекотал Шуту нос.

— Прости, — мотнул головой и фыркнул Шут. Он крепче обнял Фитца и попробовал подняться. Ничего не вышло.

— Можешь уже отпустить его. Вставай! — скомандовал Ночной волк.

Шут осторожно вытянул руку из-под невидимого, но ощутимого тела и неловко встал. Голова пошла кругом, он пошатнулся и упал бы, но рука уперлась в мягкий загривок.

— Ночной волк, ты меня видишь?

— Когда ты лишился памяти? Я не мог тебя унюхать, а видел всегда хорошо, — проурчал Волк и потерся ухом о ладонь Шута. Стайка огоньков цвета требовательной кошки выпрыгнула из-под руки и, описав круг, застыла. Шут почесал Волка за ухом — огни сползли розовой струйкой к его ногам.

— Фитц ведь здесь? Я его чувствую, но не вижу. А ты? — затревожился Шут.

— Здесь. От маленького брата почти ничего не осталось. Подожди, дай ему найти себя и собрать. Вот уже... смотри.

В темноте проступили очертания руки, плеча и подбородка Фитца. Шут облегченно выдохнул.

— Ночной волк, как ты здесь оказался? Как это возможно?

— Не знаю. Спросишь у Фитца. Не мог я без вас. Застрял там.

— Без нас?

— Я без него, — кивнул Волк в сторону нечеткого силуэта, — а он — без тебя. Скучал я. Волков нет, одни люди мельтешат. Встречал знакомых. Попадалась еще большая ящерица — надменная тварь, а зубы... Мы не ладим, — пожаловался Волк.

— Дракон? Здесь есть дракон? — воскликнул Шут.

— Не здесь, там, — жемчужная стрела вылетела из глаз волка и умчалась, показывая направление. — Маленький брат называет это Скиллом. Здесь — наше логово, — предупреждающий рык метнулся за стрелой.

Фитц становился все явственнее. Он лежал полу боком, согнув ноги в коленях. Грудь неровно вздымалась, руки рыскали по сторонам, губы шевелились. Разноцветные сияющие ручейки со всех сторон стекались в него, заполняя тело. — Садись, подождем, — предложил Волк. Лапы его утонули в густом мху. Он обошел зеленую поляну и плюхнулся в середине.

— Как ты это сделал? — Шут выдернул кусок мха, щупал, нюхал. Настоящий мох.

— Все, что ты помнишь и можешь представить, может явиться здесь. Даже писк мыши и запах свежих потрошков. Это просто. Научишься.

Волк лежал в ореоле цвета ожидающего павлина. Шут стоял, скрестив руки на груди, и нервно барабанил пальцами. От пальцев к Фитцу потянулась неказистая рука, больше похожая на щупальца, но тут же сверкающий капкан щелкнул и поймал ее в свою пасть. Рука дернулась. Лучезарная улыбка Волка столкнулась с негодующей молнией Шута.

— Рано, — объяснил Волк. — Еще не все, что он отдал, вернулось к нему. Видишь? — Волк выпустил коготь и провел по тонким струнам, стекавшимся в тело Фитца. Они зазвенели. — Это то, что он вложил в камень: чувства, мысли, воспоминания. Его жизнь.

Шут покорно кивнул и сел. Он огляделся по сторонам, задрал голову.

— А это что?

Вверху вились разноцветные спирали. Целый рой. Они то вспыхивали, то тускнели, кружились и замирали, переплетались, толкались.

— Ты не видишь? — удивился Волк. — Тоже воспоминания. Всех, кто отдал их Фитцу и камню. Узнаешь, это твое, забери, — он подцепил когтем радужную спираль и бросил ее в Шута. Она коснулась лба и исчезла.

Теперь Фитц лежал мертвенно спокойно. Ручейки иссякли. Рука и часть лица светились серебром, все остальное было тускло-серым, на груди и животе темнели пятна.

— Что с ним происходит?

— Ничего, — Волк встал и побродил в раздумьях, остановился, глаза вспыхнули шальным огнем. — Нужно ему помочь! А давай... — он задрал голову. — Вот это лучше всего, — подпрыгнул и ухватил зубами алую спираль. Она затрепыхалась, как стыдливая рыба, и попыталась вырваться.

— Горячая какая! — Волк перехватил спираль лапой и высунул обожженный язык. Он подскочил к Фитцу, и алая змейка юркнула тому в ухо. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом Фитц заворочался, стал шарить руками по своему телу, застонал сладко.

Туман цвета недоуменного теленка окутал Шута.

— Что это? — донесся голос из тумана.

— Воспоминание горной королевы! — фейерверк цвета нашкодившего поросенка пробил туманную завесу Шута. — Теперь он скоро очнется, — уверенно ухмыльнулся Волк. — Как думаешь, стоило показать это Верити?

— Ночноой Воолк! — застонал Шут, но глумливая улыбка, посланная Волком, уже приклеилась к губам. — Это личное, предназначалось только ему, — голос Шута тонул в хриплом судорожном дыхании Фитца.

— Ой-ой! Так отвернись и пой! — оказалось, Волк умеет кривляться.

Отворачиваться Шут не стал, а присел и обхватил руками согнутые в коленях ноги, потерся об них горячими щеками. Волк долго возился, утаптывая мох, наконец, устроился и уложил морду на вытянутые лапы, прикрыл глаза. Разве мог Шут ждать, что в этот момент в лицо ему ударит обжигающий поток воды?!

— Остынь, — подмигнул сапфировый глаз.

Шут шипел что-то на непонятном языке, вытирал лицо, когда в Волка, сверкая жирным брюхом, полетела мокрая лягушка. На полпути она нанизалась на острый прут и зависла над вспыхнувшим огнем. Вертел покрутился, Волк пустил слюну и ухватил еду.

— Гадко, но вкусно. Только одна? Нужно метать, как икру, — похрустывая корочкой, наставлял Ночной Волк.

Шут внял совету опытного: со всех сторон зубастого наставника атаковали шарики репея. Кусок красной шерсти укрыл Волка, собрав на себя урожай колючек. «Юбка!», — успел заметить Шут, прежде чем материя испарилась.

— Что, лопухнулся? — Шут не скрывал радости.

— Уже лучше. Быстро учишься, — похвалил Волк. Смахнуть лапой вцепившийся в хвост сорняк не получилось, пришлось выгрызать.

Шут был начеку и мгновенно подставил миску, когда сверху посыпался черный град. Посудина наполнилась до краев. Вокруг поляны сквозь туман проступил сонный лес, запела птица, солнечный луч подсушил влажный от росы пень. Шут сел на него и набрал из миски пригоршню черники.

— Спасибо, дружище. Держи! — сладкий пряник оказался в зубах у Волка.

Тем временем Фитц перестал характерно ритмично двигаться, тело обмякло, дыхание перешло с галопа на рысь. Веки подергались и открылись. Облако цвета вылупившегося цыпленка повисло над ним. Он приподнялся на локтях и повернулся к двум ожидающим фигурам.

— Шут! — сверкнул он глазами, разгоняя облако, — Шут, ты золотой!

Шут взглянул на себя, но ничего не увидел. Совсем ничего. Только дрожащий воздух. Он непонимающе хмыкнул и протянул Фитцу руку.

Волк был быстрее. Он боднул Фитца, повалил и прижал лапами. Лизнул грудь, понюхал и брезгливо отшатнулся. Освобожденный от волчьего восторга, Фитц поднялся на ноги и ступил к Шуту, но Волк преградил ему путь.

— Отойди подальше, вон туда, к хвосту, и стряхни эту мерзость, — он ткнул лапой Фитцу в живот и отвернулся.

Фитц подернулся дымкой цвета упокоившейся мыши, потух и похолодел. Он не видел черные зияющие дыры на своем теле, он вообще себя не видел, но ощутил уже привычное мерзкое шевеление внутри.

— Не думаю, что у меня получится.

— Почему нет? Попробуй! Здесь все можно.

Фитц скрылся во мгле, послышалось несвязное бормотание. Волк и Шут ждали. Темнота затряслась, зашелестела, зафыркала, издала сочные ругательства. Волк удовлетворенно хмыкнул.

— Я чувствую себя чистым! Получилось! — раздались радостные вопли. — Почему я не сделал так раньше, ведь мы с тобой столько времени бродили здесь, в Скилле? Почему ты мне раньше не сказал, Ночной Волк?

— Не знаю, — Волк удивился сам себе. — Хорошая мысль любит опаздывать. Стой там, я проверю. — Он раздвинул лбом темень и скрылся.

— Что ты делаешь? — донеслось до Шута.

— Заталкиваю паразитов в камень.

— И что они ...здесь...

— Нет, не останутся. Поохотимся — выйдут естественным путем, — успокоил Волк.

Из тьмы Фитц выплыл в один момент. Шут ахнул и прищурился от пронзительного света.

— Фитц, ты серебристый! Весь! — воскликнул Шут. Шелковые нити цвета оторопевшей зимней лисицы оплели серебряную фигуру. Фигура не осталась в долгу: руки устремились вперед и схватили Шута за плечи. Остальное тело чуть отстало.

— Да вы прямо две звезды в этом мраке! Ослепнуть можно, — пыхтел Волк, просовываясь между ними.— Мы — стая! — Взвыл он и вверх полетел радужный салют.

Стая покачивалась, словно в танце, жалась друг к другу, терлась, рождая золотые, серебряные и сапфировые искры. Вокруг заметно потеплело.

— Ну, что, отцы? — Волк ловко выскользнул из объятий и вывернул на головы стаи поток ледяной пыли. — Детеныш расставил капканы лжи, а вы в них почти угодили?

Отцы замерли. Фитц стремительно поблек, Шут подернулся патиной.

— Я плохой отец. Я это ...— начал Фитц.

— О, нет! Не начинай! — в один голос взмолились состайники. Золотая рука и рубиновая лапа мгновенно запечатали Фитцу рот. Тот попытался оторвать их от себя и высказаться, но изящная пятерня сложилась в кулак и грациозно ударила упрямому оратору под дых. Скорее толкнула, чем ударила, но Фитц согнулся, и стало не до слов. Рука залилась цветом устыдившегося лосося и погладила Фитца по спине .

— О, так возможно? — захлопал медными ресницами Шут. — Прости, Фитц, я не хотел.

— Именно это ты и хотел, — одобрительно констатировал Волк. — И я тоже. Да кто хоть раз не хотел оборвать стенания маленького брата? Здесь трудно утаить свои желания. Очухался? — обратился он к Фитцу.

Фитц кивнул, серебро на его щеках покраснело.

— И все же, Би...,— предпринял Фитц еще одну попытку.

— Детеныша не мешало бы ухватить за загривок и хорошенько встряхнуть, — перебил его волк, — а, может, и выпороть. Лживый щенок! Чуть не погубил нас! — шерсть Волка встала дыбом и побагровела.

Шут дунул в него густым сиреневым облаком. Золотые капли тушили пылающую шерсть, поднимались клубы пара. Волк остывал.

— То, что свойственно возрасту, с возрастом и проходит. Пороки тоже... я надеюсь. Она еще ребенок. Очень умный. И ее ложь даже восхищает. — Вокруг Шута летали и лопались радужные пузыри.

Фитц и Волк покрылись налетом цвета недоуменной жабы.

— Что умного в том, чтобы признаться во лжи? — спросил Фитц. — Это было жестоко. Не понимаю, чем ты восхищен?

— Ты, наверное, не понял? А ты, Ночной Волк? — ответа Шут не дождался. Он прошелся взад-вперед и заговорил. — У одного мальчика был щенок. Забавный и сообразительный. Однажды, играя с лохматым другом, мальчик забежал на кухню и опрокинул высокую узкую кадку. Если бы это произошло вечером или даже днем, то ничего бы и не произошло. Но было утро, и мама мальчика только-только вылила в кадку собранные за три дня сливки, чтобы сбить их к вечеру в масло и отнести следующим утром на базар. Сливки растеклись по полу, щенок стоял в луже и жадно лакал, виляя от удовольствия хвостом. В этот момент вошла мама. Мальчик испугался наказания и сказал, что виноват щенок. Мама очень сердилась и запретила пускать пса на кухню, иначе — его отдадут соседям. Во дворе у мальчика была молодая здоровая собака — хороший пастух, а щенок остался лишь потому, что мальчик очень просил. Прошло некоторое время. Мальчик собирался с другими детьми сходить на реку. Он спустился в погреб взять с собой немного сушеного мяса и очень торопился. Запихав в карманы еду и схватив сачок, он уже бежал со двора, когда его окликнула мама. Она разговаривала с соседкой и попросила принести из погреба кусок сыра. Мальчику пришлось вернуться. Дверь погреба была приоткрыта. Внизу пыхтело и урчало. Пристроив свечу и присмотревшись, мальчик заплакал: шары масла бледнели на полу, а щенок облизывал и катал один из них. Мальчик собрал масло в миску и судорожно стирал с него прилипший мусор. «Что ты там возишься?» — мама распахнула дверь погреба. Мальчик зажмурился от ужаса. Он водил жирными руками по рубашке и ногой заталкивал щенка за кадку. Мама спустилась и увидела все: лоснящуюся морду пса, испачканные головки масла, грязного мальчика. Губы ее задрожали от гнева, а рука схватила щенка за шкирку. «Это я сделал! — крикнул мальчик. — Я полез за мясом и перевернул миску, — он достал из кармана припрятанные полоски мяса. — И в прошлый раз — тоже я». Мама отпустила собаку, и та понеслась к уличному свету.

— Дважды соврал, но пахнет ложь по-разному, — заметил Волк.

— Вторая — некоторым благородством, и произнести ее было легче, но не это главное, — Шут замолчал, выжидающе глядя на Фитца.

— Так признание в первой лжи стало более убедительным, — покивал Фитц.

— Ложь, которая открыла правду, — золотая улыбка расплылась по лицу. — Би выбрала верное решение.

— Подожди, — поднял ладонь Фитц. — Ты думаешь, что Би соврала про сон? На самом деле она записала его верно?

— Я это знаю, Фитц. Она сказала, что придумала и записала сон, чтобы сделать мне больно. Очень достоверная ложь. Любой на моем месте поверил бы. Но я знаю, что это невозможно. Думаешь, я сам не пробовал провернуть такой фокус? Многое из того, что я видел во сне, казалось мне невероятной чепухой, я придумывал к этой чепухе еще более яркие детали и рассказывал или писал. И что же? Всегда это оказывалось правдой. Таковы Белые. Би тоже это поймет.

— И зачем ей было врать про сон? Чтобы... — от догадки Фитц покрылся испариной.

— Да, Фитц, чтобы я помог тебе уйти в камень. Она очень любит тебя. И так было легче признаться в другой лжи — про твое письмо.

Серебряные пальцы мяли сорванный лист, черненые борозды на лбу стали глубже, воздух вокруг Фитца мучительно звенел.

— Но ты ведь всегда следовал пророчествам из снов. Почему же в этот раз ты решил его проигнорировать и пойти со мной, если должен был, как говорит сон, остаться?

— Фитц, в этот раз главным для меня был не сон, а твое желание, точнее — нежелание. Ты не хотел меня видеть и написал мне об этом. Би рассказала про письмо. Я признал, что это горькая правда. Я заслужил ее и заслужил узнать о ней. И должен был жить с ней. Я не могу злиться на Би, я понимаю, какой гнев бушевал в ней. — Шут помолчал. — Я не смел предложить тебе уйти вместе. А сон? У Би были и другие сны, я помню. Ты читал мне ее дневник, и я ночами думал о том, что услышал, тянул нить от одного сна к другому. Меня тоже посещали сны, все чаще, почти как в юности. Многие из них стали явью за время нашего плавания. Помнишь, что ты прочел мне перед прибытием на Клеррес? «Три охотника как один на краю тропы. Королева, предсказатель конюх; они улыбаются».* Ты предположил тогда, что этот сон каким-то образом отсылает к нашему давнему путешествию в горах. Что ты думаешь теперь?

— Три охотника как один — мы.

— Верно. А Кетриккен, Би и Пер — королева, предсказатель и конюх. Такой финал тоже был возможен, если бы не ложь про письмо. Солгав про сон, Би попыталась исправить последствия другой лжи. Получилось. — Шут сжал серебряные пальцы. — Теперь ты понял? — он наклонил голову и заглянул Фитцу в глаза. — Значит, тебе остается только простить ее. Гордиться буду я.

— Изворотливый детеныш. Весь в отца! — Волк вспыхнул цветом ехидны и, совсем по-человечьи, поцокал языком.

Золотые глаза недобро прищурились, ноздри раздулись.

— А откуда, интересно, у девочки такие острые зубы и волчья хватка? Прокусила руку калсидийцу, вырвала пол щеки Двалии... Хм?

— А что было делать?! — Волк принял боевую стойку. — Как она могла защищаться? Фитц не хотел давать ей в руки даже нож. Только жечь научил, — изумрудный глаз покосился на Фитца. Волк отполз на безопасное расстояние.

— Но я тогда безумно волновался !— подскочил Фитц. — С кем я должен был ее оставить? Только я мог ее защитить. — Воспоминания усадили его на скамью. В темном далёко задрожало пламя, пополз дым, горелый запах проник в нос. Волк чихнул. Фитц застонал. — Если бы ей не пришлось тогда жечь со мной тело бедной бледной девушки, то, может, и Клеррес не сгорел бы дотла?

Каждый думал о своем и молчал.

— Ну, что же? Кусаться, лгать и заметать следы она научилась. Детеныш готов к жизни! — подвел итог Волк и поднялся. — Я ведь так и не простился с ней. Сейчас... И твои слова передам, — кивнул он Шуту.

Густой воздух раздвинулся, Волк прыгнул в прореху, она закрылась. Фитца и Шута тряхнуло, и они услышали:

— Это была изумительная ложь, щенок. А последний обман — самый вдохновенный. Этот талант у тебя от отца.*

Волк цвета нагулявшегося кота вышагивал из темноты, разбрасывая хвостом синие искры.

Фитц со вздохом сел, обхватил серебристые колени такими же руками и стал погружаться в мутную пучину тоски и самобичевания. Угольный Волк прилег рядом, но подать лапу и вытянуть страдальца не торопился. Шут отвернулся от них и бросил на каменную стену бронзовый поток . Стена отодвинулась, бронза в один миг стала подмостками. Шут легко запрыгнул и потянул занавес. Огромная луна осветила декорации: цветущий куст, рядом скамья, белая мраморная женщина тянет руку к фонтану.

Шут прошелся по сцене, увлекая за собой рой искрящихся мотыльков. Статуя наклонилась и благосклонно погладила его по голове белоснежной рукой, когда он прислонился к ее бедру. Звезды застряли в его волосах.

— Нещадный правдолюб! Зачем испортил ты такую мелодраму! — Шут воздел лицо ввысь и закрыл руками. Золотые пальцы на одной руке раздвинулись, глаз сверкнул, и в Волка полетел огненный луч. Волк поймал его и размазал по груди, засверкал.

Внезапный черный вихрь подхватил бабочек и метнул в фонтан, швырнул песок в глаза мраморной леди, звезды в волосах Шута превратились в пепел.

— Он любил тебя больше, чем кого-либо из нас!* — голосом Би произнес Шут и рухнул на скамью. — Как соблазнительно мне ошибаться вместе с Би! Но ты надумал побыстрее все разрушить.

Статуя зачерпнула в ладонь воду из фонтана и брызнула в страдающего комедианта. Луна перекатилась и повисла над кустом. Волк расцвел: из пасти вылез пучок листьев и серебристые ландыши зазвенели колокольчиками. «Ландыш — яд для волка!» — вспомнил Фитц и выхватил букет. Понюхал и бросил на сцену.

— Объяснись! — Потребовал Шут, грозно наступая на край сцены. — Если тебе известна правда, то не таись, поведай мне ее. Кого же Фитци-Фитц любил сильнее всех? — Он хлопнул себя по губам, заталкивая обратно в рот брыкающийся смешок, и драматично сложил руки на груди.

Фитц толкнул Волка в бок и вопросительно вздернул брови. "Нещадный правдолюб" довольно фыркнул и заскочил на подмостки. Шут попятился и угодил в объятия ласковой статуи.

— Вот он, перед вами! — Волк распушил сверкающий хвост, выпятил грудь и сделал книксен, косясь то на Шута, то на Фитца. — О, если б отрок мог меня очами лицезреть и ощутить руками, то он не сделал бы таких неверных заключений.

— О, всемогущий Скилл! — Шут простер руки к темноте. — Я вижу конкурента! — Золотое перо обрисовало контур волка. Шут потянул за хвост контурную линию и намотал ее на руку. — Ужель придется мне делиться лаврами своими, добытыми на ниве лицедейства?

— Ужа ужалила ужель! — Волк с достоинством прошествовал к фонтану.

— Да неужель? — проводил его насмешливым взглядом Шут и повернулся к единственному зрителю.

Гора подушек подпирала Фитцу спину, ноги он вытянул и скрестил. Удобно устроился.

— Я очутился в балагане, — покачал он головой и послал на подмостки серебряную улыбку. Она поерзала на груди Шута и впиталась, оставив на золоте светлое пятно.

" Скорее уж — покинул балаган" — Шут построил буквы в слова и пустил их маршем к Фитцу. Он сделал колесо и сел на скамью, наклонил ветку дерева и понюхал закрытые бутоны. Ночной Волк рыл землю у фонтана. Клоки дерна летели на белые ноги статуи. Луна повернулась тонким профилем и застыла.

— Фитц, иди к нам, — позвал Шут и похлопал рядом с собой. — Оставим пока декорации.

— Что, лохматый лицедей, трусливо зарываешь свой талант? — поднялся на подмостки и подошел к Волку Фитц. Статуя вытянула ногу и коснулась пальцами его груди. Фитц стер прилипшую к изящным ножкам грязь.

— С чего бы? — Волк цвета возмущенного индюка оторвался от своего занятия. — Чую корень. Помогает от сердечной боли.

— О, похоже, мелодраме не конец! — оживился и засверкал Шут.— Садись, посмотрим, — кивнул он Фитцу.

— Где может быть начало и конец у этой любовной... фигуры! — риторически возроптал Волк. Из его ушей повалил дым, из дыма выглянула линия, поползла вверх, согнулась дважды, и в воздухе засветился идеальный красный треугольник.

Шут и Фитц зааплодировали.

— Вот это — ты, — Волк взгянул на Шута и посадил в верхний угол золотой огонек, — а это — Фитц, — серебряный огонек затрепетал в еще одном углу, — и я вот здесь, — занял свое место в оставшемся углу зеленый огонек. — Ты любишь больше всех его, — золотой потянулся к серебряному, — он — меня, — серебряный подался в сторону зеленого, — а я...

— Таак? — Фитц цвета изумленной мухи свел брови. Шут закатил глаза.

— Как-будто ты не знал! С ним... радостно и интересно. Сам видишь. Вот истинная правда, Лишенный запаха, — тебя люблю я больше всех.

— Спасибо, Ночной Волк! — Шут приложил руку к груди и поклонился.

Волк подтолкнул зеленый огонек, тот помчался к золотому, а золотой уже бежал к серебряному, который пытался догнать зеленый. Они неслись все быстрее, их заносило на острых поворотах. Волк потянул за одну линию. Стороны выгнулись, углы сгладились: треугольник стал кругом, огоньки побежали еще быстрее. Три пары глаз слезились от этого мельтешения.

— А можно и так, — Волк остановил огни и пустил их в противоположном направлении.

— Романтик!

— Геометр!

— Не грубите!

— Ночной Волк! Да ты мастер образных объяснений. Снимаю шляпу, — Шут бросил черный цилиндр в руки белого изваяния. Прелестница кокетливо водрузила его на пышную прическу и повертела головой. Волк одобрительно кивнул.

Сверху опустились веревки и обвязали красный круг с бегающими огнями. Шут поднял мерцающую люстру и закрепил во тьме.

— Ну что, кому нужен корень валерианы? — спросил Волк. — Я откопал.

— Зачем? — спросил Шут. — Круговорот любви в стае. Сердце в порядке, — он приложил палец к губам, призывая к молчанию.

Удары, словно ливень по крыше, частили, потом они начали сливаться в один звук. Одно на всех сердце застучало громко и бойко.

— Шут! — вклинился Фитц в сердечный ритм. — Шут, как ты мог поверить, что я написал тебе такое письмо?

Шут потер рукой глаза и вздохнул. Несколько мгновений он молчал, полируя ладонями золотые колени, потом резко повернулся к Фитцу.

— Легко. Фитц, мне не составило труда поверить в это. Мне трудно поверить в то, что ты никогда так не думал.

Фитц ударил кулаком по скамье. Вихрь цвета негодующего дикого кабана вырвался из его сжатой руки, сорвал с дерева мгновенно подвявшие бутоны, задрал подол у статуи. Волк взглянул на обескураженную леди, она покосилась на него, поправляя юбку. Вместе они уставились на небо. Погода портилась.

" Сейчас загромыхает, а потом польется. Сырость, грязь… Сами вымажутся и в норе наследят. Брр", — подумал Волк и тут же схоронил мрачную мысль в нависшей черной туче. Вышло незаметно.

— Почему? — уставшим далеким громом пророкотал Фитц. — Почему, Любимый? — он схватил золотую руку и сжал ее. — Я говорил тебе, помнишь, что всегда скучал, когда тебя не было рядом…

— А когда я был рядом, что получал ты тогда, Фитц? — перебил Шут. — У тебя было время вспомнить, поразмыслить и сравнить: жизнь, в которой я был, и жизнь, где меня не было, но был дом, Молли, дети. О какой ты мечтал ? Ты говорил об этом, говорил много раз, я не забыл. И это письмо... оно...

Рука Фитца стала плавиться. Серебро потекло на золотые пальцы, обволокло ладонь, поползло выше. Шут не шелохнулся, не попытался освободить руку. Он смиренно ждал, пока закончатся метаморфозы. Волк смотрел и принюхивался: золото тоже раскалилось, смешивалось с серебром. Ладонь Фитца и рука Шута до самого локтя стали чем-то иным, приобрели слегка зеленоватый цвет и, наконец, разомкнулись.

— Электрум! * — подала грудной голос статуя. — Самородное золото, в нем сила семи планет, излечивает неизлечимых, отгоняет злых духов.

Волк уважительно хмыкнул.

— Такого письма не было и не могло быть!

«Дереза в глаза, а жимолость в пасть! — выругался про себя Волк. — Не по нутру мне эта драма. И сами ведь не прекратят» — Он протяжно выдохнул. Поток воздуха осел на землю ледяным дождем. Волк выпустил когти и браво ступил на скользкую дорожку, ведущую к упрямым любителям драмы.

— Ты точно не писал? А то я ведь тоже мог бы поверить после того, что было в горах. Когда их король умер, помнишь?

Волк прошествовал мимо скамьи, на ходу вернув нижнюю челюсть Фитца на место. Шут скосил глаза на серебряного соседа.

— Да, тогда я расстроился, но подозревать, что я мог написать…— подскочил Фитц.

Силой Скилла Ночной волк усадил его назад. Фитц обвил руками голову и согнулся.

— Фитц не хочет слушать, понятно — он знает, расскажу тебе, — пообещал Волк.

Фитц дернулся, но был привязан к скамье. Шут подивился такому вероломству, в руке блеснул нож. Волк рыкнул и туго связал руки вызволителя веревкой, подумал и, для надежности, примотал их к телу.

— Не мельтешите! — предупредительно поднял лапу.

Они покорно приняли неволю. Волк стоял у них за спиной, опершись передними лапами на скамью. Перед ними появилось большое круглое зеркало, правда, поверхность его скорее напоминала дрожащую водную гладь. Кое в чем Волк не достиг совершенства.

— Король умер, — начал он низким голосом. — Много людей захотели увидеть его про... несвежее тело. Фитц тоже поехал. Бродил везде, нюхал, вспоминал. Решился и пришел хижине. К той, где когда-то жил ты, куда ты принес его со стрелой в спине. Стоял, смотрел на дверь. Я, все же, научил его нюхать: он учуял ловушку, но запах добычи манил сильнее. Я не виню его: изголодался за десяток лет. Наконец он постучал. Ты же знаешь, кого он там встретил?

— Джофрон, — кивнул Шут в зеркале.

— Точно. — Волк мечтательно прикрыл один глаз, второй оставался настороже. — Как-то раз, я захотел испугать ее и поплатился: она отхлестала меня еловой веткой и закопала в снег. Смелая и веселая самка. Так вот, она достала из ящика письмо. Твое. И это была лишь затравка. Зорким глазом Фитц углядел целую стопку скрученных и перевязанных тесемками писем. Все от тебя. Ей. Не ему. Капкан защелкнулся где-то здесь, — Волк положил лапу на серебряную грудь. — К стае Фитц вернулся раненным. Пора было возвращаться домой. Он плелся позади стаи и думал, как бы скрыться и замести следы. К развилке он отстал и повернул на другую тропу. Я много лет сидел тихо, осваивался здесь, не тревожил моего маленького брата. Но тогда я не смог не вмешаться. О, какая была погода!

Вместо луны сквозь прозрачные облака пробилось солнце. Сад растворился. Каменистая тропа побежала среди едва желтеющего леса. Одна рука у статуи медленно исчезала. Девушка посмотрела неверяще, а потом метнула в Волка такой возмущенный взгляд, что он вернул ей прежний вид, усадил на нагретый солнцем камень и прикрыл босые ноги одеялом. Вместо фонтана зажурчал ручей. Леди улыбнулась.

— В ноздрях у меня до сих пор стоит запах той ранней осени в горах, — замечтался Волк. — Но Фитца окружала буро-зеленая, как болото, пелена. Он кусал себя, скалился на горную самку и рычал на тебя. Я пристыдил его. Вернувшись домой он стал писать тебе письма. Я выл, когда он их писал!

— Я никогда не слышал, — усомнился Фитц.

— Ты думал, это ветер, или твои цепные псы. Я выл.

Шут тер лоб и глаза связанными руками. Волк ослабил путы, а потом и вовсе освободил пленников.

— Так вот, я вернусь на тропу, — заговорил он. — Я пристыдил его. Скоро нас настиг любопытный щенок.

— Неттл, — пояснил Шуту Фитц.

— Вот кто может водить маленького брата на веревке. Этот детеныш капканов не ставит, а стреляет в упор. Она спросила про Лорда Голдена: " Правда, что он был шутом у короля Шрюда?" Да, был. " А были ли вы с ним очень... близки?" Запнулась и покраснела, но так и спросила.

Фитц закинул руки за голову и уставился на плывущее облако. Он терзал зубами нижнюю губу и раскачивался. Волк подметал хвостом опавшую листву. Шут зажмурился и уткнулся лицом в сложенные ладони. Выпустив тяжелый вздох, он проговорил:

— Не удивлен, что спустя столько лет, Голдену припоминают именно это. Фитц, если бы я остался, кто еще задал бы тебе такой вопрос?

— Для тебя это важно? — вспыхнул Фитц цветом дерзкого петуха.

— Всегда было важно, — Шут поднялся и обошел скамью, оперся руками на ее спинку. — Твоя реакция на подобный вопрос — лучший ответ на него.

— Что ж не спросишь ответ? — Заскочил Волк на освободившееся место.

— Хм... Разговоры на эту тему, со мной или с кем-то еще, приводили к неприятным последствиям. Я боюсь, Ночной Волк. Да, я боюсь спрашивать.

Волк слез со скамьи, сделал круг, остановился у ручья и промочил горло. Белая мраморная рука одобряюще потрепала его загривок.

— Я любил этого человека, как не любил никого другого! * — заявил Волк голосом Фитца, глядя в округлившиеся глаза мраморной девы. Он выдержал паузу и, откланявшись, присел у ног статуи.

— Ух! — вырвалось из уст девушки, но она тут же заткнула рот ладонью.

— Фитц, — язык сопротивлялся, — Фитц, ты это сказал? — Шут стукнулся взглядом о такое твердое "да" в глазах Фитца, что обмяк и прислонился к стволу каштана.

— Фитц, — позвал он. Серебряный человек тяжело поднялся и подошел. — Ты сказал это дочери?

Фитц метнул колючий сноп искр в Волка и кивнул.

— О, Фитц! — золотой лоб ударился в серебристое плечо. Раз, другой, еще. Он бился, высекая искры, а Фитц беспомощно развел руки и виновато улыбался. Золотая прядь зацепилась за пуговицу куртки. Фитц освободил ее, обхватил затылок Шута и прижал лоб к своему лбу.

— Что он говорил дальше, тебя не интересует? — Волк ткнулся в колени Шута.

— Нет. Я догадываюсь. Некоторые вещи не меняются. И этим ценны.

— Да! Например, охота, — волчий голос захлебывался энтузиазмом. — Пора!

Ночной Волк потрусил в темноту, не оглядываясь, оставляя за собой светящуюся дорожку.

Мраморная леди махнула вслед ему рукой, завернулась в одеяло и медленно растаяла.

— Кролик...

— Рыба.

— Дикобраз! — громовым раскатом прилетело решение вожака.

Каменный волк встряхнулся, принюхался и прыгнул на тропу.

В горах хозяйничала ранняя осень.

* обозначает прямую цитату из канона.

*Электрум (с др..— греч. — янтарь) — разновидность самородного золота; представляет собой сплав серебра с золотом.